«Мама говорила, что в детстве я вглядывалась в проходящих мужчин: «Нет, не папа». История из новой книги Натальи Москвитиной

Я всегда искала отца. Мама говорила, что в детстве я вглядывалась в проходящих мужчин: «Нет, не папа». У родителей как-то не строилось, я знаю с ее слов, что отец пил, но в моей памяти этого нет совсем. И даже на выцветших черно-белых фотографиях, вырезанных мамой по контуру, он до сих пор есть в моей памяти.

Родной папа из моего детского сердца: вот он наливает в большой эмалированный чайник заварку и кипятит его на огне. Я — совсем малышка, горжусь и восхищаюсь им, он — смелый, ведь так не делают. Заварку готовят отдельно и соединяют с водой в чашке. Поругает ли его мама? Да, ему влетело. Внутри я тихо хихикаю: «Эх, какой выдумщик этот мой папа».

Вот они идут вместе около дома, а я плетусь хвостиком. Они как-то напряженно общаются, и папе не удается победить маму. Он достает из кармана и дарит мне хлопушку. Я очень рада и, если бы могла, прыгала бы до небес, но вижу, что маме это не по душе. Я сухо благодарю и быстро ее взрываю. Цветные кружочки и змейки из бумаги вырываются вверх, я смеюсь в тишине, и мне стыдно за это. У мамы с папой готовится что-то плохое. Но мне этого не говорят.

Вот и все. Он был какой-то очень симпатичный, еще и добрый. На его лице было много родинок.

Располагающий к себе все пространство вокруг. Врач, как и его мама. И как моя, его первая жена. Они развелись, когда я была совсем маленькой. И как-то очень быстро в моей жизни появился отчим.

Из Натальи Андреевны я превратилась в Наталью Игоревну, отец подписал отказ от отцовства, и в нашей семье рассказ о встрече двух «отцов» был притчей во языцех. Говорили, что отец подписал бумаги без лишних слов и что его это не заботило. Не верила этому до конца. С самого детства чувствовала неправду. В такие моменты правда умалчивается двумя сторонами.

Я начала проходить процесс документального удочерения и воспринимала это болезненно. Больше всего оттого, что это было у всех на виду. При этом дома я увидела настоящую отеческую любовь и называла отчима «папой». Новый папа создавал ощущение защиты. И ничуть, нигде и никогда я в нем не сомневалась.

Но формальностей оставалось еще очень много. Была Попова, стала Пономарева. В школьном кабинете врача безобидно пошутили: «Замуж, что ли, вышла?» Впервые встретившись с оценкой моего удочерения, я растерялась. Я не была готова говорить про это. Когда потерянное найдено, оно только мое. Мне не хотелось обсуждать это, а тем более получать слова сожаления. Тихая радость и счастье от того, что я папина, вдруг получили общественную интерпретацию. Будто папа не настоящий, мы соболезнуем.

Я сидела в классе и ждала, когда эту новость сообщит всем взрослый. Скажет, что я снова есть у мамы и папы, что дома у меня семья, теплый ужин и семейные разговоры. Классная руководительница долго готовилась, как сообщить это моим одноклассникам. В итоге мы получили урок на тему «Отец не кто родил, а кто воспитал», полный патетики про безответственность мужчин в наше непростое время. После урока ко мне выстроилась очередь из одноклассников, чтобы выразить слова сочувствия. Это ошарашило меня. Похоже, я была по-настоящему счастлива. Но как объяснить это всем людям?

В тот день я спряталась в туалете, сузив количество сочувствующих до женского пола. А потом все быстро про это забыли. Сначала еще меняли фамилию в классном журнале, а через год все было на чистовую. Дела до этого никому уже не было. И я просто стала папиной дочкой.

Папа рисовал, лепил и строил, вырезал из дерева. Все делал своими руками. Иконы, картины, распятия, статуэтки — все быстро рождалось в его руках. Я восхищалась им. Он прекрасно знал мировую историю и культуру, дискутировал с гостями, которые вереницей шли к нам в дом. Обожал Россию и все время повторял: «Наташа, надо много читать».

Майн Рид, Жюль Верн, Хаггард, Вальтер Скотт, Марк Твен и Диккенс — это мое детство. Я чувствовала себя Томом Сойером, и жизнь мне казалось любопытной авантюрой, благодаря легким и непринужденным беседам с папой.

«Только не будь как все. Найди смелость отличаться, а не идти на поводу у толпы».