В прохладе вечерней зари
Помнить и чтить
Он погиб в сорок первом, грозном,У ржевской деревни, на первой версте.
Остался лишь холмик, слова «Не опознан»
На покосившемся сером кресте.
Схоронили тайком, без ограды,
Когда день потихоньку угас.
Сделал могилку вместо награды
Разорвавшийся рядом фугас.
Люди – хранители правил старинных –
По тропке с поклоном сюда приходили.
За солдат, пред Отчизной невинных,
В сорок пятом врагу отомстили.
Время стрелой, словно миг, пролетело.
Деревня свой крест, как могла, пронесла.
Она ведь совсем уж почти опустела:
Тропа позабыта, быльём поросла.
Какой ни на есть, солдат неизвестный,
В тяжёлом бою он закончил свой путь.
Когда-то ведь был, но теперь бессловесный,
И имя его никогда не вернуть.
Пусть тлен забирает скорбные даты.
Так многим начертано было почить.
Они ведь за Родину пали когда-то.
Живым завещали – их помнить и чтить.
У нас сегодня пели соловьи
Я шёл по тропе одинокий,В прохладе вечерней зари.
В лесок, на бугор невысокий
Слетались на ток глухари.
Над речкой полоски тумана,
Как отблеск ушедшего дня,
Болотистый запах дурмана, –
Всё это от дум отвлекало меня.
Увидел вдали очертания дома.
Мой путь был уже недалёк.
Вдруг в душу влетела истома,
Меня голос птичий привлёк.
Певучие звуки вначале
Прерывисты, еле слышны,
О чём-то своём прокричали,
Нарушив покой тишины.
То был российский соловей.
Проверил голос, как солист,
Природа просит: «Спой, Орфей!
Напомни всем, что голосист».
И вот он выдал свои трели,
Они то звонки, то глухи,
Глаза его не рассмотрели,
Но почему-то вспомнились стихи:
«Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле –
У нас сегодня пели соловьи».
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны».
Наверно, так и мой отец погиб. Не нужно,
Когда был ранен и бинты в крови,
Чтоб похоронный марш звучал натужно,
Пусть лучше пропоют во славу жизни соловьи.
Как отблеск ушедшего дня,
Болотистый запах дурмана, –
Всё это от дум отвлекало меня.
Увидел вдали очертания дома.
Мой путь был уже недалёк.
Вдруг в душу влетела истома,
Меня голос птичий привлёк.
Певучие звуки вначале
Прерывисты, еле слышны,
О чём-то своём прокричали,
Нарушив покой тишины.
То был российский соловей.
Проверил голос, как солист,
Природа просит: «Спой, Орфей!
Напомни всем, что голосист».
И вот он выдал свои трели,
Они то звонки, то глухи,
Глаза его не рассмотрели,
Но почему-то вспомнились стихи:
«Горячий луч последнего рассвета
Едва коснулся острого лица.
Он умирал. И, понимая это,
Смотрел на нас и молча ждал конца.
Нелепа смерть. Она глупа. Тем боле
Когда он, руки разбросав свои,
Сказал: «Ребята, напишите Поле –
У нас сегодня пели соловьи».
И сразу канул в омут тишины
Триста пятидесятый день войны».
Наверно, так и мой отец погиб. Не нужно,
Когда был ранен и бинты в крови,
Чтоб похоронный марш звучал натужно,
Пусть лучше пропоют во славу жизни соловьи.