Уверен, рождение малыша в любой семье — знаковое, а потому и надолго запоминающееся событие. Ну, а если это первенец, да еще и узнаешь об этом в не самой обычной обстановке… Такое помнят долгие годы. Да что годы… Десятилетия! И не только счастливые родители, но и все те, кто волею судьбы оказался в тот день рядом с ними. Да что тут долго рассусоливать! Недавно встретил бывшего однокурсника. Он и рассказал историю, что приключилась с мужской частью нашего потока на воинских сборах, которые у них были сразу после защиты дипломов. Выслушал я его внимательно. Ну, и… Поскольку усов, на которые её намотать можно, у меня нет (и не было никогда!), решил я эту историю пересказать. От первого лица. Чтобы потом никто не тыкал в мою сторону пальцем: да не так, мол, и было-то все. * * * Вообще-то, Вовка не должен был идти в караул. Наше отделение (девять человек, три смены на трех постах) придали зенитчикам-срочникам. И предполагалось, что у них есть свой разводящий, который и своих бойцов на постах поменяет, ну, и нас, заодно. Но уже на разводе дежурный стал орать на нашего старшину (а тот был на разводе, т. к. боевые патроны нам выдавал — два рожка каждому, 60 патронов): мол, почему курсантская смена без своего разводящего? Как их, без пяти минут офицеров, с постов снимать будет сержант-срочник?! Да и оружие у них разное. А по оружию, действительно, было оно разное: у нас — АКМы (в просторечии, из-за деревянного приклада, называемые «веслами»), калибра 7,62, а у зенитчиков более современные АК-74, калибра 5,45. Старшина и побежал в казарму. А там как раз Петров слонялся без своего отделения (без нас, то есть) и без дела. Груши, в общем, околачивал. Старшина и схватил его за хобот: давай, мол, там разводящего требуют! Развод закончился, пошли мы в караулку. Вовка сразу же поехал ставить на посты часть наших, а бодрствующая смена осталась принимать караульное помещение: пересчитывать столы, тумбочки, плакаты наглядной агитации, вилки, ложки… А я и ещё двое наших, из отдыхающей смены, пошли в столовую забирать в термосы все, что было нам на караул положено. Идем к столовой, а тут как раз наша рота строем марширует. Тоже туда же, куда и мы — в столовую. Из строя выскакивает наш замок (заместитель командира взвода), Валя Ругачев с лесо-механического, размахивает какой-то бумажкой и кричит: — Пацаны! У Петрова в Таллине дочь родилась, телеграмма на штаб полка пришла. И отдает мне эту телеграмму. Затарились мы в столовой ужином, сахаром, заваркой и сухпаем на ночь, вернулись в караулку. А через какое-то время и Вовка приезжает с развода. Мы попробовали заставить его оттанцевать за хорошую новость, но он уперся: — Да вы что? Я, сержант, да ещё и в караулке отплясывать буду? Давайте, что там у вас? Ну, я и отдал ему телеграмму. Он с ней сразу же к капитану, начальнику караула: — Тащ капитан, у меня дочь родилась, можно в увольнение? А тот ему и отвечает, что, типа, караул — это как подлодка. Всё, погрузились. Всплывем только через сутки, как караул отстоим. Так что исполняй спокойно свои обязанности, сержант, и никуда не рыпайся. Ну, а через сутки, когда мы сдали смену следующему караулу и вернулись в казарму… Никого из офицеров там уже не было. Только следующим утром, после развода, подошел Володя к нашему ротному, капитану Юлмашеву. Так, мол, и так, тащ капитан, дочка у меня родилась. Вот телеграмма, со входящей штабной отметкой. Как бы в увольнение? Повидать супругу и новорожденную. Тот и говорит: — Хорошее дело. Даю тебе, сержант, сутки увольнения. — Да как сутки? Они у меня в Таллине. Пока до Питера доберусь, переоденусь в общаге, чтобы патруль в Таллине не загреб… Пока до вокзала. Билет опять же купить надо. Я через сутки только и буду в Таллине. А жену повидать с новорожденной? А обратно… Хотя бы суток на трое увольнительную… — Нет, трое — никак не могу. Сутки и баста. А зачем Вовке сутки? Ни Богу свечка, ни черту… Одно расстройство. Так и отошел Вовка от ротного ни солоно… Стоит такой расстроенный. И тут подходит к нему наш старшина. А вся рота уже знала, что у сержанта Петрова дочь родилась. Подходит к Вовке наш старшина и шепчет ему тихонько: — Не горюй, Володя. Бери увольнительную на сутки и езжай себе спокойно в свой Таллин. — Да как же?! Каждые сутки — утренний развод, вечерняя поверка. И всю роту пофамильно пересчитывают… — И что? Кто тут нас, в этой части, в лицо знает? Первые сутки замок доложится как есть — в увольнении, мол. А потом… Как твою фамилию, «Петров», выкликать будут, вот он — и тыкает в меня пальцем — из задних рядов будет откликаться «я», вместо тебя. На том и порешили. И уехал Вовка потихоньку, никому ничего не сказав. Старший сержант Ругачев первые сутки и на разводе, и на поверке доложился: — В увольнении! А потом я четверо суток — и утром, и вечером, как дежурный офицер доходил до фамилии Петров, кричал из второй шеренги своим же голосом «Я!» А вечером пятых суток вернулся Володя. И по этому поводу после отбоя в каптерке у старшины узким кругом состоялся небольшой сабантуй. Но что там и как было… Я уже сказать не могу. Туда только старшина, сержанты, командиры отделений и замок наш, Валя Ругачев, были приглашены. А я вместе со всеми «отбился». После того, как чистую подшиву на подворотничок приладил на скорую руку. ...
Эту статью описывают теги: жизнь в СССР,
СССР,
армия
