Олег Вьюгин о периоде с 1990 года до 2015 года и ближайших рисках для российской экономики
FinNews.ru перепечатывает статью, опубликованную на сайте "forbes".
Председатель совета директоров МДМ-Банка отвечает на вопрос о краткосрочных рисках в российской экономике на ближайшие 2-3 года.
Расшифровка лекции Олега Вьюгина.
Олег Вьюгин: Я расскажу о периоде с 1990 до 2015 года. Это не совсем экономическая история. Это некая поучительная история, которую я хочу на примере нашей страны повернуть таким образом, чтобы объяснить, как исторически была устроена история экономического роста в России. Эти 25 лет, это огромный пласт событий. Я говорю не про политические, а про экономические события. За это время страна поменяла свое экономическое лицо, полностью изменилась структура экономики, и, как говорят, ещё и "встала с колен".
За этот период российская экономика упала. ВВП последовательно снижался до 1997 года. Потом был длительный период роста. Если исключить один критический год – 2008-2009, то и дальше экономика продолжала расти. Но, к сожалению, в последние годы практически вышла на темпы роста стагнации. То есть если в период падения экономика падала примерно на 5,5% в год, то в период роста она росла примерно на 7% в год, период роста был длиннее, чем период падения. Скажем, с 2013 по 2015 год, который почти уже заканчивается, практически рост был 0,3%, то есть практически экономика остановилась.
Очень много споров среди экономистов, что же было движущей силой роста, и в чем была причина падений. Почему российская экономика вдруг после такого благополучного роста оказалась в таком сложном положении. Очень распространено мнение, что все это дела нефти. Низкая цена на нефть приводила к падению российской экономики, была высокая цена на нефть – российская экономика росла, а потом снова падала. Это примитивная точка зрения, не верьте ей. Хотя, конечно, цена на нефть, и экспорт нефти, и выручка от нефти и газа, и вообще от сырьевых материалов для России имеет значение.
Но если мы посмотрим долю выручки нефти и газа на экспорт в процентах к ВВП, то это где-то 8-9%. Нельзя сказать, что это какая-то самая влиятельная величина. Кроме того, если мы посмотрим на период, роста цен, который начался с 2000 года и продолжался вплоть до 2015 года, и достиг пика, кстати, в 2011-12-13 годах – пик цен на нефть, когда они были выше 100 долларов за баррель, экономика росла более высокими темпами до этого, а на пике нефти начала снижаться. Даже этого аргумента достаточно, чтобы сказать, что дело, видимо, не в ценах на нефть. Этот период падения – это типичный период трансформационного падения, то есть период, когда по существу коренным образом менялась вся российская экономика – ее суть, ее устройство, ее структура и условия существования.
Этот период – с 2000 по 2011-2012 годы – достаточно интенсивного роста. Типичный посттрансформационный рост, когда экономика пожинала плоды выстраданного периода изменений 90-х годов. Основной характеристикой этого периода было то, что экономика была в существенной степени дерегулирована – и сознательно, и бессознательно. Несознательно – потому что в эти годы система административного регулирования в стране после окончания 90-х была довольно слабой. Бюрократия не была консолидирована и не способна была установить жесткий контроль за основной экономической активностью. Только в течение 2000-х постепенно происходило усиление бюрократических рычагов и влияние государства на экономику. Наконец, последний период, ближе к 2015 году, это время, когда эта новая модель окончательно сформировалась, государство играет ведущую роль, не просто занимая высоты в экономике, но и по существу осуществляя политику управления собственностью – не потоками, не ценами, а собственностью.
К началу 90-х годов Россия подошла с советским типом экономики, то есть экономики, в которой отсутствовал рынок, отсутствовали свободные цены, свобода договора, в которой финансовые ресурсы распределялись весьма условно, и главным инструментом было распределение материальных ресурсов на централизованном уровне, что являлось типичной характеристикой плановой или, как теперь говорят, советской экономики. Но эта экономика ещё к началу 90-х обладала одной спецификой – огромные диспропорции или дефицит между товарной и денежной массой.
В принципе, совокупный денежный спрос, формируемый на основе выплат денежной заработной платы и других форм выплат населению, существенно превышал предложение товаров на рынке. В секторе промышленных предприятий цены и финансы не играли особой роли. Роль там играли лимиты на зарплату и распределение материальных ресурсов. Вот эта особенность, навесы так называемые (тогда это называлось неудовлетворенный спрос или потребительский навес) очень сильно усложняла ситуацию, когда нужно было начинать строить совершенно другую рыночную экономику.
Почему вдруг? Те, кто на тот период находились в активной творческой фазе, или те, кто читает книги, знают, что происходили определенные исторические события, которые привели к развалу регулируемой плановой системы в России. С чем столкнулось правительство в 90-е годы, когда было поставлено перед необходимостью что-то делать в экономике и уходить от тотального дефицита и ожидаемого глубокого спада? Нужно было освободить цены. Потому что, если бы не было тотального дефицита, то можно было бы попытаться регулировать цены аккуратно, повышая их, вычисляя равновесный уровень, и так далее.
В ситуации тотального дефицита все хорошо понимали, что, если просто скорректировать цены, например, поднять их в несколько раз, то это только временно создаст ситуацию наполнения рынков, но потом снова будет дефицит. Политически это очень опасный эксперимент, поскольку шаг неприятный, а результат не достигается. Поэтому был выбран путь экстренного освобождения цен. Я это хорошо помню – начало 1991 года – тотальный дефицит, отсутствие товаров вообще практически всего на прилавках магазинов. Социальное напряжение росло.
Поэтому были сделаны достаточно радикальные шаги. Свободные цены введены, для регулируемых цен был задан примерный потолок в 2-3 раза. Было очень хорошо понятно, что, если в отсутствии конкуренции освободить цены, то потолка не будет. А конкуренция отсутствовала, потому что в плановой экономике система строилась не на основе конкуренции в основном, а на основе специализации, то есть здесь делают это, а здесь это – и больше этого нигде не делают. Для того, чтобы воспрепятствовать этому, было принято решение снять монополию, прежде всего, на внешнюю торговлю, разрешить куплю-продажу иностранной валюты внутри страны. И это позволило сразу освободить каналы поступления импортных товаров на внутренний рынок, что, конечно, стало препятствовать росту цен внутренних производителей.
В производственном секторе тоже произошли радикальные изменения. Была введена свобода договора, выбор поставщика и покупателя и, как результат, свободное ценообразование. Это далеко не единственный шаг, который был сделан. Ещё во время существования Советского Союза были предприняты шаги для того, чтобы создать нормативную базу частной собственности. Это очень важно. Существует такое мнение, что частная собственность возникла потом, когда в 1991 году пришло правительство, и произошел распад Советского Союза. Частную собственность пытались ввести и в Советском Союзе. В последние годы были внесены поправки в конституцию Советского Союза, которые признали наличие частной собственности на средства производства. Затем были изданы постановления Совета министров СССР, которые развивали данное положение конституции. К сожалению, это, видимо, было запаздывающим решением. Но, тем не менее, к концу 1991 года уже существовало свыше 150 000 хозяйственных товариществ и акционерных обществ. Конечно, это были мизерные частные предприятия, неэффективные, но началось это ещё в СССР – вот, что я хотел подчеркнуть.
Конечно, когда произошло освобождение цен, о котором я уже говорил, около 99,99% основных фондов были в руках государства. И главной проблемой был не сам факт государственной собственности на средства производства, а его последствия. Когда снимался контроль за распределением ресурсов и за фондом заработной платы, то есть финансовые лимиты, то это не было компенсировано в виде ответственности и заинтересованности тех, кто управляет производством, за результаты деятельности, потому что, в принципе, в Советском Союзе директоры, бухгалтеры отвечали за результаты деятельности очень просто: есть план, выполнил план, не нарушив нормативов, значит, ты работаешь хорошо. В новой ситуации этого не стало, и, собственно говоря, разрушилась мотивация. Нужно было восстановить интерес.
Когда освобождались цены, логика была такая, что, во всяком случае, при наличии конкуренции по каналам импорта при ограничении денежной массы (а Центральный банк, или Госбанк, трансформированный в Центральный банк, мог это делать), цены достигнут некоторого уровня и остановятся. Почему этого не получилось? Скачок цен требовал, прежде всего, увеличения оборотных средств. Потому что как работает предприятие: заключается договор на поставку, надо его оплатить и получить товар. Либо грузить товар, а потом получить оплату. В любом случае, у контрагентов должны быть оборотные средства, чтобы совершить эти действия. Но из-за сильного роста цен оборотные средства обесценились. Как решается эта проблема сегодня? Банки кредитуют оборотные средства. Но тогда этого не было. Потому что, во-первых, существующие банки были крайне слабые, не обладали серьезной ресурсной базы. Во-вторых, анализ риска кредитования вообще был упражнением непонятным, и никто не умел этого делать. Тем более, анализ риска в условиях отсутствия кредитования бизнеса, в отсутствии собственника, бизнес которого кредитуете. Там нет собственника. Кого вы кредитуете? Чем он отвечает за ваш кредит?
Поэтому банки старались направлять ресурсы на скупку активов, а не на поддержку кредитования. Из-за отсутствия оборотных средств пошел процесс бартеризации экономики. Это сильно ударило по бюджету – уже государственному. Потому что доходы формируются за счет настоящих денег, а когда бартер настоящие деньги не возникают, начислять можно налоги, но вы их не получите. Это затем привело к зачетам, к прямому финансированию производственного сектора за счет средств Центрального банка. В общем, к денежной эмиссии. И, собственно говоря, денежная эмиссия и породила инфляцию. И только к началу 1996 года произошли некие изменения, которые позволили снизить её.
Что было противопоставлено вот этой ситуации, которую я описал, в логике тех властей, которые принимали решения? Приватизация. Понятно было, что для того, чтобы создать конкуренцию и ответственность собственников, нужно постараться ту государственную собственность, которая существовала к началу 90-х, превратить в частную собственность. К сожалению, не могу очень подробно об этой концепции говорить. Но идея была понятная. Все государственные компании акционировались, то есть они превращались в акционерные общества путем выпуска акций с определенным номиналом. Все граждане, 148 млн, получили ваучеры. Это такой документ, с помощью которого можно было произвести обмен либо на конкретную акцию конкретного предприятия, либо продать другому лицу, которое потом попытается каким-то образом получить в собственность акции каких-то компаний. Кроме того, когда происходила эта приватизация, часть акций были отданы трудовым коллективам, часть акций были отданы менеджерам компаний – главным инженерам, директорам, бухгалтерам.
Идея была такая, что изначально их заинтересовывали в бизнесе компании: вам дали акции, вы немножко собственники. То же самое с трудовыми коллективами. Может быть, здесь ещё играла роль социальная справедливость – все получали какие-то акции. Помешало огромное количество – 148 млн миноритарных акционеров, в сегодняшней терминологии. Таким образом не может возникнуть эффектная система управления. Это же была Россия 90-х. Это в Америке были советы директоров, система корпоративного управления, раскрытие информации, регулятор, который следил – в России ничего этого не было. Поэтому, конечно, было априори ясно, что на этом все не закончится, и пойдет процесс консолидации собственности у ответственных собственников.
То есть первый этап ваучерной приватизации не дал никаких видимых результатов для экономики. Он очень быстро сменился различными механизмами и способами консолидации собственности. Например, менеджмент хороших предприятий, компаний, производств попытался собрать контрольный пакет акций. Как это делалось? Например, поскольку менеджмент контролировал финансовые потоки, он мог эти потоки уводить с предприятия и затем использовать эти деньги для покупки акций у трудового коллектива, или скупки их на бирже, или скупки их ещё где-то, где они есть. Таким образом, это одна была линия концентрации. Банки активно участвовали в этом. Поскольку банки аккумулировали денежные ресурсы, то они могли предоставлять эти денежные ресурсы интересантам, которые тоже скупали акции предприятий для того, чтобы получить контрольные пакеты и получить контроль.
Залоговые аукционы – тоже способ попытаться наиболее крупные компании превратить в частные. Почему, кстати, пошли по такому пути? По очень простой причине. Для того чтобы продать активы, нужно, чтобы был капитал. Покупатель должен обладать необходимым ресурсом для того, чтобы купить активы предприятия. В России 90-х не было капитала. Из Советского Союза вышло огромное количество простых людей, управленцев, которые всю жизнь получали зарплату, и, если у них и были сбережения, то эти сбережения, конечно, не были сопоставимы с реальной стоимостью активов производственных, которые были в Советском Союзе. Значит, любая попытка приватизации через деньги приводила бы к тому, что, по сути, компании приобретались за гроши. Пустить иностранный капитал, который с удовольствием покупал бы российские активы, политически было сложно, хотя немножко пускали. Но был выбран вариант, когда иностранный капитал был ограничен в скупке российских активов.
Поэтому единственным способом было ваучерная приватизация и различные ухищрения, которые бы позволили тем или иным способом преобразовать государственную собственность в частную. Конечно, с точки зрения социальной справедливости, это был период большое несправедливости. Но справедливости в таких ситуациях, наверное, не бывает. Главной целью было создать другую базу собственности в стране, которой не было многие десятки лет в Советском Союзе. Явилось ли это продуктивным действием? Явилось.
Когда прошел первый этап приватизации – 1993-1994 годы – была сделана вторая попытка задавить инфляцию. Первая попытка не удалась, инфляция была высокой. Была сделана вторая попытка. Опять было прекращено финансирование дефицита бюджета и прямое финансирование предприятий за счет эмиссии Центрального банка. Бюджетный дефицит стали финансироваться за счет выпуска государственных ценных бумаг, цивилизованный способ. Но, к сожалению, это привело к бартеру, к росту неплатежей и задержкам заработной платы. Оказалось, что предприятия страны, бизнес (уже можно использовать это слово – середина 90-х годов) не был готов, банковская и финансовая система тоже не были готовы к тому, чтобы приспособиться к низкой инфляции. Во всяком случае, ответом на попытки монетарных властей сдерживать денежное предложение с тем, чтобы сократить рост инфляции, привел к таким явлениям.
Бюджет снова стал терять деньги, потому что с бартерных зачетных операций нельзя взять реальные деньги. В результате доходы стали падать, необходимость финансировать дефицит стала расти, власти стали достаточно интенсивно выпускать государственные ценные бумаги, больше, чем это можно было делать с точки зрения способности обслуживать долг. Более того, министерство финансов втянулось тоже в бартер и зачеты.
Любопытная вещь: министерство финансов стало выпускать так называемые казначейские обязательства. Это не деньги, и не ценная бумага, это не ГКО и не ОФЗ, о которых много говорили. Это некое обязательство министерства финансов, которое выдается вместо бюджетного финансирования бюджетной организации. Но у него есть свойство – можно этой бумажкой заплатить налоги. Эта бумажка уходила бюджетополучателю, он на эту бумажку у кого-то приобретал то, что ему нужно, стройматериалы, например. А от компании, фирмы, которая эти стройматериалы предоставила, это казначейское обязательство приходило в виде уплаты налога.
Конечно, выглядит все это достаточно дико с точки зрения цивилизованной экономики, но, тем не менее, это было. И это разрушало бюджетную систему. Закончилось все известным событием 1998 года, когда по целому ряду причин, которые я, по сути, назвал, базовых, государство не смогло уже расплачиваться по государственным ценным бумагам. Был объявлен дефолт. Суть дефолта была в том, что государство отказалось обслуживать ценные бумаги, девальвировало рубль. Поскольку во многом финансировали этот дефицит иностранные инвесторы, так называемые не резиденты. Для них был устроен специальный вход. И, соответственно, давались определенные гарантии по курсу рубля для того, чтобы они могли понять, сколько они заработают в долларах. Вот эти гарантии тоже были сняты, сразу произошла девальвация рубля. Надо сказать, что этот дефолт уже в 1999 году сменился ростом экономики на 5%. Это показало, что с точки зрения экономической целесообразности это решение было правильным.
С точек зрения моральной, этической, социальной – это, возможно, были сомнительные решения. Это был август 1998 года. Осень была очень тяжелая. Я в это время находился в министерстве финансов, был первым заместителем министра финансов, отвечал за реструктуризацию долга по внутренним обязательствам. И, собственно говоря, я хорошо помню, как в этот период было принято решение об эмиссионном финансировании дефицита бюджета. Правда, этот механизм действовал всего несколько месяцев. И надо сказать, что правительство Примакова, которое считалось как бы коммунистическим, потому что поддерживалось коммунистической партией, довольно быстро эту практику прекратило. Что ещё раз говорило о том, что прагматизм в то время в экономике играл первую роль, а политические пристрастия все-таки вторую. Вот таким образом почти закончился трансформационный период, который можно провести от 1990, 1991 года по 1999.
В 1999 началось восстановление экономики, стала немножко подрастать цена на нефть, что всегда позитивно действовало на российскую экономику. Но в целом ситуация оставалась неспокойной. Началась вторая чеченская война в 1999 году, болезнь Ельцина. И было очень большое ожидание перемен у простых граждан, у бизнесменов и так далее. Вот в этот момент ещё не было большого оптимизма ни у кого относительно российской экономики.
И мое личное воспоминание, достаточно яркое относительно вопроса, который мы обсуждаем. 2000 год. В это время я уже работал в инвестиционной компании, которая занималась исключительно трейдингом: продавали, покупали ценные бумаги. И вдруг один за другим в компанию стали приходить какие-то люди, на вид вполне приличные, и спрашивать: а не могли бы вы нам помочь? У нас есть деньги, мы хотим проинвестировать эти деньги, например, в создание розничной сети или в создание небольшой строительной компании. И эти люди пошли просто один за другим. Каждый день приходили люди, которые просили им помочь, потому что они знали, что это инвестиционная компания, руководитель был и сейчас остается достаточно известным человеком в России. По-моему, это был тот момент, когда я для себя отметил, что все, проблемы 90-х годов решены, дальше все будет хорошо. Именно так и стало происходить вот в этот период 2000-х. Давайте его теперь рассмотрим.
К началу 2000-х собственность уже была сконцентрирована в руках частных владельцев. Остались государственные компании, безусловно, но все-таки ландшафт полностью изменился. Было огромное количество частных компаний. И люди искали возможности как-то реализовать то, что они получили. Реализовать не в форме присвоения финансовых потоков, а стали задумываться о том, как обеспечить стоимость бизнеса. Со стороны властей было понимание, что этой ситуации уже можно попытаться стимулировать экономический рост на принципах свободного конкурентного рынка, поскольку уже было достаточно лиц, компаний для конкуренции. В это время доля публичных расходов в валовом внутреннем продукте, то есть государства, его расходов, была на достаточно низком уровне: по-моему, 16-17% ВВП занимал федеральный бюджет, а в целом, вместе с бюджетами муниципальными и региональными это было порядка 29%. В принципе, это считается достаточно низким участием государства. Практически, за исключением оборонных предприятий, все крупные компании были в руках частных владельцев, в том числе и нефтяные, и металлургические – то есть самые легко приносящие доход компании.
В 2000 году ушел Ельцин. И произошло определенное обновление власти. Появилась возможность создать некую новую концепцию экономической политики. В 90-е годы это была политика приватизации, создания конкурентной и рыночной экономики. В 2000-е годы уже появилась возможность создавать экономику роста. Как поступили власти, которые получили возможность предпринимать серьезные шаги в области экономической политики на рыночной основе? Вообще говоря, предпринятые действия соответствовали ожиданиям. Каким? Что после достаточно дикой ситуации 90-х годов, когда борьба за активы происходила часто вне правового поля, созрело ожидание и понимание того, что пора институциализировать право собственности, и был запрос на то, чтобы в принципе право собственности было защищено, чтобы была справедливая конкуренция, чтобы уйти от понятийных отношений бизнеса 90-х годов на более цивилизованную основу.
Что сделала власть? Она подыграла этим ожиданиям. И основная идея политики заключалась в том, чтобы предложить такие меры, которые простимулировали бы частные инвестиции и уверенность инвесторов и владельцев компаний в том, что можно спокойно работать и наращивать капитал. В основном все эти идеи были сконцентрированы в так называемой "Программе Грефа".
Прежде всего, были сделаны шаги по созданию более легкой и прозрачной налоговой системы. Была введена унифицированная ставка налога на доходы физических лиц – 13%. Произошло снижение ставок налогов. Второе снижение – единая ставка социального налога с регрессией на большие суммы, на большие зарплаты, по которым надо выплачивать социальные налоги. В целом налоговая система стала более прозрачной и легкой. Это в результате, забегая вперед, привело к выходу из тени существенных сумм подоходного налога, то есть бюджет стал получать гораздо больше денег.
Второй шаг – была объявлена и реализована, частично, правда, программа приватизации государственных долей в крупных компаниях. Это имело значение и экономическое в том смысле, что конкуренция поощрялась, это имело значение и психологическое, то есть давался ясный сигнал, что государство делает ставку на частный бизнес, и это является стратегической линией. Был снят контроль с трансграничного движения капитала. Смысл понятен: если капитал движется свободно, значит, он не только будет утекать, он будет притекать, если политика будет адекватная.
Дальше, и, пожалуй, это тоже имело большое значение, было сделано заявление президента страны о том, что страна будет стремиться к верховенству закона и к равноудаленности бизнеса и власти. Этот термин был введен в действие именно в эти годы, и не случайно, поскольку крупный капитал, такой молодой совсем, зеленый, в 90-е годы естественным образом пытался влиять и лоббировать частные интересы, пытаясь приватизировать уникальную черту государства, а именно право на насилие. Я имею в виду насилие в широком смысле: например, собирать налоги, повышать или уменьшать налоги. Это создавало в стране определенное напряжение. Но было сказано, что будем стремиться к такой равноудаленности, и закон будет править в стране, а не конкретные лица.
Наконец, было принято решение, достаточно важное, о том, что будет достаточно жестко контролироваться состояние публичных финансов, и что чрезвычайные доходы от нефти (то есть если цена на нефть быстро растет и формируются новые доходы, дополнительные, "не заработанные" как бы, в кавычках, поскольку это просто связано с движением на мировых рынках) будут хотя бы частично аккумулироваться в бюджете и не будут использоваться на текущие расходы. Если цена на нефть, скажем, в 2006 году была существенно больше, чем $27, то эта разница не использовалась на то, чтобы финансировать бюджетные расходы, а оставалась в Резервном фонде.
Это, кстати, ещё один аргумент, подтверждающий то, что цена на нефть, безусловно, оказывала влияние на экономический рост. По моей оценке, в 2000-е годы это 2% дополнительных, потому что все-таки часть доходов от нефти все равно использовалась, но существенная часть резервировалась. А экономика, тем не менее, росла высокими темпами.
Результатом кратко описанной политики было то, что в 2000 году долговременная тенденция оттока капитала, которая наблюдалась все 90-е годы, и даже в начале 2000-х, постепенно сменилась притоком капитала. Инвесторы поверили в то, что капиталы, привнесенные в Россию, дадут отдачу и ею можно будет воспользоваться. То есть поверили в стабильность системы. Происходил и приток прямых инвестиций, началась модернизация целых отраслей экономики. Именно в 2000-е годы за этот период роста было создано то лицо российской экономики, которые сегодня мы имеем. Не идеальное, не самое лучшее, но это работающая рыночная экономика с достаточно большим потенциалом. Ещё раз хочу отметить, что я отрицаю, что цена на нефть сыграла здесь самую главную роль, и пытался это доказать вот таким описанием действий, которые предпринимало правительство.
В последние годы отечественные компании постепенно стали участвовать в определенных формах международного разделения труда и включения в глобальную экономику. Хотя, надо отметить, что политика правительства начала 2000-х была немного отстраненная. Считалось, что после предпринятых шагов модернизация будет происходить автоматически. Хотя всегда у государства есть определенные рычаги, когда можно с помощью регулирования способствовать ускорению этого процесса. Яркий пример – это решение, которое было принято правительством относительно автомобилестроения, когда была установлена договоренность с международными автомобильными компаниями, что они получат определенную защиту от импорта в Россию по определенному графику, с помощью тарифов, но придут и будут организовывать сначала простую сборку, потом производство комплектующих в России. Все было обсчитано, получилось, что это достаточно выгодно для компаний. Таким образом, по существу, сегодня автомобилестроение в России как бы обновлено таким способом. Если бы этого не было, то, может быть, было больше импорта и меньше собственного производства.
Но, к сожалению, в те же 2000-е годы стали происходить некие события, которые, с моей точки зрения, не были необходимыми для того, чтобы обеспечивать экономический рост в стране. Что я имею в виду? Я имею в виду, прежде всего, исподволь выбранную линию наращивания государства на экономику в целом, через собственность, создание компаний, госкорпораций или преобразование частных акционерных обществ в государственные или с государственным участием. Эта линия была выбрана, она реализовывалась незаметно, где-то с 2002-2004 года этот процесс стал потихонечку развиваться. Благо, у государства были ресурсы для этого, потому что цена на нефть все время подпитывала бюджет.
Второе – административная система, бюрократическая система укреплялась в эти годы. Собственно говоря, это была сознательная часть политики, ее тоже в свое время президент озвучил. И это было, кстати, в "Программе Грефа" – что государственные институты должны быть адекватны экономике, они должны быть работоспособны, эффективны. Это было воспринято как усиление бюрократии в реальных действиях. И административное давление на экономику потихонечку росло и достигло своего пика в последние годы, которые мы здесь рассматриваем.
Почему это происходило? Вроде бы экономически это не было оправдано, во всяком случае, с точки зрения темпов экономического роста, которые были. 7% в год в среднем – это удвоение ВВП за определенный срок, легко посчитать, это практически тот срок, который ставил в свое время президент Путин как цель его президентского правления. После приватизации 90-х, после наведения порядка в частной экономике, когда частные собственники стали заниматься увеличением акционерной стоимости, эффективности компаний, стал формироваться достаточно мощный класс частных собственников – как крупных, так и мелких. Но мы говорим, прежде всего, о крупных. В принципе, любые частные собственники в любой рыночной экономике имеют склонность влиять на экономическую, и не только, политику. Они требуют реализации своих интересов. Есть, конечно, нехорошие крайности – это 90-е годы, когда так называемые олигархи пытались просто приватизировать некоторые функции государства, исключительно в интересах конкретных компаний. В 2000-х ситуация была несколько другая. И это давление со стороны "денежных мешков", будем так выражаться, на политику государства, конкретных людей, которые находились в государстве, вызвало к жизни, попытку сохранить контроль. А как?
Во-первых, держать высоты экономики в своих руках. И во многих значимых отраслях это произошло. Во-вторых, госкорпорации – это тоже один из инструментов достаточно жесткого контроля за активами, их консолидацией. Возможно, что вот этот мотив и двигал в пользу такой концентрации и участия государства. Кроме того, после кризиса 2008-2009 года возникла тенденция к прямому и непрямому контролю прав собственности в экономике. Но не контролю финансовых потоков. Право собственности – это некое право, которое, в принципе, может быть дано, а может быть отобрано государством. К сожалению, это так.
Какие основные черты изменения в процессе 2000-х. Во-первых, достаточно быстрый рост доли государственной собственности. К сожалению, это такая хитрая оценка, непонятно, как это делать. Точнее так, можно по-разному это делать. Государство контролирует больше половины собственности в экономике. Дальше достаточно быстро происходило увеличение государственных расходов, то есть доля публичных расходов в валовом внутреннем продукте. Причем в составе расходов росли именно непроизводительные расходы, то есть те расходы, которые не ведут к повышению экономического роста и эффективности. Что это за расходы?
Расходы оборонного характера, на правоохранительную деятельность, силовые структуры. Понятно, что это в какой-то степени и расходы на инвестиции государства в государственные компании. Там есть определенная производительность, есть определенный эффект, но, на самом деле, нет доказательств, что это эффект самый лучший. Происходило качественное усиление монополизма. Причем не в классических формах, когда картельные сговоры формируются, или одна компания пытается контролировать подавляющую долю рынка, но скорее в форме административного монополизма, о котором у нас в печати и даже уже в книгах достаточно много написано. Когда доступ к тем или иным конкурентным проектам обеспечивается не рыночным механизмом конкуренции, а за счет административного ресурса. Не хочу сказать, что это повсеместно, но об этом известно. Происходило определенное падение уровня доверия к правовым механизмам защиты прав собственности, именно на практике правоприменения. Об этом тоже много говорят сегодня, и, к сожалению, это факт. Не является ли это причиной того, что мы наблюдаем затухание темпов роста. Казалось бы, цена на нефть оставалась на хорошем уровне, внешняя экономическая ситуация не была плохой. Тем не менее, мы наблюдали такое замедление. Возможно. Интуиция или логика, скорее, интуиция, чем логика, подсказывает, что здесь, может быть, эти причины есть.
Они заключаются в том, что после трансформационного периода и периода дерегулирования и быстрого роста экономики опять стала возрастать роль регулирования, причем не очень рационального, не очень прозрачного, которое в каком-то смысле вернуло экономику к началу, наверное, 2000-х годов. Возможно, что причина в этом. Я не касаюсь, конечно, последних событий, когда спад валового внутреннего продукта был вызван шоком платежного баланса. Шок платежного баланса был в 2008-2009 году, когда на время резко упала цена на нефть, и капиталы побежали вообще со всех развивающихся рынков в связи с глобальным финансовым кризисом. И тогда экономика ответила адаптацией, а именно падением курса рубля (правда, тогда он сдерживался серьезно Центральным банком), падением производства. Ну и потом всё восстановилось. Весь спад был за два года преодолен, даже покрыт. Спад был на 7 с чем-то, а рост на 8 с чем-то за два года. И второй шок фактически 2015 года. Но в этом случае с плавающим курсом, и адаптация экономики стоила примерно 3-4% ВВП, с серьёзным падением рубля.
На сегодняшний день адаптация, видимо, произошла. Но, к сожалению, вопрос о росте пока не стоит, потому что те факторы, которые я описал, продолжают действовать. В чем все-таки суть моей речи. Суть в том, что 90-е годы – это трансформационный период, когда, на самом деле, происходило, драматическое изменение от сугубо плановой экономики с огромными накопленными дефицитами и диспропорциями, с высокой долей военной промышленности, с неразвитой экономикой потребления, к экономике роста благосостояния. Когда без специального воздействия государства структура экономики менялась и таким образом она как бы следовала интересам участников. Поэтому в итоге благосостояние людей, семей в России, к концу этого следующего периода роста, вышло на уровень, который превышал советский. Хотя все зависит от того, как считать, но, в принципе, это, скорее всего, так.
Второй период – это период как раз пожинания тех плодов, выстраданных в 90-е годы. Почему он случился? Потому что удалось – плохо или хорошо, каждый по-своему оценивает, – перейти к частной экономике, к экономике конкурентной и свободной, и получить плоды в виде роста. Это второй этап, который, во многом был спланирован, во всех действиях лежала вполне понятная идея, которую я озвучил – это создание доверия, привлечение инвестиций и стимулов к росту компаний.
И, по всей видимости, мы имеем дело сейчас с началом третьего этапа, результаты которого пока до конца не понятны, но суть его в некотором возврате, естественно, не к советской системе – никто не собирается планировать, никто не собирается контролировать цены и распределение ресурсов – но в возврате к достаточно серьезному административному регулятивному давлению на экономику и попыткам государства контролировать, как я это называю, права собственности. Это не формальный контроль, но он существует. Это, конечно, вместе с плохим циклом мировым, создает для России определенные ограничения роста. Но, тем не менее, это сочетания внешней ситуации и внутренней, когда, в принципе, нужно адресовать эти проблемы другими действиями, мы, наверное, будем находиться в состоянии отсутствия серьезного экономического роста.
Что можно сделать для того, чтобы вернуться к экономическому росту? Вопрос мировоззрения, я бы так сказал. Скажем, экономика Советского Союза – 30-е годы, до войны и даже после войны –росла очень быстро. Один способ обеспечения роста. Это была в чистом виде экономика роста, это не была экономика роста благосостояния. Вот здесь в названии лекции не хватает одного слова – благосостояние. Экономика России тоже быстро росла в 2000-е годы. Это была экономика роста благосостояния. Сейчас, наверное, надо делать выбор: дальнейший рост, который, в конце концов, как-то случится, будет каким типом роста? Рост благосостояния или рост без благосостояния? Наверное, соответственно, и действия, которые должны предприниматься, и политика, которая должна использоваться, должны от этого зависеть.
На сегодняшний день, мне кажется, такого явного выбора не сделано. Это видно по принимаемым решениям правительства, которые, в основном, носят реактивный, а не перспективный характер. Но выбор не сделан. Вот моя точка зрения такая. И каков будет выбор – увы, на этот вопрос я отвечать не берусь, я не ду