Башир Махачев: «Я не наказываю врачей за ошибки, я наказывают их за халатность и невнимание»
– Башир Магомедович, расскажите о ходе ремонтных работ в больнице
– На должности главного врача ДРКБ я работаю уже почти 22 года. До прошлого года ремонтом занималось Управление капитального строительства министерства здравоохранения республики, и главный врач отношения к этому не имел. Ему говорили: «Это не ваше дело, вы занимайтесь лечением». Но в любой больнице, когда видят состояние, не спрашивают кто министр, а спрашивают, кто главный врач и что за безобразие творится. К счастью, уже второй год главврачам дали возможность заниматься ремонтом, хотя финансирования для этих расходов особого нет.
В прошлом году нам удалось отремонтировать несколько отделений: грудное, операционный блок, челюстно-лицевой и нейрохирургии. В этом году закончено лор-отделение, завершаем ремонт операционного блока второй очереди, второй этаж с административным корпусом, делаем крышу отделения патологии новорожденных. Сейчас начинаем ремонт отделения плановой хирургии. В следующем году, надеюсь, начнем ремонт фасада здания. Осталось отремонтировать еще несколько отделений. Хотя фасад у нас не очень красивый, но я считаю, что главное – не внешний вид, а внутренний порядок и чистота, и об этом мы думаем в первую очередь, ремонтируя отделения.
На ремонт одного отделения требуется от 10 до 22 млн рублей. В 10 млн рублей обходится ремонт обычного отделения, 22 млн рублей – операционного блока.
– На сколько коек рассчитана больница? Сколько детей получают лечение здесь ежегодно?
– Больница рассчитана на 950 коек. Ежегодно только в стационаре проходят лечение до 25 тысяч детей, не говоря об амбулаторном лечении, которое проходят сотни тысяч маленьких дагестанцев.
Я ежегодно получаю книжку по областным, краевым, республиканским детским больницам России, в которой проводится анализ финансирования, оказываемой помощи и многие другие параметры работы медучреждений. Наша больница – на втором месте по мощности среди республиканских, областных и краевых в стране, после Краснодарской краевой детской больницы. Финансирование этой больницы в год составляет 2 млрд 367 млн рублей, дагестанской – 705 млн, а разница в койках – 100. Детская больница Татарстана, к примеру, финансируется более чем на 1 млрд рублей в год. Деньги распределяет Федеральный фонд обязательного медицинского страхования.
Меня всегда интересовало, почему, живя в одной стране, дагестанские дети должны лечиться дешевле, чем краснодарский или татарский ребенок? Ребенку нет разницы, в дотационной республике он живет или нет. Ему нужно оказывать качественную помощь независимо от места его проживания. Мы все живем в одной стране, почему нельзя уравнять финансирование?
И так по всем позициям. Количество штатов врачей, к примеру, у нас 309, а в Краснодаре – 1 тысяча 24 врача, то есть разница почти в 4 раза, то же самое по медицинским сестрам. На каждого больного у них 1 врач. Когда такие цифры видишь каждый год, просто поражаешься. Думаю, что если бы это увидел Глава Дагестана, он бы просто ужаснулся.
Сейчас распределение средств возложили на главных врачей при том же финансировании. То есть я сам должен решать, сколько направить на медикаменты, сколько на питание, а сколько – на зарплату персонала. При этом заработная плата, в соответствии с «майскими» указами Главы государства, не может быть меньше того уровня, что был. Таким образом, более 61% уходит на эту статью расходов. Чуть меньше 39% остается на медикаменты, которые, кстати, подорожали почти в 2 раза, питание больных, оплату коммунальных услуг. Тогда как в Краснодаре на зарплату уходит порядка 40% от общего финансирования, при этом зарплата там выше средней по экономике региона.
– Достаточно ли имеющегося количества коек для удовлетворения потребностей республики?
– Не хватает, хотя мы стараемся укладывать всех больных. Не можем же мы больного ребенка из района отправить обратно и сказать, чтобы приезжал через какое-то время. Таким образом, получается, что мы перевыполняем план. В прошлом году мы пролечили больных на 170 млн рублей сверх плана, а эти деньги нам до сих пор не оплатили – говорят, что мы перевыполнили план. А что нам делать? Не принимать больных? Я говорю – вот вам истории болезни всех детей, вы сами выберите тех, кто не нуждался в лечении, кто не должен здесь лежать, и я их просто выкину. Укладывать мы можем, можем даже сокращать сроки пребывания на койке, но с другой стороны, нам это не выгодно. Мы в ноябре выполнили годовой план. И что, нам закрыть больницу, говоря, что мы уже план отработали?
То же касается и высокотехнологичной медпомощи. Небольшую ее часть оплачивает Минздрав, остальное – территориальный ФОМС. Так вот в ФОМСе нам говорят, что стоимость ВМП входит в общее финансирование. Тогда какой нам смысл проводить эти дорогостоящие операции? А ведь наши специалисты оказывают высокотехнологичную медицинскую помощь детям из других республик Северного Кавказа – Чечни, Ингушетии и других. На лечение сюда приезжают тысячами, причем расходуем мы на них больше, чем получаем.
Поступают к нам новорожденные из других регионов и коммерческого роддома Махачкалы. Сюда на роды приезжают женщины из Чечни, а во время беременности многие из них ни разу не проходят УЗИ-диагностику, не знают, какой ребенок у них родится, какие у него могут быть патологии и т.д. И потом, после роддома, этих тяжелых новорожденных привозят к нам, в реанимацию новорожденных. Отделение у нас переполнено – сегодня в 10-коечной реанимации лежат 15 детей. Не принять этих детей я тоже не могу, но получается, что мест для наших детей в итоге может не оказаться. В Дагестане, к примеру, мы знаем, у какой роженицы может родиться ребенок с аномалиями развития, поскольку к нам поступают сведения со всех муниципалитетов, и готовы к этому.
– Расскажите подробнее о ВМП?
– Лицензию на оказание высокотехнологичной медпомощи получили года три назад. Передовиками в этом плане у нас являются специалисты из отделения челюстно-лицевой хирургии, которые проводят уникальные операции по пересадке суставов челюсти, которые и в стране-то редко делаются, и другие. Наше отделение онкогематологии, в котором также применяют высокотехнологичные методы лечения, признано одним из самых передовых и эффективных в России. Оказывают ВМП и многие другие отделения больницы.
– Как Вы подбираете персонал?
– Я являюсь заведующим кафедрой Дагестанской медицинской академии, бываю председателем комиссии на госэкзамене, у меня есть возможность узнать, какой студент на что способен. Когда я вижу перспективного специалиста, приглашаю его на работу. Так я подобрал многих реаниматологов и других специалистов. Причем наши специалисты-реаниматологи работают по всему городу – в Детской городской больнице №1 и других медучреждениях. Бывает и так, что не выдерживают работы в реанимации, потому что это очень тяжелый труд, и уходят в частные структуры.
Сейчас я имею право стимулировать хорошо работающих специалистов соответствующими выплатами. С нового же года будет действовать новый приказ: базовую часть зарплаты нужно увеличивать, соответственно, уменьшается стимулирующая, поскольку объем финансирования не меняется. Получается, что опытный врач и молодой специалист будут получать почти одинаково – надбавки за стаж, категорию и другие уменьшили.
В больнице около 300 врачебных ставок, работает у нас 270 врачей. Квалификация практически у всех высокая. Лучшие детские врачи, которые есть в республике, работают в ДРКБ, причем некоторые из них не уступают специалистам ведущих федеральных центров.
– Как Вы считаете, каким должен быть детский врач?
– Вообще, будь моя воля, я бы не разрешал работать детским врачом тем, у кого нет своих детей. Потому что такой человек не может воспринимать детей, как своих. Когда я делаю обход, к примеру, в реанимации, я в каждом ребенке вижу своего. Если так не относиться к своим пациентам, хороший детский врач из такого специалиста не получится.
Сложность работы детского врача заключается в том, что больше проблем нам доставляют родители, чем наши маленькие пациенты. Недавно, к примеру, к нам обратился один из высокопоставленных чиновников по поводу боли в животе у своего ребенка. Оба дежурных хирурга были на сложной операции и не могли осмотреть его. Когда попросили подождать, пока врачи освободятся, их это возмутило, они написали жалобу. В связи с этим мне вспоминается мой последний визит в одну из крупнейших клиник Лондона. Так вот там, если случай не экстренный, родители с детьми сидят и ждут, пока на табло высветится цифра с их номером. И пока очередь не подойдет, никто не возмущается и не пытается попасть к врачу раньше. Если пациента это не устраивает, ему показывают клинику, где он может получить платные услуги соответственно своим запросам.
Своим врачам я говорю, чтобы относились и к родителям, как к больным, потому что когда ребенок болеет, его родители тоже чувствуют себя беспокойно, они взвинчены, не знают, что делать. Для врача этот случай может быть одним из тысячи, а для родителя – трагедией. Поэтому жалоб бывает очень много, и около 90% из них – необоснованные.
И еще – я никогда не наказываю врачей за ошибки. Я наказываю их за халатность, за невнимание. Врач – это обычный человек, он может ошибиться. Недавно был случай, когда во время эндоскопической операции врач задел проход, а стоявший рядом старший товарищ оперативно устранил повреждение. Мне кто только ни позвонил по этому поводу. Я так и ответил, что не наказываю врачей за ошибки. Врач ведь намеренно вреда пациенту не причинял.
Но, несмотря на все трудности, настоящий врач всегда остается врачом. А работа порой очень сложная. В отделении реанимации у нас есть стенд, на котором представлены все врачи отделения. И там можно увидеть, сколько врачей уже умерло, причем в молодом возрасте, настолько они отдают себя работе. Основатель отделения сейчас лежит дома с опухолью головного мозга.
– Можете ли Вы вспомнить наиболее сложные случаи из своей практики?
– У нас каждый день сложные случаи. Буквально на днях к нам привезли 20-летнюю девушку в состоянии клинической смерти от отравления угарным газом. Они живут рядом с одной из частных клиник, там отказались помочь. Возможно, если бы ей оказали помощь вовремя, состояние бы не было таким тяжелым. Я хочу сказать вот о чем: люди, которые зарабатывают на оказании медицинской помощи, никогда для блага больных ничего не сделают. Их главная цель – обогащение. Девушке – 20 лет, то есть она уже не ребенок, мы тоже могли ее не принять, но не сделали этого. А сколько к нам поступало больных с различными ранениями, не детей… Меня всегда удивляет и радует отношение наших врачей к этому. Несмотря на выходные или праздничные дни, если случается ЧП, они все как один приходят в больницу.
– А как обстоят дела с оборудованием в больнице?
– Оборудования, конечно, недостаточно. Мы можем даже сравнить оснащенность нашей больницы с детскими больницами других регионов. К примеру, в башкирской больнице 3 компьютерных и 2 магнитно-резонансных томографа. В нашей больнице – 1 компьютерный томограф, который мы получили по программе оказания помощи пострадавшим в ДТП и не имеем права использовать для обследования других детей. За этим строго следит прокуратура. А что нам делать, если нужно такое исследование ребенку? Приходится идти на это.
Я уже не говорю о другом оборудовании. Денег на его приобретение нет, приходится идти на такие решения, когда некоторые компании поставляют оборудование бесплатно, но с условием, что расходные материалы я будут закупать у них. Естественно, по несколько завышенной цене. По этому поводу у Комитета по государственным закупкам возникают вопросы, почему я покупаю именно у этого поставщика, когда можно купить дешевле. Все закупки более чем на 100 тысяч рублей должны осуществляться через комитет. Мне что делать, если оборудование поставляется на таких условиях? Приходится работать в таких условиях.
– Что можете сказать по поводу лекарственного обеспечения?
– Ни один человек не может сказать, что в нашей больнице плохо с лекарствами. Сейчас возникла проблема – препарат, который мы закупали для онкобольных детей, в 2015 году не прошел перерегистрацию в России, купить его я не имею права, он не продается на территории страны. Его можно приобрести за границей и привезти в Россию, а больному он очень нужен. Тогда на помощь к нам приходят благотворительные организации. Да, у этого лекарства есть аналоги, но родители не всегда хотят менять уже испытанное и эффективное средство для лечения своего ребенка.
Вообще, благотворительные фонды оказывают нам немалую помощь. В отделении онкогематологии нашей больницы работает руководитель Регионального благотворительного фонда «Живи и дари жизнь другим» Лейла Керимова, которая оказывает помощь нашим маленьким пациентам. Фонд, который возглавляет жена Главы республики Инна Абдулатипова, также помогает больнице. Сейчас они будут обустраивать детский городок для наших маленьких пациентов.