В Москве всегда был порядок

Наш корреспондент побеседовал с ветераном войны и труда Виктором Яковлевичем Соколовым, много лет проживающим в районе Филевский парк.

Когда началась Великая Отечественная война, Виктор Соколов был пятнадцатилетним пареньком. Он учился в московском ремесленном училище №32 и, наверное, совсем по-другому видел свое будущее. Но война внесла коррективы. Три года без выходных и праздников отработал Соколов на предприятии, организованном на базе училища. Однако героем тыла Виктор Яковлевич себя не считает и по праву гордится боевыми наградами, среди которых есть и главная солдатская медаль – «За отвагу».



– Виктор Яковлевич, а где же медаль «За оборону Москвы»?



– Нас, работавших в тылу, ею не награждали. Потом уже приравняли по правам к тем, кто ее получил. Да и молод я был тогда для подвигов. Но работал как все: каждый день без зарплаты, только за паек, зато – рабочий паек. Для тех, кто не знает, – это 700 граммов хлеба в день.



– Только хлеба и больше ничего?



– Ну, это такой условный паек. Мы его не получали, а кормились в ближайшей столовой три раза в день. Когда работаешь с металлом по 12 часов в сутки, это единственный способ не загнуться от голода. Мы точили корпуса 82-миллиметровых мин из чугуна и отправляли их на зарядный завод в районе метро «Сокол». Бывало, машина за нашей продукцией не приходила, тогда мы после работы укладывали корпуса мин в вещмешки и на метро отвозили их своим смежникам.



– На метро?!..



– А что вы удивляетесь? Надо же было как-то выходить из положения. Метро в Москве всю войну работало без сбоев и остановок. Ходили трамваи, был идеальный порядок на улицах. Не знаю, как в других городах, но Москва оставалась столицей и поддерживала свой образцовый статус.



– А как же октябрьская паника?



– Один день! Один-единственный день потери контроля за всю войну. Да и то это была диверсия: как-то странно совпала высадка немецкого десанта в Нескучном саду и закрытие всех предприятий под предлогом эвакуации. Наше училище 16 октября тоже объявили закрытым, хотя его к тому времени уже эвакуировали в Нижний Тагил. Если бы предприятия работали в обычном режиме, то паники вообще бы не было. А так толпа перед закрытыми воротами – это же пороховая бочка. Достаточно одного нервного вскрика – и все. Выезд из Москвы оставался только по шоссе Энтузиастов, туда и побежали.



– Вы тоже?



– Что вы, некуда мне было бежать. Я и от эвакуации вместе с училищем отказался. Старший брат в первые дни ушел на войну, оставив меня в семье за главного. Мама не работала, сестры трудились на оборонном заводе в Филях. Нас из подвальчика в Смоленском переулке переселили на улицу Горького, потому что Метромост рядом с нами был заминирован и туда никого не пускали.



– Как выглядела осажденная Москва?



– Все мосты были заминированы и охранялись блокпостами. На всех центральных улицах сделали баррикады из мешков с песком, окна заклеены бумажными лентами крест-накрест. Затемнение соблюдалось очень строго.



21 июля прозвучал первый сигнал воздушной тревоги, и мы дисциплинированно спустились в метро. Располагались не на станциях, а в тоннелях. Когда вышли в пять утра, выяснилось, что тревога была учебной. Но вечером 22 июля все уже было всерьез: началась бомбардировка. Тогда бомбы попали в театр Вахтангова, прямо в сцену, и разрушили несколько жилых домов.



Налеты случались каждый день, вернее – ночь, но не массированные: наши летчики хорошо сражались в небе над Москвой. Фугасами немцы вскоре перестали бомбить, старались засыпать город зажигательными бомбами. Мы их называли «зажигалками». Весь район в Филевской пойме сожгли, там деревянные бараки рабочих авиационного завода стояли. А вот сам завод пострадал мало, хотя его расположение немцам было хорошо известно: там когда-то делали бомбардировщики «Юнкерс» по лицензии.



– Почему немцы перешли на «зажигалки»?



– Наши аэростаты мешали их бомбардировщикам спускаться низко, а с большой высоты прицельно бить у них не получалось. Вот и бомбили зажигательными бомбами по площадям. «Зажигалок» мы уже не боялись, они и крышу дома иногда не пробивали.



– Когда прекратились налеты?



– К лету 42-го уже не бомбили. Тогда мы стали убирать баррикады, и столица приобрела почти мирный вид. В нашем доме на улице Горького нашли неразорвавшуюся бомбу, и мы опять переехали в Смоленский переулок. На Манежной площади выставили сбитый «Юнкерс» и продырявленный снарядами немецкий танк «Тигр». Народ радостно глядел на эти трофеи. В Москве вовремя и в полном объеме отоваривали карточки, диверсий не было.



– Еще что-нибудь приятное помните?



– Меня включили в состав делегации, которой было доверено передать нашим воинам эскадрилью самолетов и колонну танков. Как я уже говорил, зарплату ученики ремесленных училищ не получали, на эти деньги приобреталась техника для фронта. Передача самолетов состоялась на аэродроме «Чкаловский». Я вручал истребитель «Як-3» Герою Советского Союза капитану Залесскому. Танки передавали в Коломне. А потом было торжественное собрание в Колонном зале Дома Союзов с участием всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина.



– Как вы попали на войну?



– Когда в 1944 году мне исполнилось 18 лет, сразу пошел в военкомат и попросился на фронт. К тому времени я стал помощником мастера, неплохим токарем и инструментальщиком. Мне полагалась бронь, но я рвался на фронт. Попал туда во время самых тяжелых боев за Белоруссию, оказался под Витебском. Дошел до Кенигсберга, где за два месяца до окончания войны меня тяжело ранили. В госпитале провалялся почти полгода, а затем решил остаться в армии. 10 лет служил старшиной в артиллерийской дивизии прорыва РВК, которая стояла под Ленинградом на границе с Финляндией. Служил с удовольствием и делал все, чтобы новая война не застала нас врасплох, как в 41-м.



Беседовал Сергей Бердников