Осужденные военнопленные (Отделение № 6 лагеря 476). 17
Продолжение.
Теперь рассказ безымянного солагерника барона Штрахвица о пребывании последнего в Асбестовском лаготделении и последних днях генерала.
«1953-ий год. Асбест, город на Урале. Здесь начинается Сибирь. Мельчайшая пыль ложится чадом на ландшафт. Улица едва видна. Деревья и кусты под пылью, они стоят бледные как в стране мертвецов. Животные имеют жалкий вид, люди замучено дышат душным чадом. Здесь самая большая в мире добыча асбеста, как материала. Чтобы увеличить её еще, выбраны немцы. Генерал Штрахвиц работает в одежде штрафника. Как это должно было быть по отношению к безупречному человеку, который оставался всегда недостижимым врагу и ненавистен ему поэтому.
Бригадир отряда, самый темный тип в лагере, был инструментом в руках русских. Штрахвиц не был вылечен от желтухи, снова гнали его к воротам лагеря, на фабрику, где к новому железнодорожному пути шпалы переносились. Работа была тяжела. Лицемерно бригадир ему посоветовал беречься, много рассказывал, как он старался добиться у русских для него облегчения и освобождения. Говорил, говорил, но действия не следовали никакие. Скоро Штрахвитц уже больше не вставал со своего топчана. Товарищи устроили его в лазарет. Немецкие и русские врачи исследовали причину болезни. Не находили её. Давали ему лекарства, предписывали обращение.
Штрахвитц спрашивал немецкого врача: «Что у меня?». «Мы не знаем это», был ответ. «У нас нет здесь средств и возможностей ставить диагноз». «Как же, я спрашиваю Вас, Вы лечите меня, если Вы не знаете моей болезни?». Врач молчал. В течение долгих лет нужды, физического и умственного принуждения он свыкся с ролью: играть врача в лазарете, который не может реально помочь, но чтобы не влачить существование в жесткой работе, с ломом и мотыгой, в пыли и жаре или яростном холоде. Он тоже был инструментом, так как попрал и забыл высокую ответственность врача следовать долгу и совести. Он видел, как уже многие умирали без его помощи, и ему было безразлично это. Он загрубел. Его не тронуло это.
Спустя несколько дней Штрахвитц потребовал: «Если Вы здесь не можете найти причину болезни, то Вы умудритесь отправить меня туда, где это возможно. Тогда Вы можете начать излечивать меня». В Свердловске была университетская клиника, (это на удалении примерно 100 км), в которой квалифицированные русские доктора практиковали по самым новым методам. «Отправьте меня туда», просил Штрахвитц. «Если Вы здесь оставляете меня, то, пожалуйста, не говорите больше об излечении и обращении». (Дальше в оригинале изъятие текста, или это литературный прием – авт.)
«... а от небрежной работы», дополнял один из его товарищей.
«.... или от убийств! Преступник - это русский и Вы его рука!», говорил другой.
«Я возражаю против этих обвинений!», кричал врач и хотел выйти из комнаты. Дверь держалась закрытой. «Что Вы собираетесь предпринимать?», товарищи спрашивали резко и настойчиво. «Это слишком поздно», отвечал он робко, « Штрахвитц не перенесет транспорт»... Врач исчез. Штрахвитц лежал в кровати с закрытыми глазами. Он взглянул вверх и сказал медленно и задумчиво: «Ну да, тогда время умирать!». Его товарищи были тронуты и взволнованы. Он сказал одному из них, при этом он улыбался снисходительно: «То, что мне обещали в течение последних дней выздоровление, – остановиться будет сложно. Они немного у меня в долгу... поэтому Вы сделайте для меня, отвезите домой, в Германию…». Он подал маленькую кожаную сумку, которая висела на веревке на его груди, и передал это ему. Там было крохотное распятие, которое когда-то ему подарила его жена, еще будучи невестой.
Днем позднее, это был понедельник, 19 октября, он был почти без сознания. Однажды он сказал: «Я сдыхаю здесь, чтобы быть зарытым как собака…». Глубокая скорбь была в его глазах, прежде чем они терялись снова в неопределенной ширине. Когда его вечером еще один спрашивал: «Что я могу делать для Вас?». Он отвечал коротко: «Спасибо, ничего, мне хорошо». Это было последняя вспышка его глаз. 21 октября 1953г. утром около 5 ч. западно-сибирского времени, это 1 ч. утра среднеевропейского времени, они закрывались навсегда.
Вскрытие трупа показало цирроз печени. По мнению врачей, эта болезнь была вызвана плохо леченой желтухой. Прощание с генералом Штрахвитцем происходило в морге, маленькой, чистой землянке, поблизости от лазарета. Большая часть близких ему товарищей прощалась с ним здесь, так как участие в захоронении на кладбище советским руководством лагеря, вообще, было запрещено. Штрахвитц лежал в гробу, как если бы он спал. Он обычно спал на спине лежа, вытянувшись в длину, закрыв ноги. Всегда казалось, как будто бы он и во сне не хотел потерять выправку. Таким он лежал теперь в гробу, черты лица его были спокойны, при этом в них была определенная решимость - последнее выражение борьбы на заключительном этапе пути его страданий. Руки были сложены на груди. Он был одет в оливково-зеленую спортивную рубашку, темные брюки и зашнурованные сапоги.
Утром около 9 ч. гроб закрыли, подняли на повозку, которую тянула лошадь. Процессия выходила из лагеря, команда захоронения - 6 военнопленных следовала за телегой. Русский капитан и 2 солдата были в качестве охраны. Сначала дорога была плохой. Лошадь иногда шла до коленей в воде. Когда достигали леса, начинался сухой грунт. Дорога шла просекой. Пестрая листва лежала в траве. Был солнечный ясный осенний день. Глубокий мир был в лесу, колеса ехали мягко и бесшумно над землей, сопровождение было молчаливо. Только время от времени пыхтела лошадь и дятлы стучали. Примерно через 1 ч. было достигнуто кладбище, площадка, четырехугольник со стороною 30 м, на поляне девственного леса расположенная. Команда захоронения начинала приготовлять могилу. Лошадь паслась снаружи, несколько в стороне русские сделали костер, в котором они пекли принесенный картофель. Могила была выкопана в 3- ьем ряду могил, шестая слева. Медленно был гроб опущен. Теперь он был внизу. Веревки вытянуты. Один за другим присутствующие подходили и бросали по 3 полных горсти земли вниз. Затем засыпали, и снизу доносился глухой звук. Когда могила была заполнена землей, простой крест из березы был поставлен сверху. Последняя служба совершена ему. Чужая земля приняла генерала Штрахвитца».
Дальше идет уже эмоциональная составляющая. «На 2-х войнах, которые потрясали мир, ты боролся в степях, лесах и болотах востока… образец немецкой добродетели… благородно по отношению к другу и врагу… 8 лет ожидания, ежедневный бой против вымогательства, лжи и угрозы могущественного врага… Спать 8 лет в переполненных, безобразных бараках и просыпаться, чтобы защищаться от отвратительного паразита, дрожать от холода зимой на топчане и бороться летом за воздух и тогда... умирают без того, чтобы быть охваченными снова немецким лесным шумом. 8 лет живут в массе, должны слышать, что сто других одновременно говорят, поют, гудят или свистят…Твое тело, которое отдыхает там внизу, терпело все, что! Голод - голод, почти всегда голод; сколько тысяч раз поднимали и тысячекратно твои руки лопату, твои руки вонзали мотыгу в жесткую горную породу, сколько тысяч раз ты тащился после мучительной работы назад в лагерь, смертельно устав, в пургу или дребезжащий мороз».
Что ж, барон Штрахвин потомственный рыцарь. Холод, голод, паразиты – это те условия, в которых и проявляется воинская доблесть. Хорошо, конечно, считать себя воином, имея денщика, повара, переносную перину. Но это ведь не для генерала разбитой напрочь армии. Было бы не справедливо, согласитесь, если бы вся тяжесть ответственности за развязанную и позорно проигранную войну легла на немецкого солдата. А генералы, покушав творога и поиграв в карты на подмосковной спецдаче, отправились бы в родную Баварию, охотиться на оленей. Это было бы, не благородно, не по-рыцарски.
А сам рассказ дает представление о взаимоотношениях между пленными, о деталях существовавшей в Асбестовском лагере практике погребения заключенных иностранцев. Рассказ не лишен художественных достоинств, которые просачиваются даже через наш самодеятельный перевод
Продолжение следует.
Ю. Сухарева: "Трудовые лагеря и спецпосения на территории бассейна реки Рефт" 2009г.