Город стальных королей. Куйбас стал магнитогорским, но на этом изменения закончились
Магнитогорск. Газа нет. Уличного освещения нет. Остановочных комплексов, где можно спрятаться от дождя и снега, нет. Ветер раздувает мусор на свалках. Беспрерывно текущая канализация образовала громадную лужу в центре поселка. Стаи бездомных собак наводят ужас на жителей. А в Куйбасе живет несколько десятков детей.
Небольшой поселок на окраине города, будто бочком прижавшись к металлургическому гиганту, сиротливо прячется за горами шламовых отвалов. Десять километров по пустой разбитой дороге – и ты в поселке. Четыре раза в день сюда можно добраться на маршрутке. Или на машине – в любое время.
Куйбас
Мотоцикл, мопед и велосипед исключены – дорога проходит через пустыри, главными обитателями которых в любое время года являются бездомные собаки. Из окна машины их не видно – лежат в траве. Только стоит выйти из машины, они, как ожившие камни, поднимаются серыми буграми с земли и с грозным лаем стаями бросаются в сторону людей.
Чужие здесь ездят редко. Некому, да и незачем. И указателей на Куйбас нет. Как и любых других дорожных знаков. Еще пару месяцев назад был один – красной линией перечёркнутый по диагонали белый прямоугольник с надписью «Магнитогорск». Стоявший до въезда в поселок. Теперь знак убрали. Видимо, признав поселок на окраине не просто де-юре, а уже де-факто, частью Орджоникидзевского района Магнитогорска. Этим власти города и ограничились.
Любовь Николаевна на новой ступеньке от ЖРЭУ №4
Несправедливо будет не упомянуть тот факт, что 60-летней Любови Николаевне Сальник ЖРЭУ №4 сделало ступеньку к дому (на фото), чтобы пенсионерке было сподручней ходить с ведром за водой, таскать из подсобки уголь, чтобы отапливать 26 квадратных метров аварийного жилья в доме с разрушающимся фундаментом и негодной крышей. И ходить в единственный на несколько домов деревянный туалет. Вот теперь точно полный перечень добрых дел городских властей за последние несколько месяцев.
«Два года делали, — с болью в голосе говорит Любовь Николаевна. — Я писала в думу сначала письмо, в администрацию, сколько раз я в ЖРЭУ обращалась, чтобы мне вот стенку отремонтировали, крыльцо заделали и шифер надо было, потому что у меня в комнату вода бежала. Два года делали».
Свалка
Кстати, стайки с дровами и углем находятся отнюдь не в пристрое к дому, как можно было бы предположить, а в стороне, распахиваясь почерневшими от старости деревянными дверками… на свалку. Вполне официальную и санкционированную. Ничем не огороженный квадрат земли завален бытовыми отходами. «Не подходите близко, — остерегают местные жители. — Чего там только нет». И крысы?! В ответ улыбки. Крысы живут даже внутри домов, свободно хозяйничая в шкафах и сервантах. Не пугает их ни свет, ни присутствие людей, ни расставленные ловушки с ядом. А тут свалка! Раз в год из города приезжает машина, выгребает, насколько позволяет техника, мусор, и уезжает до следующего года. Так положено.
Туалет
Здесь же, на периметре квадрата стоит общественный туалет – две кабинки с почти незакрывающимися дверями. Между прогнивших досок со свистом гуляет ветер. Освещения, естественно, нет. Как пользоваться удобствами в темное время суток, пробираясь по узкой тропке к деревянному строению мимо свалки, представлять не хочется. Запах лучше не описывать.
Стайка
«Я уголь беру 3 тонны, дров три куба на зиму я беру. Уголь стоит 3500 за тонну, а дрова вот я недавно привезла — 3500 за дрова.
У нас ничего нет, у нас даже туалета нет. Потому что у нас в туалет нельзя ходить», — отчаянию женщины нет предела. Два года назад Сальник приехала в Магнитогорск из Сибири ухаживать за больной матерью. Сейчас мамы уже нет. Любовь Николаевна осталась одна. «Вот привезли три тонны угля, так ей еще надо чтобы кто-то разгрузил,— вступается за пенсионерку сосед Владимир Петрович. — Туалет вы сами видите. Ну, мы пользуемся ведрами, а туда просто выливаем. И сроду тут ничего не откачивали». Владимир Петрович живет здесь 15 лет. Ему, бывшему строителю, как никому понятна плачевность ситуации. И ему, мужчине, трудно скрыть отчаяние, пропитавшее буквально все и вся в этом поселке: «Вы понимаете, я 20 лет на стройке отработал, а сделать ничего не могу, барак надо сносить и заново делать, я как строитель вам говорю. Честно говоря, я уже никому не верю. Я дрова, уголь покупаю, здоровья нет уже, все надо привезти. Крысы прям в домах , у меня например в подполе, картошку ели. Да и подпол — в полу отверстие, где там подпол?! Я там железом сделал, чтобы крысы не залезли в дом».
Владимир Петрович и Любовь Николаевна
Любовь Николаевна приглашает в дом. Чисто. Аккуратно. Очень скромно. Представляю жирную серую крысу с длиннющим хвостом, сидящую на столе, именно про нее рассказывает женщина: «Да-да, именно тут и сидит, — указывая рукой на небольшой стол, покрытый чистой клеенкой, говорит женщина. — У меня постоянно отрава лежит, в кладовке отрава, утром встану – нету, опять посыпаю. У меня, когда мама здесь жила, они вот в этом шкафу лазили, это ж крысы». Все продукты плотно упакованы и заботливо сложены в огромную эмалированную кастрюлю. От крыс. Чтобы скрыть тяжелый вздох и шок на лице, отступаю в сторону. Под ногой угрожающе скрипит половица. Отскакиваю. «Вот пол сильно скрипит, — будто оправдываясь, говорит хозяйка. — Вот-вот провалится. Да что говорить, — махнула рукой, — уже проваливаются. Дома у нас 75 процентов износу. Ну мы комиссию вызывали, платили за экспертизу. И письмо в мэрию написали. Не знаю, кому. Наверное, Бахметьеву. Плачу я за квартиру постоянно, у меня долгов за квартиру нет, потому что я не люблю, чтобы у меня долги были».
Дом внутри
Дом снаружи
Холодно. Домишки продуваются насквозь. Надежду на пластиковые окна вдребезги разбили трухлявые стены — сыплются трухой, такие не выдержат установки.
«Окна я не меняла, — продолжает Любовь Николаевна. — Если я вытащу, поймите, у меня там все гнилое, если я вот это даже вытащу, у меня страшно, самой даже стыдно, вытащу, а все отвалится. Дует невозможно, тут все пустое. Дома, да, они щитовые-сборные у нас. Холодный пол невозможно, надо в обуви ходить дома. Печное у нас отопление. Сказали, что газ здесь не будут проводить. А у Кати потолок провалился, — Любовь Сальник говорит о соседке. — Ей сказали, это просто смешно, что от потолочной плитки потолок провалился. У меня стенка отваливалась, дыру заделали пенопластом, это что — тепло будет? Не будет тепла никакого».
В соседской бане
Как вы здесь выживаете? Этот вопрос вертится на языке. Но неловко обидеть хозяев. Душ: нет. Ванная? Нет. КАК? Кто-то ходит в гости к более счастливым родственникам и знакомым – обладателям собственной бани. Общественной на Куйбасе нет. Благо Ринат Назирович, житель соседнего «барака», в свое время построил небольшую баньку во дворе. Добрый парень. Разрешает пользоваться всем соседям. За дрова. Ринат живет здесь с рождения. Он неразговорчив. Как и многие здесь, никому и ни во что уже не верит. Несмотря на достаточно молодой возраст — Ринату нет и сорока — кажется, что он уже и надеяться хоть на что-то в этой жизни перестал: «Раньше здесь было лучше. Все стараются уехать отсюда. Я бы тоже уехал. Жилье невозможно здесь продать — дешево. Лет пять назад уже понял, что здесь уже жизни не будет, все вымирают. Ну а что здесь делать? Нет смысла. Надо переселяться».
Ринат Назирович
«Мы хотим, чтобы нас переселили, — поддерживает Рината Любовь Николаевна. — За водой на водоколонку ходим. Мыться к зятю хожу, к сестре. Помыла посуду и потом ведра выношу. Стираю на машинке, вот стоит стиральная, — женщина указывает на технику типа «Малютки». — Это тяжело постоянно ведрами уголь таскать, за водой ходить тяжело. А я ж все равно уже не молодая, руки болят. Мы хотим, чтобы нас переселили, потому что страшно невозможно жить. Я здесь стареть не хочу».
И эта фраза звучит не как пожелание. Это мольба. Зов о помощи. Страх перед будущим. И отчаяние. Отчаяние. Отчаяние.
Канализация посреди поселка
Эти дома жители называют бараками. Есть и двухэтажки. И частный сектор. О людях, живущих в них, мы расскажем в следующих публикациях…