Я наивный и влюбчивый

– Николай Михайлович, разрешите для начала внести ясность по поводу некоторых моментов вашей биографии. Ваша настоящая фамилия Татаренко, почему вы взяли псевдоним?

– Ну, это долгая история, личная, я её никому не рассказываю. Выбрал его ещё в молодые годы, когда был на третьем курсе, т.е. очень давно.

– После окончания физического факультета в Саратовском университете вы поступили в аспирантуру философского факультета Ленинградского университета. С чем связан такой резкий переход?

– Потому что нужно было удирать из Саратова и менять профиль занятий. Я не хотел заниматься физикой. Я хотел заниматься гуманитарными вещами, ближе к литературе. С другой стороны, я не хотел заниматься вещами, связанными с политикой. К тому же, я защищал диплом на физфаке по философии. Это было не так-то просто сделать. В университете была кафедра философии; там работали такие замечательные люди как Фёдор Михайлович Аскин, очень известный в то время философ, написавший первую монографию по теории времени. Ещё там преподавала его ученица Валентина Николаевна Ярская. Вот благодаря этим людям я смог защитить диплом и потом там же сдавал кандидатский минимум по философии.

– Некоторое время вы работали учителем. Вам нравилось преподавать?

– Мне это не нравилось, просто нужно было зарабатывать деньги. Но это всё-таки было не так плохо, дети какую-то бодрость духа придавали. Я преподавал в старших классах. У меня были очень хорошие отношения с учениками.

– Расскажите, пожалуйста, как вы начали писать.

– Случайно, как и все, но довольно поздно, на третьем курсе университета, потому что не позволял себе этого ранее. Признаться честно, я в детстве литературу ненавидел, в школе не написал ни одного сочинения, занятия по литературе прогуливал, так как их вела очень пошлая учительница. Мне было уже 19 лет, когда я вдруг почувствовал, что хочу писать стихи. Тогда я не думал, что меня заинтересует проза, даже не представлял, что это возможно. Но потом всё изменилось. Стали открываться другие сюжеты. Оказалось, что есть некоторые темы, которые невозможно выразить посредством стихосложения.

– Например, тема смерти, которой посвящён ваш первый роман «Похороны кузнечика»…

– Да, мне всегда казалось, что эта тема недостаточно исследована в русской литературе, что нет произведений, полностью посвящённых уходу человека в небытие. В произведении описана смерть бабушки героя. Персонаж переживает гибель близкого человека. Я сначала боялся этой темы, но потом всё же решился. Так и появился мой первый роман.

– Вам сразу удалось опубликовать это произведение?

– Нет, его не взял ни один журнал. Роман предлагался и «Дружбе народов», и «Новому миру», и «Знамени», но от него все отказались. Я думаю, так вышло потому, что произведение очень откровенно написано, я бы даже сказал дерзновенно. Хотя потом вышла книга, что, конечно, для романа лучше, так как в журнале он из-за своего небольшого объёма мог бы утонуть. Спустя несколько лет роман получил несколько премий, он изучается, о нём есть много литературы, в том числе и научной.

– В 2000 году «Похороны кузнечика» были удостоены малой премией имени Аполлона Григорьева. Что вы чувствовали в тот момент?

– Я чувствовал возмущение, не понимал, почему я стал дипломантом. Это было несколько наивно (смеётся), но всё равно. Я был раздосадован, хотя изначально понимал, что этот роман не получит главного приза, но всё же я его ожидал. Я наивный и влюбчивый. Здесь ничего нельзя сделать.

– Ваши первые стихи были опубликованы ещё при советской власти. Ощущали ли вы давление цензуры?

– Да, мне удалось напечатать свои стихи в 1981 году в журнале «Литературная Грузия». Это было случайно, но с того момента я отсчитываю свою жизнь в литературе. В то время я жил в Саратове. Жизнь в этом городе была ужасна. Цензура и политика пронизывала всё, требовалось исполнять некий советский канон, а он был очень своеобразен: обязывали писать определённым метром, чтобы было привычно читать, говорить даже противно об этом. Литературой там было заниматься невозможно. О печати своих произведений я и мечтать не мог, а если поэт не печатается, то он не может себя реализовать.

– Когда вы переехали в Санкт-Петербург, ситуация с цензурой изменилась?

– Первая публикация была в ленинградском журнале «Аврора» в 1986 году. То есть прошло пять лет, прежде чем я мог напечататься в России. И то – там была напечатана какая-то двусмысленная извинительная статья. Сейчас это даже трудно понять, почему нельзя было печатать простые лирические стихи в журналах. Эту ситуацию с цензурой я описал в моём сборнике стихотворений под названием «Восемьдесят».

– Кто помогал вам справляться с трудностями писательской деятельности?

– Например, Лидия Гинзбург, с которой я подружился в 1982 году. Лидия Яковлевна – крупный литературовед, историк литературы, классик, прозаик. До самой её смерти (в 1990 году) мы были большими друзьями. Я ей многим обязан.

– Вы обсуждаете с друзьями свои произведения?

– Я никогда не хотел дружеской цензуры. Ведь друзья тебя любят, это цензура любви. Она хуже критики, это опасно. «Поэт… ты царь: живи один..», – писал Пушкин.

– Что вас вдохновляет при написании своих произведений?

– Создание произведений – это трудный путь. Никогда нельзя сказать, каков будет сюжет, чем роман или рассказ завершится, пока вы его не выпишете. Его физически порождает письмо. Сама психомоторика очень значительна, зримое слово, которое написано рукой. Я пишу только рукой, в блокноте карандашом. Только потом я перевожу написанное на компьютер, да и то я не сам это делаю, а потом редактирую дальше. Первоначальный импульс очень важен. Это – импульс черновика, и что там получится – неизвестно. Вдохновение – не то слово. Вдохновенно надо жить, это просто такой статус жизнелюбия.

Беседовала Анна МАКАРОВА

г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ