Публицист Миронова: Россия столкнулась с принципиально новой волной наркомании

Недавно услышала историю девушки, которая вышла замуж за полицейского и лишь потом поняла, что тот — системный наркоман со стажем. Причем потреблял он самые простые уличные наркотики — соли. Попытки лечить, привлечь для этого остальную семью срывались, потому что ей не верили, ведь муж успешен, делает карьеру, служит. Потом его уволили из полиции. За наркотики… Я, признаться, не могла в эту историю поверить. Потом стала интересоваться симптомами нового типа наркомании — на солях и мефедроне — и вдруг поняла, что в моем круге общения тоже есть наркоманы. Да, кажется, у нас эпидемия. И, в отличие от других наркоэпидемий, сегодня больные есть везде. Перестали замечать Уличные наркотики, а именно соли альфа-ПВП и мефедрон пришли в Россию основательно в 2009 году и поначалу даже продавались открыто. К середине 2010-х наша страна была покрыта сетью распространителей, в интернете работали наркомагазины, тротуары и стены в городах были расписаны объявлениями о работе закладчиками, сложилась традиция привлекать в распространители детей до 14 лет — они не несли за это уголовную ответственность. «Соли» пришли в школы. Нередкими стали примеры, когда их употребляли младшеклассники. К страху родителей, что ребенок станет наркоманом, добавился другой — что он пойдет в закладчики. Иные дети даже угрожали родителям устроиться в наркокурьеры, если им не купят новый айфон. В первое время было впечатление, что закладчики и реклама наркотиков повсюду. Люди звонили в управляющие компании с требованием закрашивать объявления. Присматривались к своим детям — не закладчик ли. Потом объявления начали закрашивать, дети поняли, что профессия закладчика одноразовая и дилер все равно их сдаст. Мы даже как будто расслабились. Вздохнули. Подумали, что беда прошла стороной. На самом деле она просто примелькалась. Мы перестали обращать внимание на закладчиков и топчущихся в поисках закладки наркоманов. Объявления появляются, но мы уже проходим мимо. К тому же, реклама наркотиков ушла в Telegram. А главное, за счет того, что аудитория массовых наркотиков расширилась, мы перестали узнавать ее на улицах, потому что сейчас потреблять может кто угодно. По официальным данным, в России около полумиллиона наркоманов состоят на учете. Это даже меньше, чем в конце 2010-х, тогда их число доходило почти до 750 тысяч человек. Но это учет, оценка реального числа потребителей психоактивных веществ, которые делают это время от времени, доходит до 13 миллионов человек. Системных потребителей может оказаться не менее пяти миллионов. Это все частные оценки наркологов. Точных данных нет, а падение числа учтенных наркоманов может быть связано с двумя явлениями: во-первых, многие считают те же соли или мефедрон легкими наркотиками, а аптечные психостимуляторы — не наркотиками вообще, и себя, соответственно, не наркоманами. Вторая причина заключается в низкой выявляемости: новые наркотики позволяют человеку дольше скрывать зависимость. Но умирают новые наркоманы быстрее героиновых в несколько раз. И привыкают тоже в разы быстрее. Кто угодно Я сама не верила, что наркоманы повсюду. Хотя и видела в местных пабликах записи домофонов, на которые стабильно попадают закладчики. Видела хануриков, которые шныряют под балконами в поисках закладки. А потом я узнала, что человек, с которым я общалась, которого звала в гости, наркоман со стажем. Потом узнала еще про одного. Узнала, что у многих знакомых в семьях есть наркоманы. Порой они успешны. Они могут заниматься крупным бизнесом, работать в органах, тренировать детей. И среди мигрантов — они тяжело работают без отдыха. Грузчики часто наркоманы, потому что работают по 20 часов. Водители автобусов, дальнобойщики нередко употребляют, потому что работают без сменщиков. Опиаты дают расслабление, полет, а новая синтетика — энергию, бешеный ритм, работоспособность, правда, ненадолго. Отчего наркоман — водитель фуры быстро переходит на постоянное употребление. И потом умирает. Раньше можно было сказать точно: чем ближе человек ко дну, тем вероятнее, что он будет потреблять дешевые уличные наркотики. Сегодня не так. Скорее, чем напряженнее у человека жизнь, чем больше он работает, тем выше шанс, что он сядет на синтетику. Может и на соли, и на мефедрон. Эти наркотики дешевы, но не являются препаратами дна. Каждый из них имеет неповторимый эффект, который нельзя заменить дорогими аналогами, так что и умирающий в подвале бездомный торчок, и топ-менеджер банка могут закупаться у одного поставщика и по одной цене. Об этом не знают богатые. Они думают, что дешевая «синтетика» — проблема низов. Нет. Сидящие на альфа-ПВП, на мефедроне, амфетамине есть в любом круге. Распознать торчание на синтетических наркотиках очень сложно. Я бы, повторю, не поверила в это, если бы сама не общалась с наркоманами, не зная того. Они социально благополучны, есть даже такие, что долго сохраняют работоспособность, успешны. Они опрятны, сам эффект скоростных наркотиков усложняет распознавание: под их действием люди становятся разговорчивы, фонтанируют идеями, очень складно говорят, строят планы, берутся за тысячи прожектов. Кажется, что перед вами просто человек, у которого все хорошо. Плохо у него дела становятся только в самом конце. В режиме марафона Ну и, казалось бы, зачем беспокоиться, если человек радостен, работает, полон идей? Проблема в том, что конец у таких наркоманов наступает гораздо раньше, чем у героиновых. В среднем — пять лет. Три-семь. И это при условии, что не он поймает инфекции через иглу. Соли сначала нюхают и курят обычно. Привыкание наступает в среднем на второй-третий раз. Бывает, что зависимость устанавливается с первого употребления. Психологическая тяга формируется быстро. К слову, чтобы привыкнуть к героину, нужно гораздо больше доз. Вся «синтетика» коварна тем, что человек мгновенно запоминает чувство эйфории, настолько она сильная, потому что наркотики бьют почти по всем одновременно рецепторам удовольствия. Человек хочет еще. Но с каждой новой дозой сила удовольствия снижается, промежуток времени до следующей тяги укорачивается. В случае с такими наркотиками наркоманы при повышении толерантности к веществу не повышают дозу, а прежде всего сокращают время между приемами. И быстро доходят до режима марафона, когда закидываются раз в пару часов и даже каждые сорок минут и так… несколько дней. Без сна, еды. Пока не упадут. Многие умирают на марафонах — не выдерживает организм. В конце концов они переходят на режим постоянного потребления. Чтобы не получать удовольствие, а всего лишь поддерживать работоспособность: встать с кровати, одеться, выйти из дома. Удовольствия уже нет, употребляют, чтобы выжить. Обучаются круглые сутки жить под дозой. Немного, но постоянно. Эти люди водят автобусы, ездят в метро, заключают сделки, обслуживают лифты. Нет, я не шучу, они есть везде. Видите, даже в строительном кране. Кто курил, при повышении толерантности часто начинает нюхать, кто нюхал — есть, кто ел — уже колет, то есть идут по пути ускорения доставки кайфа: при курении он приходит долго, при инъекции — сразу же. Вообще, смерть их страшна: умирают от фиброза легких, полиорганной недостаточности. Теряют зубы, кости, поджелудочную. Сепсисиы, токсический гепатит у тех, кто колет соли, встречается чаще, чем даже были у «крокодиловых», потому что и крокодил-дезоморфин, и героин наркоманы хотя бы кипятили. Соли стараются не нагревать, потому что так ослабляется их действие. Недавно один реабилитолог мне рассказал, что встречал случаи, когда наркоманы разводили соли в воде из лужи, просто пропустив ее через сигаретный фильтр. Есть наркоманы, кто сразу начинает с инъекционного употребления. Есть примеры смерти от токсического шока при первом же знакомстве с солями. Смерть такого наркомана всегда мучительна для близких, он умирает тяжело и требует в конце жизни системного и постоянного лечения множества болезней. Это попросту дорого! В отличие от наркоманов других волн, солевые и мефедронщики очень опасны. Помните героиновых, крокодиловых, «винтовых» нарков? Они были тихими и опасность представляли только тем, что воровали на дозу и выносили из дома ценности. Я когда-то снимала для газеты работу оперативников ФСКН, была с ними на притонах. Люди даже оружия не имели, не вызывали спецназ, потому что наркоманы не давали отпора. Не так с «солевыми» и теми, кто ест мефедрон. Читали про нарков, кто выкидывает детей из окон, режет семью, съезжает на велосипеде с крыши? На приходе они сильные, агрессивные, в голове у них рождаются самые удивительные сюжеты, наиболее распространенный из которых — борьба с бесами. Бесы — это мы. Закинувшись, такой человек может решить, что должен очистить мир. От нас. Это бывает сплошь и рядом. Воровать тоже воруют. Отличительное свойство этих наркоманов — воруют и разбойничают под действием веществ, потому что у трезвых у них очень развита трусливость, они подвержены паранойе, страху поимки и разоблачения, тогда как героиновые наоборот: под кайфом спали, а на ломке искали, где тихо стащить. У «солевых» наоборот. И имеются очень опасные психозы: мания преследования, или маня, паранойя, поискунчик. Самое тяжелое для семьи это когда они ищут дозу, переворачивают в доме мебель, сдирают обои, истязают родственников — боятся, что наркотики у них украдут или найдет полиция. Знаю женщину, у которой муж разобрал дом из бревна. Изнутри! Искал, не завалился ли грамм. Случаев, когда в психозе «солевые» из-за паранойи убивают близких — ведь тех могла подослать полиция, — много, но обычно в СМИ стараются не подчеркивать связь с наркотиками, отчего у читателей возникает чувство, будто убийца бесноватый. А он наркоман! И сидеть часами, а то и днями с ножом, убивая любого, кто появится в поле зрения, — типичный солевой психоз. Солевой наркоман в остром психозе всегда ждет, что за ним придут: полиция, врачи, инопланетяне, бесы. Почему так вышло Мы столкнулись с принципиально новой волной наркомании. Она нова во всех смыслах. Новое производство, более простое: в отличие от растительных наркотиков, эту дрянь может «варить» любой грамотный школьник. Прекурсоры легко купить с доставкой на дом. Лаборатория открывается в любом гараже. Вопреки устоявшимся мифам, синтетические наркотики не везут из Средней Азии: вот тут конкретно мигранты ни при чем, они в данном случае потребители, а не производители. Центнер мефедрона скорее произведет в гараже студент-ботаник, но не пастух из горного аула. Так как производство разворачивается легко и быстро, ловят организаторов тяжело и долго. Сеть распространителей вообще неистощима. Точечные поимки наркокурьеров возможны за счет сдачи их самими дилерами. Притворяться потребителями и поджидать в кустах полиции бессмысленно: закладки делаются заранее, предугадать место нельзя, к тому же, у нас контрольная закупка наркотиков приравнивается к провоцированию преступления. Фактически распространители неуловимы. Пока опер собирается на смену ловить закладчиков, его сын может тихо получить в «телеге» метку и пойти заложить — рекрутируют курьеров тоже в сети. Другая причина эпидемии — принципиально новый, внешне благополучный портрет наркопотребителя. Это не героинщики 90-х, которых было видно. Та наркомания имела социальный маркер — кололись и нюхали клей условные низы. Это либо люди, которые пришли к наркотикам с самого дна, либо те, кто из-за них на дно опустился. Были безусловные факторы риска: нищета, плохой район, плохая компания. Хорошая девочка знала, в каких компаниях лучше не заводить себе мальчика. Наркоманы держались вместе. Особенностью употребления опиатов была притоновость и коллективная закупка. В какой-то степени здоровому обществу так выгодно, потому что наркоманские болезни реже выходили за пределы их круга. И наркоман имел будто бы метку на лбу. А дезоморфиновые наркоманы (потребители так называемого крокодила, который варили из аптечных прекурсоров) быстро получали следы сепсиса. Мы раньше наркоманов видели! И хотя бы примерно знали, где можно их встретить. Привыкли, что наркоманы — это дно. Кто садился на героин, быстро уходил на дно. Были единичные примеры, когда люди, потребляя героин, оставались какое-то время в обществе, сохраняли работу. Сейчас не так. Особенность новой эпидемии наркомании в том, что потребитель, во-первых, совершенно разный, во-вторых, благополучный. Наши люди отказываются верить, что в их семье наркоман, — они считают, что нарк должен выглядеть как героинщик с притона 90-х. Меж тем у нас образ наркопотребителя частично нормализован. Возьмите море людей, которые, ну прямо как в Штатах, садятся сегодня легально на рецептурные наркотики, которыми им лечат неврозы, депрессию. Это именно нормализация наркомании: человек сидит на колесах и еще всем рекомендует, чуть что, не проявлять волю и работать над собой, а идти за рецептом. Граница наркомании размылась. Где грань между посетительницей модных гендерных штудий, которой ее психологиня назначила лечить рецептурной наркотой депрессию, и клерком, что сам себе «назначил» психотропные вещества? Тут и специалист не различит, не то что обыватель, которого не учили. Главное, не как в Америке Просвещения нет. Помню те же 90-е: в школе нам постоянно рассказывали о наркоманах. Пугали ВИЧ, гепатитом. Мы боялись шприцев. Были даже слишком напуганы, считали, будто наркоманы раскидывают иглы, чтобы мы заражались. Но с нами проводили работу! К нам приходили наркологи! Я помню разговоры о наркотиках и в школе, и в университете. А что сейчас? Людям не рассказывают о масштабах эпидемии, не учат распознавать симптомы. Разве есть у нас в школах классные часы по теме «Как вычислить наркомана?» Нет! А наркоманы встречаются с семи лет! Никто не знает симптомов, особенностей этой волны зависимости. В этом, конечно, появляется позиция государства. Курс на замалчивание масштабов проблемы. Боюсь, оно очень боится сравнения с той же Америкой. Мы ведь регулярно видим репортажи из США, которые утонули в фентаниловой эпидемии. Но есть отличие: в Штатах эпидемию породило государство, которое в 80-е пошло на поводу у фармгигантов и разрешило рецептурную продажу аптеками опиоидных обезболивающих. Американцы сели на обезбол. Теперь, когда у них кончаются рецепты, они идут за синтетическим фентанилом. Как государство посадило своих граждан на опиоиды, страшно и честно рассказано в сериале «Ломка». Дело в том, что сейчас США признали ошибку и пытаются что-то делать. У нас все строго наоборот! Вы знаете, что в России даже не найти тест-полоски на уличные наркотики, те самые альфа-ПВП и мефедрон? Их нужно нелегально заказывать из Европы. В Казахстане делают тест на мефедрон, один маркетплейс его продает, ждать следует из Казахстана. Если бы каждый родитель, каждый супруг при подозрении на наркоманию в семье мог легко купить такие тесты, ситуация уже бы изменилась. Если бы им еще в телевизоре показывали не американских наркоманов, а наших, и рассказывали о признаках употребления наших уличных наркотиков, дело по освобождению общества от такого тяжелейшего балласта, как наркомания, пошло бы быстрее. Признаться самим себе Нет профилактики, нет антинаркотической пропаганды, а что есть? Есть обратное. Одно время у нас в культуре было чуть ли не возвеличивание наркотиков. В официальную культуру это не ушло, но в том же ютьюбе звездами становились певцы, блогеры, которые открыто пропагандировали именно наркопотребление. Вот слова главы одного из известных реабилитационных центров: «Если ко мне в РЦ приезжают человечки до 20 лет, то, как правило, исполнители одни и те же в их трек-листе». Другая проблема — пущенное на самотек воспитание детей. Родители работают, устают, ребенок с пеленок с телефоном в руках. И опасность не только в том, что он в интернете найдет песни про наркотики или наткнется на дилера. Дети растут как бы не нужные, без пригляда, им некуда пойти, нечем заняться — идеальная среда для распространения наркотиков. Я недавно была на детской площадке в поселке в Ленобласти, там дети лет с пяти с телефонами — снимают видео для TikTok, кривляются под песни с очень однозначным содержанием. Им бы маму, папу, книжку, познавательный фильм про животных, а они оголяют плечи и в десять лет снимают видео под песни обдолбанного музыканта-недоучки. Врачи говорят, что именно эти дети — будущее пополнение рядов наркоманов. Не нужные. Когда наши родители работали (а кое у кого и пили), мы читали книжки, бегали по стройке, кто постарше — максимум курил и матерился. Сегодня такие дети открывают телефон и попадают в мир, где никто не работает, все веселятся, показывают легкую красивую жизнь и поют о том, что жить нужно с кайфом. Через несколько лет эти дети, просидевшие во дворе в телефоне, ненужные, днями во дворе снимавшие «Лайки», не пойдут на заводы, на работу, потому что для них к тому времени элементарно не будет столько неквалифицированной работы. Мы получим миллионы людей, оказавшихся на обочине жизни с единственным багажом в виде многолетнего сидения на лавке или диване с телефоном, откуда доносились отупляющие песни и ощутимый флер наркоэстетики. Поговорив с несколькими наркологами, реабилитологами, я не услышала ни одного конкретного предложения, как срочно исправить ситуацию. Все с горечью говорят, что срочно нельзя уже исправить ничего. Нужно перевоспитывать будущего потребителя, чтобы у него возникли какие-то ценности, кроме сидения с телефоном в руке. Нужна профилактика и просвещение. Нужны тесты в свободной продаже и контроль за назначением психотропных препаратов. Главное — нужно здоровых членов общества обучить и мотивировать выявлять наркоманов, стыдить их и отправлять на лечение. Но для всего этого нужна прежде всего государственная воля. И нужно признать, что у нас эпидемия.