Музыкант RSAC и группы «Щенки» Феликс Бондарев о дебютном альбоме группы Neu!

В новом выпуске «На игле» Егор Спесивцев поговорил с музыкантом Феликсом Бондаревым о дебютном альбоме группы Neu!, работе с Brian Jonestown Massacre, выступлении на «Нашествии» и любимых глазированных сырках.

Расскажи, с каким альбомом ты к нам пришел. 

Немецкая группа Neu! — краут-рок, истоки. Пацанов выкинули из группы Kraftwerk, сказали: вы нам не нужны, мы будем делать электронику. Пацаны молодые, обиделись, отрастили волосы и решили повлиять на всех. 

Когда и как ты впервые послушал Neu!?

Это был, наверное, 2003-й, мне было 14 лет. Шло глубокое изучение группы Radiohead. Я слушал все до каждого би-сайда, до каждого лайва. И там был кавер у них на группу Can. Для немецкого краут-рока есть две главных группы — это Neu! и Can. Легко запомнить, три буквы. Neu! в переводе означает «новая». А Can — это аббревиатура, расшифровывается как «Коммунизм, анархизм, нигилизм». Вот как раз на этот «коммунизм, анархизм и нигилизм» сделал кавер Том Йорк, конкретно на песню Thief. Тогда я впервые понял, что такое краут-рок, что его надо изучить. Но 14-летний мозг был не настолько широкого спектра. Да и 2003 год, хер что найдешь. Я тогда музыку искал на форумах, посвященных Radiohead, или на форуме журнала NME Russia. 

В 2009 году ты лично познакомился с одним из основателей группы. И эта история тесно связана с другой (такой же невероятной), где тебя 19-летнего позвали записывать альбом Brian Jonestown Massacre.

Да, я тогда жил в Кингисеппе и очень любил Brian Jonestown Massacre, фанател, каждый день смотрел кино про них и слушал альбом My Bloody Underground. И в какой-то момент я обнаружил, что, когда регистрируешь почту на MSN Messenger, появляется строка, как в ICQ, где, чтобы найти человека, надо указать имя, фамилию, «собаку», домен. А у меня времени дофига, молодой. И я начинаю вводить «Кортни Тейлор». Потом всю шугейз-движуху, всех из Brian Jonestown Massacre по именам, там, Антон Ньюкомб, Элисон Моссхарт из группы The Kills и так далее. Понятное дело, никто не в сети, а потом вдруг раз — загорается «онлайн» возле Антона Ньюкомба. 

Я думаю, что за бред вообще происходит. А у Ньюкомба тогда был амфетаминовый период жесткий. Он мне писал что-то вроде «суки вы все, деньги ваши сгорят. Ну, и на, лови пару моих новых песен». Бросил мне две песни, которые вышли потом у него на EP, через год. Называлось это Amazing Electronic Talking Cave. Я качаю песни, слушаю  — полный отстой, состоящий только из гитарных шумов. Но мне понравилось название. Я вбил его в Google — нет такого. Думаю: так, быстро пишу шугейз-альбом, выкладываю на MySpace, добавляюсь к нему в друзья и заходим с этого фланга.

За пять дней я записал альбом под названием Amazing Electronic Talking Cave. Добавился в друзья ко всяким там The Horrors, The Jesus and Mary Chain, чтобы собрать себе лукбук персонажа. Ну и как-то так вышло, что он послушал альбом и пишет мне: «Ты что, откуда у тебя эти все песни?» Я рассказал, как он мне их сам переслал, что тоже на гитаре играю. И тут он говорит: «Приезжай в Берлин». 

Что ты в этот момент испытал?

Да я сижу в Кингисеппе в трусиках. Мама говорит: «В интернете всех разводят». А я понимаю, что это правда. Мы начинаем с ним общаться нормально, по делам. Подключились менеджеры, которых легко можно проверить. Начались технические переписки, типа рейс у тебя такой-то, есть ли загранник. И вот я прилетаю в Берлин без голоса вообще. У меня почему-то горло село, то ли от нервов, то ли от болезни. Пытался как-то откашляться — ничего не работает. Я стою в аэропорту, у меня там холодный пот, я в ужасе. Прохожу пограничный контроль берлинского терминала. 

А у меня, понимаешь, Nokia, никакой связи нет, русская сим-карта не работает. Никто меня не встречает. Я беру какой-то там свой рюкзачок с тремя футболками. Думаю: что делать-то? Выхожу из аэропорта, с трясущимися руками стою, курю. Идет Ньюкомб с сигаретой в очках красных. Он сам приехал встретить. И он, знаешь, даже не делал скидку на то, что я, возможно, на английском-то не говорю. Сразу начал: «Сейчас тебя поселим, туда-сюда, сегодня в бар, завтра в клуб». Я показываю, что голоса нет, он говорит: «Ничего, пройдет, сейчас куплю тебе там какие-то лекарства». И действительно, все прошло за полтора дня. 

На следующий день у меня уже было все нормально, я крепко выпил с ними. А ребята там были как на подбор. Исландская группа Singapore Sling, чуваки из группы Spacemen 3. А я только насобирал деньги на конверсы, чтобы хотя бы не в рваных ехать. И надо было записывать альбом. Как? Что делать? Но в итоге все получилось.

Вы же потом еще когда-то встречались, выступали?

Это другое, мы лет через пять случайно пересеклись в Швейцарии, когда я там так же случайно оказался. Я тогда много общался со странными людьми. В 2014 году был диджей-сет в Петербурге у меня, в баре Union. Там знакомый художник из Швейцарии делал выставку какую-то, для своих, человек на восемьдесят. А я тогда только-только вернулся из Эстонии, катался к отцу. Понятное дело, у меня денег не было никаких. Он мне десятку за это все предложил, и я согласился, ноутбук был с собой, все с собой. И вот все хорошо идет. Где-то в два ночи мой швейцарский товарищ говорит: «Я тебе не хотел бы отдавать деньги. Полетели в Швейцарию прямо сейчас. Загранпаспорт есть у тебя?» А он у меня даже с собой был. И вот в шесть утра мы уже в аэропорту, вылетаем в Цюрих. Я там прожил два с половиной месяца.  

Вернемся к Brian Jonestown Massacre. Наверное, главное, что ты сделал на записи того альбома, — это песня Detka! Detka! Detka!, которую ты сам и спел на русском.

Да, изначально это был какой-то непонятный, радикулитный квадратик, туда-сюда аккорды гонялись. И слова какие-то, что-то типа «baby, baby, baby». Там вообще весь альбом склеен непонятно из чего. Остались какие-то mp3 — значит, все будет на этом альбоме. Бывало, что Ньюкомба глючило, и он писал гитары, барабаны, две ночи не спал. Он стоял липкий, в джинсах, на нем еще этот амфетозный пот вонючий. Орал на всех постоянно, и на меня там что-то тоже гнал. На самом деле за те полторы или две недели, что мы записывались, я сделал всего лишь 15% от всей работы на альбоме. Но главное, да, что есть песня на русском языке. Мне этого хватило. До трека Detka! Detka! Detka! мы еще одну песню записали, — Bruttermania — это вольный кавер на Public Image Ltd, тоже была на русском. Кстати, опять три буквы.

Но это мы все подводимся к группе Neu!.

В какой-то момент, когда у нас не было студийной записи, Ньюкомб немножко устал от своих водочно-амфетаминовых загулов и говорит: «Пойдем по Берлину погуляем, покажу тебе все главные места». А он в Берлине живет. И мы пошли в шахматный бар, в шахматный клуб, который называется Neu! Bar. Вывеска там выглядит так же, как обложка выбранного мной альбома. И там какие-то коктейли, посидели, выпили. И вдруг выходит дедушка, седой такой: «Здравствуйте! Вот у меня тут столы новые, сейчас будем стену шпаклевать». А это Михаэль Ротер (один из основателей группы Neu! — Прим. ред.). Тогда я не сильно обратил внимание на это знакомство, хотя и было очень приятно. Сейчас я понимаю, что через то рукопожатие принял больше, чем на записи альбома с Brian Jonestown Massacre.

Давай теперь о самом альбоме. Чем он интересен?

На самом деле, черт с ним, с этим альбомом. Там очень много хороших находок в разных песнях, но главная из них точно первая. Это основная композиция, а остальное в альбом добавили, чтобы просто сдать материал. Вот под песню Hallogallo что только не происходило в моей жизни. Каждый взлет на самолете — только с этой песней. На всякий случай. Чтобы, если последний раз взлетаем, то под нее. Было время, когда я занимался спортом, бегал, и каждую пробежку начинал с этого трека. Я считаю, это должна быть главная песня для всех атлетов и бегунов. В ней очень стремительный темп, она идет 10 минут, успеваешь войти в кардиорежим. Также, когда у меня родился ребенок, песня отлично подходила, чтобы выйти на прогулку с коляской. Ты идешь по Речному вокзалу, зима, с коляской, и вот это вот играет. Но потом переключаешь на Smashing Pumpkins, конечно. 

Каково тебе было после записи альбома с BJM возвращаться в Кингисепп?

Тогда Кингисеппа уже не было, я переехал в Питер, в коммуналку. Тогда я решил, что все, наконец-то могу штурмовать любые города и любые виды зданий. Кстати, Ньюкомб же еще рассказал мне, что хочет сделать новую группу и назвать ее Move Bitches. Я подумал: «Move Bitches? Будет “Двигайтесь суки!”». И после RSAC у меня появился второй проект на русском языке, как раз под таким названием. Это было поколение антифолка — Padla Bear Outfit, «Лемондэй» и «Двигайтесь суки». 

Когда я вернулся, пошли сразу интервью в русском Rolling Stone. Для меня просто появиться там было мечтой, она на подкорке жила с детства, с первого номера. Я помню, как пошел в Петербурге стучаться в киоски. У меня всего было 200 рублей, журнал стоил 100 или 120. Мне дают этот журнал с Робби Уильямсом на обложке. Я смотрю и думаю: «Все, сейчас что-то будет». Ничего не было вообще.

Потом все-таки был «Мумий Тролль».

Да, самое большое внимание я получил, когда через полтора месяца после релиза альбома в журнале «Афиша» Илья Лагутенко рекомендовал 10 лучших песен на русском языке, которые следует каждому послушать этой весной. Я что-то там ехал в маршрутке до Кингисеппа к маме, читал этот журнал. Дохожу до первого места — Detka! Detka! Detka! от Brian Jonestown Massacre. Он там говорил что-то типа: «Знаю, что это какой-то наркоман из Сан-Франциско, но каким-то образом записал песню на русском языке». А я в маршрутке еду. И начинаю думать: так, так, так, как связаться? Как связаться? Как-то нужно было заявить о себе, типа «Привет, Илья! Я тут». 

Дальше получилось почти как с MSN Messenger. Я зашел на сайт группы «Мумий Тролль». Смотрю там контакты. Первый идет, условно, пиар-директор — 3@mumiytroll.ru. Второй адрес — такой же, только с двойкой в начале, — это типа организация концертов. Я думаю: так, ну, первый, значит, Илья. Пишу просто на 1@mumiytroll.ru: «Илья, здравствуйте, это я тот самый, из вот оттуда». Он ответил через день, типа: «О, круто, а мы как раз в Петербурге, у нас концерт через 5 дней. Можем, наверное, встретиться, пообщаться». Он позвал меня просто в отеле посидеть, выпить. За день до концерта, там никакой работы не было.

И как тебе Лагутенко?

Илья — великий человек первичного обаяния. Если бы в жизни были настройки, как в Disco Elysium или другой компьютерной игре, типа «обаяние — 10» и вот это все, то у него было бы 11. Но как-то все тогда было без идей. Я молодой, он заблудился немножко в музыке. Он тогда «Горностай» делал, это 2010 год. Сам я «Мумий Тролль» никогда не слушал, это любимая группа моей мамы. Но они, конечно, на все имели право. На большой звук, на качество, на запись в Англии. Я долгое время думал, что история с записью «Морской» в 1996 году — это обман полный, а потом нашел все эти студии, адреса, сравнил пару фотографий — и, действительно, записывались там. 

Буквально после одной встречи Илья позвал меня играть в «Мумий Тролль». У них тогда как раз были летние концерты, «Нашествие» впереди. Кстати. Об этом никто не знает. Когда на студии «Мумий Тролль», где я учил все партии, сломался центральный компьютер, на котором были все исходники альбомов, и потом его чинили — это все порносайты мои. Извините. Я там что-то перенажимал, нажал три раза Enter.

Тебе за работу в МТ платили?

Опять же нет. Я даже и не просил. Я думал, что это будет как в нашем маленьком нишевом шоу-бизнесе. Ты типа выступишь и хотя бы одну, две, четыре тысячи да получишь. Я получал там безлимитно алкоголь, бесплатные гостиницы, все переезды. Но как-то, знаешь, негласно все решили, что это стажировка такая у меня получается. Типа покатайся, посмотри, как жизнь устроена.  

Но «Нашествие» вы все-таки закрыли.

Да, «Нашествие» 2010 года мы закрыли. После нас был только прощальный концерт «Агаты Кристи». Но я тогда ничего не соображал. Просто смотрел на это все. Знаешь, как будто передо мной включили огромный телевизор с говнарями. И ты вот с гитарой стоишь и в телевизор выступаешь. Все очень далеко, там было под сотню тысяч человек. Я никогда в жизни не был на такой сцене, ни до, ни после. 

Тогда было 36 градусов жары в Москве. А мы решили выступать в водолазных костюмах. И вот мы одеваемся в эти костюмы, даже на меня размер нашелся. Только начинается концерт, ты еще не вышел на сцену, а оно уже просто вытекает все из тебя. Мне говорят: «Иди, открывай концерт». Я иду к синтезатору. Эти в ластах что-то выходят. Я думаю: твою мать, а дальше что? Я не знаю ни нот, ни аккордов. Песня «Акваланги» была. Я себе пометочки какие-то сделал, там красным фломастером, тут синеньким. Но все получилось. 

Поговорим про твои проекты. Сейчас у тебя остались только «Воллны». По сути, ты одним из первых придумал то постпанк-звучание, которое до сих пор многими группами эксплуатируется и пользуется большой популярностью и у нас, и за рубежом. Ты же «Воллны» просто забросил на много лет.  Тебе никогда не хотелось «дожать», как-то серьезно подойти к очередному проекту?Первый альбом «Воллн» мне очень нравится, это действительно была попытка поиграть в серьезную музыку. Но я никогда не занимался серьезной музыкой. Потому что несерьезная выходила лучше. Через несерьезную тогда можно было познакомиться с большим количеством интересных людей. Да и мне было бы странно сидеть в этом звуке. Я всю музыку делаю один, и мне всегда становится скучно. 

С RSAC как будто была похожая история — сперва андеграундный интернет-проект, потом успех с треком NBA, альбом с Эллой, популярность и снова уход в тень. А ведь вы даже в Кремлевском дворце выступали.

Это такое хи-хи ха-ха, конечно. Мы перед тем концертом сидели в ресторане «Корчма», который прямо за углом от Кремля. Накидались там этими настойками, клюковками, хреновухами. И у каждого в паспорте проходка в Кремль. Потом вышли, вызвали из этой корчмы сразу за угол бизнес-класс себе. 15 метров проехали.

Последний вопрос проспонсирован моей коллегой Аней Воробьевой. Как автор главной песни о любви и сырках «Б. Ю. Александров», выбери лучший их сырок.

Я ненавижу все эти примеси, добавки, но «картошка» была отличная. Еще отличный был самый простой, ванильный, когда там еще был тонкий слой шоколада и не было этой сахарности добавлено. Тонкий шоколад, ваниль — больше ничего не надо нам. 

Беседовал Егор Спесивцев