На основе выступления на собрании в честь 250-летнего юбилея Вольного экономического общества, старейшей организации гражданского общества России. Всех нас захлестывают текущие, сиюминутные проблемы, и мы тонем в них. Это естественно, — но давайте хоть на минуту вспомним, что живем в удивительное, великолепное, потрясающее время с даже и сейчас не представимыми в полной мере возможностями. Извините за пошлость, но, скажи я кому-то во времена своей юности привычное сегодня: «Я тебе из леса звоню, сейчас сфотографирую на телефон и по мылу пришлю», — меня и сегодня все еще пытались бы вылечить. Мы не думаем о своих возможностях, потому что привыкли фокусироваться на проблемах. И отчасти мы правы: новые возможности и порождающие их технологии имеют оборотную сторону. Так, глобальный кризис, о котором модно говорить последнее десятилетие, весьма прост и печален: на глобальном рынке, как и на любом, сложились глобальные монополии, которые, как положено, загнивают. И уже 15 лет человеческий гений оттягивает, часто ужасными и разрушительными способами, срыв этого загнивающего монополизма в глобальную депрессию. Какое-то время мы продержимся, однако большинство из нас увидит депрессию хуже Великой: как и та, она будет порождать войны, но война уже не будет из нее выходом. Ведь в ходе глобальной депрессии, в отличие от Великой, рынок будет не разукрупняться, а распадаться, — и конкуренция будет не расти, а падать, усугубляя негативные последствия монополизма. И разделение глобального рынка уже хорошо заметно. Глобальные монополии мощнее государств, — и даже США находятся, по сути, под внешним управлением. Главный субъект мировой экономики и политики — уже не государство, худо-бедно ответственное перед своим народом, а принципиально безответственный глобальный бизнес. И когда наши уважаемые дипломаты всерьез общаются с главами других государств, которые интегрированы в этот глобальный бизнес и являются его младшими менеджерами, это выглядит, как если бы вы на приеме общались с официантом вместо хозяина, — а потом переживали бы, что официант недоговороспособен, как президент США. Главное противоречие нашего времени — противоречие между глобальными монополиями, которые царят над государствами и отрицают любую отделенность от них, и самими государствами. На уровне идеологии это противоречие между либералами, полагающими, что государство должно служить глобальному бизнесу, и патриотами, верящими, что государство — мозг и руки общества и должно служить народу как единственному, что по-настоящему имеет право на существование на нашей планете. Наши политики, не сознавая, но инстинктивно ощущая это противоречие, с Мюнхенской речи Путина пытаются решить его выпрашиванием у Запада сотрудничества или, в лучшем случае, попыткой принуждения к этому сотрудничеству. Но противоречие между глобальным бизнесом и государствами достигло предельной остроты, и государственность уже уничтожается как таковая. Что мы видим в бывших цветущих странах — от Югославии до Сирии? Что готовят нам, России? Уничтожение государственности просто из экономии: ведь покупать нефть у самого сильного полевого командира намного дешевле, чем у самого слабого государства. И, чтобы снизить издержки, — а в кризисе и растущей неопределенности это категорический императив, — надо ликвидировать государственность. Чтобы в этой ситуации выстоять, чтобы превратить противоречие между глобальным бизнесом и национальным государством не в братскую могилу, а, как положено, в источник развития, — нам надо доказать право на существование: то, что уничтожить нас значительно дороже и опаснее, чем оставить нас в покое. Поставьте себя на место Запада: 27 лет нашего национального предательства он потреблял Россию как брошенное трофейное пространство. Представьте, что Вы 27 лет каждое утро открываете холодильник и кушаете котлету, которая там лежит. И вдруг однажды эта котлета заявляет Вам о своих интересах, предъявляет претензии и пытается вступить с Вами в переговоры, да еще равноправные, — и совершенно не хочет лезть к Вам в глотку и далее в желудок. Естественно, что Вы испытаете шок, впадете в истерику, будете вводить санкции, обзовете ее заразной болезнью и попытаетесь разорвать ее в клочья. Чтобы выстоять, нам надо изменить подход к жизни. Начать действовать не для того, чтобы индивидуально заработать больше, а чтобы сохранить и улучшить нашу общую жизнь, — а ведь это разные задачи. 27 лет национального предательства — время бесконечных разговоров о необходимости развития. И многим уже кажется, что это какая-то абсурдно сложная и технологически нерешаемая задача. А между тем все довольно просто. Прежде всего, надо модернизировать инфраструктуру: это даст не только снижение издержек и скачок деловой активности, — это даст свободу. Ведь свобода — не книжка о правах, а избыток инфраструктуры. Лучшая Конституция, — как, например, во многих странах Латинской Америки, — пустой звон без инфраструктуры, потому что без нее нельзя обеспечить никаких прав. Для модернизации инфраструктуры надо ограничить коррупцию: иначе все украдут. Это задачка из учебника: было бы желание. При желании ее удавалось подавить в самых прогнивших, правоохранительных и судебных системах, не только в Италии, но и в США. Человечество выработало стандартные механизмы самоочищения, по сути, социальные автоматы, — и они эффективны. На либералов обижаются за их обвинения государства в неэффективности, но это почти единственное, в чем они правы. (Уточню: либералы сегодня, в отличие от времен Вольтера, — не те, кто любит свободу, а те, кто верит, что государство должно служить глобальному бизнесу.) Они правы: государство всё делает хуже частного бизнеса. Но это лишь одна сторона медали. Другая сторона проста: общество само не в силах сделать многое, без чего не может существовать. Если бы, например, деньги безопасно для общества могли следовать за учащимся, как рассказывает господин Кузьминов, государство было бы почти не нужно, — но мы видим, к чему ведет реализация этой идеи, и убеждается на кошмарном опыте: этого не может быть ни в теории, ни на практике. И, что еще надо обязательно знать о государстве: если ему что-то нужно, и оно это действительно хочет делать, — оно это делает. С издержками, на троечку, — но все и всегда. Оно решает разумно поставленные задачи при любых обстоятельствах. Поэтому ограничить коррупцию для обеспечения модернизации инфраструктуры можно, равно как можно и ограничить произвол монополий, и обеспечить разумный протекционизм, хотя бы на уровне Евросоюза. Для модернизации инфраструктуры и устойчивого прогресса надо также гарантировать реальный прожиточный минимум: не совместима ни с каким развитием ситуация, когда 20% населения медленно умирает. Необходима полная экономическая свобода для всех, кроме монополистов. Необходимо восстановление комплексного образования и здравоохранения как инструментов созидания народа и главной производительной силы человека и науки. Ведь практика уже показала: дополнительные инвестиции в сегодняшние либерально отреформированные системы образования и здравоохранения ничего, кроме роста дебилизма и роста смертности, не дают. И главное: золотой ключ к модернизации — это отделение спекулятивных капиталов от остальной экономики. Чтобы сделать невозможной ситуацию, при которой попытка построить коровник оборачивается прокруткой соответствующих денег на спекулятивных рынках с построением вместо него домика в Швейцарии. Все развитые страны на нашем уровне зрелости финансовой системы железной стеной, хотя и разными методами, отделяли спекулятивные деньги от остальной экономики. Кто этого не делал, тот просто не стал развитым: иначе развитие невозможно. Но что нужно для реализации этих азбучных истин, повторять которые уже просто неловко? Те безобразия, которые творит наше государство в социально-экономической сфере, можно объяснить его созданием в начале 90-х, еще в недрах СССР, как инструмента разграбления советского наследства с легализацией награбленного в фешенебельных странах в виде личных богатств. Если так, для нашего выживания и развития надо ликвидировать эту модель государственности, — разумеется, по закону. Единственная альтернатива этой гипотезе — вообразить, что пять последних поколений российских управленцев были глупцами. Но наблюдениями это не подтверждается: в государстве не очень умных людей не держат, — по той же причине, по которой не держат не очень богатых. Для нормализации российской государственности исполнения достаточно Уголовного кодекса даже в его нынешнем, искалеченном Медведевым виде. А вот почему он не исполняется, в том числе в части преступной халатности, под которую подпадает более половины действий в сфере социально-экономической политики, -это уже вопрос к характеру госуправления. Наше государство — один из наиболее эффективных в мире и, наверное, во всей истории управленческих организмов. Вопрос в том, к чему он стремится. Поэтому первый шаг оздоровления — покончить с всевластьем людей, считающих государственность, включая нашу, слугой глобального бизнеса. Американец, ляпнувший: «Что хорошо для „Дженерал Моторс“, то хорошо для Америки», — извинялся за эту глупость всю оставшуюся жизнь. А у нас, похоже, социально-экономическую политику государства определяют люди, люди, полагающие: для России хорошо то, что хорошо для «Дженерал Моторс». Наше общество обязано просто ради самосохранения принудить свое государство к развитию и ответственности, — как последнее принудило к миру Саакашвили в 2008 году. Разумеется, другим методом. Ведь объективная обязанность государства — организация развития, организация технологического и социального прогресса, формирование благоприятной конъюнктуры. Не подчинение конъюнктуре, которая сформирована для него его врагами и конкурентами, а самостоятельное создание этой конъюнктуры. Все возможности для этого есть. Отличие государства от семьи в одном: оно не только может, но и обязано эмитировать деньги по потребности экономики. Более того: государство должно само формировать эту потребность. А вот когда государство игнорирует свои обязанности, остается только вспоминать слова Жореса Алферов. У него после этого, хоть он и Нобелевский лауреат, были определенные неприятности, поэтому повторять его я не буду, а переиначу Дэн Сяопина: какая разница, какого цвета кошка, если она не ловит мышей? — Топить надо таких кошек. Разумеется, задача ответственной части общества как раз именно в том и состоит, чтобы не пришлось эту кошку топить, чтобы наше государство начало исполнять свои прямые служебные обязанности, без которых оно не имеет, как и любое государство, права на существование. Конечно, хотелось бы, чтобы пришел добрый и мудрый дядя и сделал все за нас. Но Евгений Максимович, к сожалению, больше не придет. Поэтому придется это делать, вне зависимости от нашего желания, просто из инстинкта самосохранения, нам: при всех наших недостатках и пороках. Больше некому. Если мы этого не сделаем, мы просто умрем — досрочно и вряд ли опрятно.
