Насколько цифровые инструменты Китая, аравийцев и МВФ годятся для обхода санкций
12 июня, как раз перед швейцарским «саммитом мира», США ввели сразу два пакета довольно чувствительных санкций: санкции против Московской валютной биржи (МВБ-MOEX) и против Национального расчетного депозитария (НРД), а также запрет на предоставление услуг в области программного обеспечения для любых физических и юридических лиц – резидентов России.
Запрет бирже на осуществление операций в долларах США автоматически привел к сбою во всем банковском секторе, поскольку официальные курсы устанавливались традиционно через нее, во взаимодействии биржи, банков и Центрального банка. Механизм работал годами, и некоторое время ЦБ РФ пришлось потратить на его перенастройку (через ежедневную банковскую отчетность).
Паники не случилось, операции внутри страны никто не ограничивал. Однако немало специалистов обратили внимание не на колебания настроений в моменте, а на более долгосрочный эффект от решения США.
Пик санкций
Дело в том, что таким образом финансовые власти Вашингтона посылают сигнал о том, что Россия и долларовые расчеты более не совместимы ни в каком виде. Это больше сигнал для крупных контрагентов и банков вне России, чем собственно сигналы нам. Хотя с учетом того, что более половины акций MOEX торгуются свободно, а в число учредителей входят ВЭБ и Сбер, хорошего в моменте с точки зрения капитализации тоже было не много.
Санкции против НРД в данном случае важны ничуть не меньше, чем санкции против биржи. Дело в том, что через НРД идет проведение операций по выкупу-продаже иностранных активов.
Компания, которая владеет активами у нас, но которая не желает работать в режиме санкций, выставляет их на реализацию с согласованным дисконтом. Фиксация сделок как раз и идет через НРД.
Это не только более-менее адекватный для рынка способ выручить средства за активы в российской юрисдикции, пусть и с потерей в цене. Здесь для инвесторов еще имеется возможность оформить сделку таким образом, чтобы позже, когда (может быть) ситуация с санкциями нормализуется, вернуться на рынок.
Это передача активов менеджменту с правом обратного выкупа, создание дополнительных брендов и еще масса иных ухищрений, на которые инвесторы вынуждены идти, чтобы не потерять прошлые инвестиции. Мало кто из западных компаний, несмотря на всю риторику, просто взял и ушел с рынка.
Да, бельгийский депозитарий Euroclear ввел против НРД санкции уже два года назад, другое дело, что санкции санкциями, а разрешение (лицензию) на операции по выкупу-продаже получить там европейцам было легче. Теперь в дело вмешался американский Минфин и его санкционное подразделение OFAC.
Получить уже три согласования: европейское, американское и наше – российское, на сделку, это занятие трудоемкое и малоприятное для бизнеса. Тем более что OFAC традиционно не будет вникать в проблемы европейских акционеров.
Т. е. все это сигнал, который свидетельствует: «Россию отключают от систем эмиссии и оборота доллара и евро, время для закрытия операций и обмена активами – до 13 августа. В противном случае вы не сможете закрыть сделку по своим активам, и то, как все развернется дальше, это ваши риски».
Это сигналы и таким упорным банкам, как итальянский «Интеза», венгерский ОТР, австрийский «Райффайзен» и в целом европейским владельцам активов в России, что из российской юрисдикции надо выйти. США в данном случае теряют не много, основные прямые инвестиции шли из ЕС, а не США.
По сути дела, Вашингтон просто приносит эти европейские активы в жертву геополитической борьбе, ведь обмен активами – это неизбежный дисконт, а если обмен идет быстро, то и дисконт больше, а не успеете к сроку, так и просто оставите инвестиции.
Вот все это приносится в жертву гораздо более крупной задаче – отключение уже российской торговли энергоресурсами от сферы оборота доллара и евро.
Кумулятивный эффект здесь для нас проявится не в форме скачков курса, а в том, что эти сигналы уже поймали в банках, торговых организациях, в логистике по всему миру.
Все это означает, что мы в отношениях с Западом подошли в плане санкций к определенному пику, наивысшей точке, после которой связи между российской и западной кредитно-финансовой системами будут разорваны окончательно.
Полтора десятка пакетов санкций и были направлены на то, чтобы подвести западную систему к такому разрыву. Это не нам облегчали работу, это западные институты себе облегчали администрирование, но цель в виде разрыва связей никуда не делась ни при вводе первого пакета, ни при вводе пакета пятнадцатого. И было бы иллюзией считать, что в мире торговцы, производственники и финансовые институты третьих стран этого не видели и не понимали.
Вначале банки повышали требования к проверке операций, затем добавили многомесячное согласование транзакций, теперь речь идет о прямом отказе работы с лицами нашей юрисдикции, с середин весны уже вообще идут отказы ряда китайских и турецких банков проводить и операции в национальной валюте.
Это все, что называется, «читалось между строк» еще в 2022 года, весь вопрос стоял в сроках, потому что резко обрубить все не могли позволить себе ни европейцы, ни сами США, поэтому на санкционном огне бизнес, связанный с Россией, и варили аж в пятнадцать этапов.
Так что к концу этого года нас будут ожидать действительно серьезные проблемы в плане внешней торговли, причем не только для малого и среднего бизнеса – для крупного тоже. Это все прелюдия к тому, чтобы окончательно вывести торговлю российским сырьем и ее инфраструктуру из зоны доллар-евро.
БРИКС и цифровые платформы
В этой связи снова активизировалась дискуссия о необходимости каким-то образом опереться на отношения внутри БРИКС, более того, на БРИКС делается и определенная геополитическая ставка. БРИКС сейчас – это действительно один из внешнеполитических магнитов для стран, которые не готовы поступиться суверенитетом.
Заявок в БРИКС появляется все больше. Проблема в том, что для большинства стран БРИКС – это формат своего рода «геополитической фронды», возможность для консолидации своих мнений по отношению к «странам победившей западной демократии».
А вот для России тут все гораздо серьезнее, поскольку для нас важны не только и не столько вопросы геополитики, антиколониализма и т. п., а проблема взаимных расчетов. В «обычной системе» все транзакции так или иначе можно отследить, поскольку итог операций все равно приводит к обмену в связке доллар-евро, соответственно, требуется альтернатива. И уже не гипотетически, а сугубо практически.
Поскольку общей валюты БРИКС и инфраструктуры под нее пока так и не придумали, то выход видится в валютах цифровых и механизмах на основе технологии т. н. «блокчейна».
Не зря уже после ПМЭФ было предложено обратиться к такому инструменту, как CBDC (цифровые валюты центральных банков). На ПМЭФ звучали конкретные предложения опереться на такую платежную систему, как mBridge (Multiple CBDC Bridge), которая разработана в сотрудничестве ЦБ ОАЭ, Народного банка Китая, ЦБ Таиланда и валютного управления Гонконга.
Цифровая инициатива Китая, ОАЭ, Гонконга и Таиланда
Почему именно mBridge, а не какая-то иная платформа, благо за последние десять лет таких цифровых наработок по миру уже около двух сотен?
Во-первых, Гонконг – это та юрисдикция, которая относительно стойко сопротивляется санкционному давлению. В апреле управление денежного обращения Гонконга выпустило документ, где прямо заявлено, что соблюдать будут только санкции СБ ООН, а банки Гонконга «не обязаны соблюдать односторонние санкции иностранных правительств, банки должны разработать и внедрить политику для своих гонконгских организаций, основанную на тщательной оценке любых юридических, деловых и коммерческих рисков».
Это не панацея, поскольку индивидуальные требования банков могут быть вообще «перестраховочными» и даже выше санкционных. Но это прямой сигнал финансовой системе.
В США уже не раз заявляли, что именно через юрисдикцию Гонконга проходят основные схемы по фрахту и перепродаже углеводородов, связанных с Россией. Терять этот рынок Гонконг и Пекин не намерены, даже просто из принципа, не говоря уже о финансовых объемах.
Во-вторых, в проекте участвует ОАЭ как пионер-разработчик и тоже с прицелом на торговлю нефтью. Также к mBridge присоединилась Саудовская Аравия и уже провела тестовую сделку на этой платформе.
К программе присоединяются такие сырьевые страны-производители как Иран и Норвегия, покупатели – Турция и Южная Корея.
В общем, логика в предложении работы через mBridge действительно есть. Это предложение рабочее.
Теперь посмотрим на суть этой модели и попробуем оценить ее для целей и задач России.
Как мы помним, наш ЦБ уже запустил «цифровой рубль» в тестовую работу, да и на уровне политическом только и речь, что о «расчетах в национальных валютах».
Что ж, теперь надо попробовать максимально реалистично оценить то, насколько этот инструментарий может быть для нас эффективным, тем более что программа CBDC – это очень непростая история, и вписаться в нее надо довольно грамотно, чтобы не угодить из одной ловушки в другую.
CBDC и МВФ как проводник программы
CBDC – это программа, которая по меркам нашего времени довольно старая. Раскачивать ее как идею начали в 2012–2014 гг., какие-то инструменты появились к 2015 году. В 2017 году ее официально принимают в Великобритании, которая вместе с МВФ в плане CBDC в дальнейшем становится одним из ее лоббистов.
С 2020 года в разной степени проработки программа внедрения CBDC находится уже более чем в 80 странах. При этом полноценного товарного обмена на этой платформе нет еще ни у кого. Пилотные проекты есть у следующих стран: Китай, Саудовская Аравия, ОАЭ, Франция, Канада, ЮАР, Нигерия, Уругвай, Саудовская Аравия, Норвегия, Южная Корея. У всех остальных – концепты разной степени готовности. В России почти готовы перейти от концепта к тестовой реализации.
Суть CBDC можно понять, если посмотреть на цели и задачи этого инструмента, а также на то, что главный инициатор и куратор программы – МВФ. Речь идет о прямом обмене платежами между центральными банками, при этом в одной системе совмещаются функции клиринга и верификации платежа (по типу известного SWIFT).
От практики создания криптовалют в данном случае взят DLT или блокчейн, т. е. реестры обмена между плательщиком и получателем видят и оценивают только плательщик (и его эмитент) и получатель (ЦБ-рецепиент), хотя в самой системе объединены множество Центральных банков и их клиентов с клиентскими счетами.
Информация об отправленных/принятых платежах сохраняется цепочкой в клиентских блоках, по которым происходит автоматическая верификация и которые не видит никто, кроме Центрального банка получателя и плательщика. По понятным причинам, если платежи идут не в долларе США или евро, эти блоки не проходят корреспондентские счета и не видны тем же ФРС или OFAC.
Зато сама по себе транзакция осуществляется в режиме онлайн, плательщик и получатель избавлены от необходимости «ждать и получать Свифтовку», ждать прохождения платежей через два корреспондентских счета, чтобы выяснить в итоге, что платеж «задержался».
С точки зрения обхода санкционных режимов, на первый взгляд, лучшего инструмента придумать сложно, ведь одна из центральных и, кстати, самых узких и трудоемких функций – клиринг, тут осуществляется в автоматическом режиме, а санкционным структурам операция не видна – платеж-то идет от национального Центробанка напрямую на другой национальный Центробанк.
Однако есть тут определенные странности, поскольку навскидку это выглядит так, словно МВФ – сегодня главный застрельщик темы CBDC, мстит за что-то ФРС или ЕЦБ, т. е. той самой «империи доллара».
Странности программы
А бывает так, чтобы правая рука молотком стучала по руке левой или тут что-то другое в плане задач, причем это другое настолько важно, что всеми этими вопросами санкций и интересами элит, которые связаны с ними и их «геополитикой» можно пренебречь?
Блокчейн ассоциируется с криптовалютами, и в частности с таким инструментом, как биткоин. Но хоть сама технология работы с реестрами взята оттуда, к биткоину это имеет пока мало отношения, поскольку биткоин – это платежный инструмент, который основан на модели конечной эмиссии. Но тут ключевое слово именно «пока».
В модель эмиссии биткоина заложено определенное количество торговых операций, чем ближе момент исчерпания количества торговых сделок, которые лежат в основе выпуска биткоина, тем каждый новый биткоин стоит дороже (именно стоит, а не торгуется в моменте по отношению к тому же доллару).
По сути дела, это то же самое, если начать биржевую торговлю на золотом стандарте, выпуская под каждую операцию золотую монету, но изначально предположить, что золота на бирже только N килограммов и не килограммом больше. Для получения каждой новой монеты вам надо провести каждый раз операций больше, чем в прошлой итерации, и так по нарастающей. Монета осталась такая же, а вот труда вы затрачиваете по возрастающей.
В случае с биткоином золото – это торговая операция в ряду прошлых операций и операций будущих, где на первом этапе вы могли получить 100 биткоинов за 5 операций, на последнем, чтобы получить 1 биткоин, надо будет провести 10 000 и сформировать 10 000 торговых реестров.
Пример биткоина тут приведен не просто для сравнения. Дело в том, что в идее CBDC отсутствует один, но очень важный критерий, который, кстати, в биткоине был по-своему учтен – это ограничение эмиссии.
В CBDC вы вроде бы ведете расчеты в национальных валютах, но есть у вас ограничения какие-либо на ее выпуск? Де-факто при полноценном запуске этой модели покупатель-плательщик может выпустить любое количество национальной валюты, также как и продавец при обмене может выпустить столько, сколько требуется для сделки, исходя из текущего курса, который взвешивает и определяет машинный алгоритм клиринга.
В пока еще действующей модели у этого процесса есть ограничители – резервные валюты, но в модели CBDC этот фактор перестает работать. Еще больше смущает тот момент, что, как уверяют создатели, цифровая валюта равна валюте внутренней. Можно сколько угодно клеймить «гегемонию доллара», но все-таки единство «внутренней» и «внешней» валюты не может быть всеобщим.
Политикой неконтролируемого выпуска того же доллара мир сыт уже по горло, но представим себе аналогичную политику не только эмитентов резервных валют, а вообще всех участников «цифрового рынка». В МВФ могут не понимать практически все, но только не это.
Такая позиция не просто странность и чудачество системы, которая решила насолить доллару, ведь и доллар, и евро у нас тоже тестируются в цифре. Значит – мы имеем дело с какими-то иными задачами, под которые создается в условиях санкций и торговых войн некая крайне удобная внешне схема, но цель и задачи этой схемы явно идут дальше простого удобства внешнеторговых расчетов.
Это значит, что рано или поздно будет введен некий ограничитель. Другое дело, что это не будет аналог «цифровой надвалюты». Он, очевидно, будет иметь комплексный характер и будет встроен в систему как алгоритм клиринга. Только в данном случае будет учитываться не курс валют как таковой, а многие факторы качества транзакций.
Если предположить, что на такой платформе работают несколько экономических систем, переведенные в цифру, то такие алгоритмы заставят три из них работать «на износ», а две других – нет. Причем без войн и прочих инцидентов, просто пока один бегун стоит, остальным придется бежать, а кому-то – в два раза быстрее.
Чем это отличается от нынешней ситуации, при которой производитель физических ресурсов имеет, как Саудовская Аравия, на все активы страны капитализацию 2,5 трлн долларов, а пятерка IT-контор – 15 трлн долларов?
Ничем, кроме исключительной простоты исполнения, поскольку сегодня в этом процессе задействованы десятки многоуровневых структур, а здесь в итоге работают единые алгоритмы. Можно поразмышлять и над тем, как эти механизмы позволят списывать и долговые обязательства – ахиллесову пяту нынешней финансовой модели.
В заключение следует сказать, что приведенные «странности» – это то, что лежит на поверхности, если раскапывать цифровые инструменты глубже, то их будет гораздо больше.
Какие выводы можно сделать из изложенного?
Во-первых, с точки зрения решения проблем с финансовыми санкциями, нынешняя цифровая модель вроде той же mBridge – это своего рода окно, которое будет какое-то время держать открытым сама мировая финансовая система. Даже не окно, а дверь, над которой висит вывеска «Добро пожаловать в наше казино». Таким образом, на цифровую валютную торговлю соглашаться необходимо.
Во-вторых, за то, что игрок придет в казино, на его санкции (вернее – наши) какое-то время будут закрывать глаза, даже с учетом тотального неприятия нынешних западных элит. Но надо понимать, что это не «цифровой рай», а казино, где всегда и только всегда в долгую выигрывают хозяева.
В-третьих, чтобы обезопасить себя от этой самой игры в долгую, в России следует рассмотреть вопрос о создании не единой цифровой валюты, а конкретно и только валюты внешнеторговой, которая и будет конвертироваться в валюту цифровую. Более того, не исключено, что внешнеторговая валюта может быть в итоге только цифровой.
Подобные эксперименты уже не первый год проводит Китай, но и там не отказываются от работы с «внешней» валютой и валютой «внутренней». В России были и есть подобные проекты, но в итоге выбор остановился на единой цифровой валюте.
На входе все выглядит замечательно, но как будет на выходе, когда на все транзакции будут накладывать функциональные ограничения, а система будет общей для всех?
Понятно, что МВФ желает России только света и добра, но желательно не перегреться в его лучах.