Рузвельт: без России не обойтись…
Феноменом называют выдающееся явление или выдающегося человека. Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент Соединенных Штатов Америки, оказался феноменом в обоих смыслах. Он был и выдающимся, по сути, уникальным явлением американской истории, и одной из самых выдающихся ее фигур.
Причем уникальность феномена ФДР для нашей страны заключается в том, что он был, пожалуй, единственным президентом США, который искренне, пусть и не сразу, осознал положительное значение могучей России не только для мировой политической жизни, но и для США. Поздний Ф. Рузвельт поднялся – или был способен подняться – до широкого, действительно отвечающего уровню ответственности главы сверхдержавы, понимания сути цивилизационного процесса. У этого процесса – потенциал равноправного глобального сотрудничества больших и малых наций, и как раз ФДР мог бы, во взаимодействии с Советским Союзом, его реализовать, стимулируя мирное сосуществование двух соперничающих социальных систем.
Считается, что в ходе личных контактов Ф. Рузвельт нередко уступал нажиму И. Сталина, в то время как У. Черчилль был неуступчив.
Однако анализ стенограмм переговоров в Тегеране и Ялте, переписки «большой тройки» показывают: Рузвельт соглашался с советским лидером лишь тогда, когда позиция Сталина была железно обоснована логически и подкреплена материально.
К тому же И. Сталин был, что называется, крепким орешком. Так, Ф. Рузвельт согласился с тем, что Курилы будут возвращены России. И вот, после смерти 32-го президента США, после атомных бомбардировок Японии, его преемник Гарри Трумэн весьма жестко сообщает Сталину, что «правительство Соединенных Штатов желает располагать правами на авиационные базы для наземных и морских самолетов на одном из Курильских островов для военных и коммерческих целей».
И. Сталин в ответе от 22 августа 1945 года замечает, что, во-первых, «такое мероприятие не было предусмотрено решением трех держав ни в Крыму, ни в Берлине». Во-вторых, «требования такого рода обычно предъявляются либо побежденному государству, либо такому союзному государству, которое само не в состоянии защитить ту или иную часть своей территории», и что он, Сталин, не думает, что «Советский Союз можно причислить к разряду таких государств».
Наконец, пишет И. Сталин, так как в послании президента США «не излагается никаких мотивов требования о предоставлении постоянной базы, должен сказать чистосердечно, что ни я, ни мои коллеги не понимаем, ввиду каких обстоятельств могло возникнуть подобное требование к Советскому Союзу».
Этим возможный инцидент был исчерпан, но вряд ли он мог бы иметь место при Ф. Рузвельте – даже «атомном». ФДР был в подобных ситуациях реалистичен и даже деликатен, если сознавал свою неправоту, как это случилось, например, в вопросе о сепаратных переговорах Аллена Даллеса с Карлом Вольфом в Берне.
Франклин Рузвельт начинал как достаточно традиционный буржуазный политик, и судьба была к нему вначале вполне милостива. Однако в зрелом возрасте он, при драматических обстоятельствах, оказался навсегда парализованным – отказали ноги. Возможно, это и придало душевным и нравственным силам ФДР новый импульс, он стал глубже и человечнее.
Первый раз он был избран президентом 4 апреля 1933 года, и сам факт, что исповедующая культ физического здоровья Америка проголосовала за инвалида четыре раза подряд, говорит о личностных качествах человека достаточно много. Добавляют к его пониманию и радиобеседы «У камелька», которые президент вел со своими согражданами более десяти лет.
Изначально Франклин Рузвельт не был другом Советской России, не стал им он даже под конец жизни. Однако у него хватило личностного и исторического размаха, чтобы понять: без могучей России не может быть стабильного мира.
Уместно вспомнить знаменитого Джорджа Кеннана, который начал в конце 40-х годов с пропаганды идей сдерживания СССР, а закончил в 70-е и 80-е годы сетованиями по поводу упадка нашей страны и тревогой за стабильность мира без могучей России в виде Советского Союза. «Я серьезно начинаю беспокоиться, что все может развалиться», – прозорливо заявлял он.
Физик-атомщик из США Фримен Дайсон, автор книги «Оружие и надежда», писал в 1984 году, что с точки зрения Кеннана, Советская власть со всеми ее недостатками – необходимый компонент любой предвидимой системы международного устройства. «Он с ужасом думает о хаосе, который воцарится, если Советская власть падет, – добавлял ученый. – И его ужасает безответственность американцев, которые рассуждают об ослаблении или уничтожении Советской власти, не задумываясь, к каким последствиям это приведет».
Что касается ФДР, то он, как и трезвомыслящая часть руководства США, задумались о выработке рациональной для Вашингтона линии по отношению к СССР в первый раз в начале 30-х годов. На то, что в конце 1933 года Соединенные Штаты установили с СССР полноценные дипломатические отношения, повлиял, конечно, целый комплекс факторов. Не последним из них стал приход к власти нацистов в Германии в начале 1933 года. Однако в целом признание СССР укладывалось в генеральную линию знаменитого «нового курса» Франклина Рузвельта. Президент стал олицетворением тех сил, которые признали необходимость изменения политики применительно к новым реальностям.
Вектором внутренней политики было избрано социальное сотрудничество с массами, внешней – преодоление «изоляционизма». Наиболее конструктивно новый внешнеполитический курс проявился в отношении рузвельтовской Америки к России.
Это делает ему честь. Особенно, если учесть, что, чуть ли не с момента образования Соединенных Штатов, «русский аспект» их политики был последовательно антирусским. Во времена Конвента Шарль-Морис Талейран, будущий министр иностранных дел и Директории, и Наполеона два года жил в Америке. Вот его оценка: «На Америку Европа всегда должна смотреть открытыми глазами и не давать никакого предлога для обвинений или репрессий. Америка усиливается с каждым днем. Она превратится в огромную силу, и придет момент, когда перед лицом Европы, сообщение с которой станет более легким в результате новых открытий, она пожелает сказать свое слово в отношении наших дел и наложить на них свою руку. Политическая осторожность потребует тогда от правительств старого континента скрупулезного наблюдения за тем, чтобы не представилось никакого предлога для такого вмешательства. В тот день, когда Америка придет в Европу, мир и безопасность будут из нее надолго изгнаны».
Это – точный прогноз конца XVIII века.
Ни широкие жесты США в сторону Екатерины II, ни демонстрация силы в пользу США эскадр Лесовского и Попова в период Гражданской войны в Америке не были способны исключить, например, антироссийскую направленность доктрины Монро.
Сегодня она практически забыта, но ее сформулировали в 1823 году против Русской Америки, и лишь постепенно трансформировали в доктрину доминирования США в Западном полушарии – при недопущении туда любой европейской страны, а не только России.
Для понимания политики Вашингтона по отношению к России оказалась, увы, непреходяще актуальной оценка капитан-лейтенанта П.Н. Головина, полномочного эксперта, находившегося в российских американских владениях с весны 1860 по осень 1861 года. В своем отчете от 20 октября 1861 года Павел Николаевич положительно оценил перспективы Русской Америки, при этом заметив: «Что же касается до упрочения дружественных отношений России с Соединенными Штатами, то можно сказать положительно, что сочувствие к нам американцев будет проявляться до тех пор, пока оно их ни к чему не обязывает или пока это для них выгодно; жертвовать же своими интересами американцы никогда не будут».
Так оно и было. Более того, подлинное отношение правящих кругов Америки к России ярко проявилось в речи, произнесенной государственным секретарем Уильямом Сьюардом во время Крымской войны 1854–1855 годов. Он заявил тогда следующее: «Обращая взор к Северо-Западу, я вижу русского, который озабочен строительством гаваней, поселений и укреплений на оконечности этого континента как аванпостов Санкт-Петербурга, и я могу сказать: «Продолжай и строй свои аванпосты вдоль всего побережья вплоть даже до Ледовитого океана – они, тем не менее, станут аванпостами моей собственной страны, монументами цивилизации Соединенных Штатов на Северо-Западе».
Неудивительно, что влиятельный вашингтонский адвокат, бывший министр финансов Р. Уокер в июле 1868 г. назвал покупку Русской Америки «величайшим актом» администрации Джонсона-Сьюарда и писал государственному секретарю: «Театром наших величайших триумфов призван стать Тихий океан, где у нас скоро не будет ни одного грозного европейского соперника. Конечным итогом станет политический и коммерческий контроль над миром».
Франклин Рузвельт, во всяком случае, в первый период своей политической деятельности, не отвергал подобных взглядов. И, несмотря на установление полноценных дипломатических отношений с СССР, не был исполнен дружелюбия к Советской России. После начала агрессии Германии против СССР ФДР первое время выжидал: не рухнет ли Россия «в три месяца»? Предвоенная же политика президента США объективно стравливала Германию с СССР. Ведь потенциальный мир между этими двумя странами исключал тот политический и коммерческий контроль Вашингтона над миром, о котором мечтали еще Уокер и Сьюард.
Нет, Ф. Рузвельт не был пацифистом. Полномочный представитель капитала Америки, он последовательно вел и мир, и страну к новой мировой войне. Линия ФДР по отношению к усилению Третьего рейха была однозначно лояльна, он подталкивал события, которые привели к Мюнхенскому соглашению и к вторжению немцев в Польшу, и к советско-финской войне – ФДР тогда чуть было не разорвал с нами дипломатические отношения, которые сам же и установил.
Сегодня можно считать не подлежащим сомнению и то, что трагедия Перл-Харбора была прямо запрограммирована политикой ФДР, а точнее, правящих кругов США с целью преодолеть в согражданах тщательно прививаемые им десятилетиями настроения изоляционизма.
Допущение разгрома базы на Гавайях позволяло подключить США – в перспективе – к финишной фазе Второй мировой войны так же, как это было сделано в эпилоге Первой мировой.
Во всех этих случаях Ф. Рузвельт действовал как типичный западный политик. В конце концов, каждый действует не более чем в силу своего разумения. Но разумение ФДР углублялось и углублялось.
Поэтому, как для истории, так и для настоящего и будущего ценно то, что президент делал вопреки узко понятым интересам США. То, в чем Ф. Рузвельт проявил себя как нетипичный западный политик, то, что и сделало его уникальной фигурой в истории отношений России и США. Когда ФДР переоценил свое отношение к СССР, он переоценил его, судя по всему, окончательно и навсегда.
Опровергая обвинения в «социализме», президент говорил, что он – друг капитализма, срочно нуждающегося в лекарстве, чтобы восстановить свое здоровье. После войны Ф. Рузвельт вполне мог бы обеспечить планете подлинно мирное сосуществование с сильной Россией. Не на базе холодной войны и гонки вооружений, не на основе стремления к диктату США, а на фундаменте комплексного сотрудничества наций.
В результате Второй мировой ФДР не стал лояльнее к идеям социализма, из содержания его последней публичной беседы «У камелька» 6 января 1945 года было понятно: президент намекал на послевоенное обострение отношений с СССР в связи с усилением влияния России в Европе. Однако он был явно искренен, когда в конце своей последней речи говорил: «Сегодня мы, американцы, вместе с нашими союзниками делаем историю. И я надеюсь, что это будет более светлая история, чем вся история прошлого».
Периодически появляются сообщения о том, что высшее руководство США – прежде всего, тот же президент – как минимум знало об утечке «атомной информации» из США в СССР во время войны, а как максимум обеспечивало ее согласно прямой договоренности с И. Сталиным и В. Молотовым. То, что я знаю об истории советского атомного проекта – поверьте, не так уж и мало – не позволяет мне ни подтвердить, ни опровергнуть эту версию. Однако – если уж пускаться в предположения – нельзя исключать, что, если бы Ф. Рузвельт узнал о такой утечке, он, весьма вероятно, ее не пресек. ФДР пришел к своим взглядам на Россию не в результате озарения, а в итоге все более глубокого понимания того простого факта, что у человечества есть лишь один дом.
Его беспрецедентный четвертый президентский срок должен был закончиться в 1947 году. Но 12 апреля 1945 года Рузвельт, с утра прекрасно себя чувствовавший, неожиданно скончался – якобы от кровоизлияния в мозг. Вскрытия тела не производили.
Да, можно удариться в не самые корректные рассуждения на тему «А что, если…».
Но можно уверенно предположить: пробудь Франклин Делано Рузвельт на своем посту до конца четвертого срока, история советско-американских отношений, и соответственно, всего мира, могла бы развиваться иначе.
На протяжении почти всей своей истории Соединенные Штаты руководствовались и руководствуются антироссийскими мотивами. Лишь эпоха «позднего Рузвельта» – показательное исключение. Эта эпоха – единственная из всех в новейшей истории США, которая могла отвести США роль одного из двух лидеров, сотрудничающих на благо всего человечества.
Сергей Брезкун