Сибирское бессилие: почему «Газпрому» поздно строить газопровод в Китай
При нынешних ценах на газ рекордный по объемам инвестиций проект «Газпрома» «Сила Сибири» начнет приносить прибыль только лет через тридцать
В плену иллюзий
В конце ноября совет директоров «Газпрома» «принял к сведению информацию о результатах мониторинга развития отрасли сланцевого газа в различных регионах мира». Судя по информационному сообщению, размещенному на сайте компании, члены совета именно «приняли» информацию и вряд ли пытались вести осмысленную дискуссию на эту тему. Потому что, как и раньше, газпромовский пресс-релиз наполнен пышными, но совершенно бессмысленными фразами типа: «В последние годы добыча сланцевого газа в США в ряде случаев субсидировалась за счет реализации высокорентабельных проектов добычи из сланцевых залежей нефти и других жидких углеводородов, однако из-за снижения цен на нефть этот механизм утратил свою актуальность». Или: «В текущих условиях наблюдается снижение интереса к сланцевому газу в мире». И наконец, венец газпромовского эпоса: «Совет директоров подчеркнул, что снижение цен на нефть еще больше повысило конкурентоспособность поставок традиционного газа в страны Европы и АТР».
Над всем этим можно было бы просто посмеяться, если бы речь не шла о долгосрочных проблемах, которые как снежный ком нарастают у крупнейшего российского монополиста. Газовый бизнес носит сверхдолгосрочный характер. Здесь нужно не то что семь, а 77 раз хорошенько все пересчитать, поскольку горизонт планирования бизнеса явно уходит за пределы трех десятилетий. Поэтому стратегический анализ ситуации, оценка того, что происходит в индустрии добычи газа, какие новые технологии разрабатываются в мире, которые могут привести к снижению потребления газа, имеет первостепенное значение.
Мне понятна нелюбовь газпромовских менеджеров к сланцевому газу — еще много лет назад они проспали этот феномен, громогласно заявив, что это миф. Конечно, сменить пластинку, звучавшую на протяжении десяти лет в самых высокопоставленных кремлевских кабинетах, не так-то просто. Но не признавать факты окружающей тебя действительности еще сложнее. А действительность сегодня такова, что за последние десять лет мировой рынок газа принципиально изменился.
Расширение газа
Распространение технологии сжижения и перевозки сжиженного газа сделало рынок газа, который раньше опирался исключительно на газопроводы, глобальным. Если раньше Россия, Норвегия и Алжир могли спокойно делить между собой европейских потребителей, то сегодня, когда в Европе построено почти три десятка терминалов по приему сжиженного газа и еще почти столько же планируется построить в ближайшие десять лет, они сталкиваются с жесточайшей конкуренцией поставщиков из разных уголков мира. Еще недавно азиатский рынок (Япония, Корея) считался для поставщиков СПГ «премиальным», цены на котором были заметно выше газовых цен в других регионах. Сегодня эта ситуация быстро меняется и премии исчезают прямо на глазах.
Да, основная добыча сланцевого газа сосредоточена в США. Попытки разработки его месторождений в Европе не увенчались успехом. Но это не значит, что сланцевый газ никак не повлиял на европейский газовый рынок. С одной стороны, США прекратили импорт сжиженного газа, который до 2005 года устойчиво рос, а его объем достигал 20% от совокупного потребления газа в стране. Во-вторых, появление дешевого газа в Америке привело к массированному вытеснению угля из энергобаланса страны и его экспорту в Европу, где уголь в 2010–2014 годах уверенно вытеснял гораздо более дорогой импортный газ (в 2015-м этот процесс вслед за снижением газовых цен прекратился). Кстати, российское Минэкономики заставляет повышать внутренние российские цены на газ до точки netback — цены европейского рынка за вычетом экспортных налогов и транспортировки, в то время как американские регуляторы, наоборот, делают все возможное, чтобы удерживать низкие внутренние цены для повышения конкурентоспособности американской промышленности.
Ни о каком спаде в работе «сланцевого» механизма говорить не приходится — добыча газа в США устойчиво растет. Последний раз, когда был зафиксирован спад в объемах добычи, случился в январе—феврале 2013 года, и даже очень суровая зима начала этого года, которая привела к резкому замедлению роста всей американской экономики, не повлияла на газодобычу, выросшую на 9%.
Еще десять лет назад многочисленные инвесторы бились за право получить контракт на строительство терминалов по приему СПГ в Америке. Сегодня такие терминалы никому не нужны, и они перестраиваются в экспортные: ожидается, что через 2–3 года Америка сможет начать экспорт газа.
Наступление «Газпрома»
Любая газовая компания, столкнувшись с таким резким изменением действительности, должна переосмыслить свои планы, свои намерения, свои ориентиры. Нельзя отрицать, что «Газпром» тоже сделал это, только в совершенно противоположном направлении.
Столкнувшись с ростом конкуренции на европейском рынке, «Газпром» решил не проявлять никакой гибкости в вопросах ценообразования и продолжал настаивать на безусловном исполнении потребителями условий долгосрочных контрактов, которые заставляли платить не просто самую высокую цену, но и за некупленный газ. В конечном итоге, пройдя через многочисленные проигранные судебные разбирательства, «Газпрому» приходилось снижать цены и возвращать потребителям переплаченное, но самое главное — это резко испортило имидж «Газпрома» как поставщика на рынке.
Вопреки своей исторической практике — сначала продай газ, потом начинай его добычу — «Газпром», теряя позиции на европейском рынке, резко нарастил свои добычные мощности, которые сегодня примерно в полтора раза превышают объемы продаж газа. Сколько миллиардов долларов бессмысленно потратила компания, боюсь, не знает никто даже внутри «Газпрома».
Одновременно с наращиванием своих возможностей по добыче газа «Газпром» стал резко наращивать свои возможности по экспорту газа в Европу, будучи, по всей видимости, уверенным, что европейскому потребителю «никуда не деться». В результате сегодня трубопроводные мощности «Газпрома» по поставкам на европейский рынок примерно на 60% превышают объемы продаж (это без учета «Северного потока 2» и «Турецкого потока», каждый из которых увеличивает эти мощности еще на 20%).
На первый взгляд, стремление «Газпрома» развернуться на Восток в такой ситуации выглядело вполне логично — в конце концов, лучше иметь двух потребителей, чем одного; лучше ориентироваться на потребности растущей экономики Китая, чем на стагнирующую европейскую экономику. Но сегодня можно смело говорить, что «Газпром» опоздал с выходом на новый рынок. Причем опоздал осознанно — еще в начале 2000-х «Газпром» намертво заблокировал переговоры компании «РУСИА-Петролеум» (Ковыктинское месторождение) о строительстве трубопровода и поставках газа в Китай, которые могли начаться уже в 2006–2007-м. С одной стороны, в стратегических документах того времени «Газпром» писал, что китайский рынок не является для компании привлекательным. С другой — вполне нормальное желание любой монополии сохранить свои позиции блокировало любые возможности развития независимой газодобычи в России. В конечном итоге РУСИА обанкротилась, Ковыкту отдали «Газпрому», а все работы на месторождении практически заморожены.
Тем временем на китайский рынок вышли среднеазиатские страны — Туркмения, Узбекистан, Казахстан, которые совместными усилиями построили уже три нитки газопроводов в Китай общей мощностью 55 млрд куб. м (на 50% больше, чем «Сила Сибири»), а год назад приступили к строительству еще одной — мощностью 30 млрд куб. м. К настоящему времени в Китае построены мощности по приему сжиженного газа на 55 млрд куб. м, а к 2017 году должны быть построены дополнительные мощности на 125 млрд куб. м в год. Поэтому если сказать, что сибирский газ в ближайшие десять лет будет критически важным для китайского энергобаланса, это станет явным преувеличением.
Расходы в доходы
В связи с этим объявление «Газпромом» самого крупного в истории тендера на строительство основной части газопровода в Китай «Сила Сибири», с одной стороны, является объективно необходимым шагом для выполнения обязательств по контракту, подписанному в мае 2014 года (напомню, нефтяные цены в то время были заметно выше $100). С другой стороны, вся экономика китайского контракта и для самой монополии, и для российской экономики остается весьма проблематичной.
Помимо резкого снижения нефтяных цен, которые потянули вниз и цены на российский газ — а именно «Газпром» настоял на привязке цены на поставляемый в Китай газ к нефтяной корзине, — сегодня выясняется, что скорость освоения Чаяндинского месторождения (гораздо менее подготовленное и гораздо более дорогое в разработке, чем Ковыктинское) будет заметно медленнее, чем планировалось, и для выхода на заявленные объемы поставок (38 млрд куб. м в год) может понадобиться лет десять, а то и более. Кроме того, Чаяндинское месторождение не может давать такие годовые объемы добычи газа (предел — 25 млрд куб. м) в принципе. Cледовательно, «Газпрому» весьма скоро придется начинать параллельную разработку и Ковыктинского месторождения (почему «Газпром» не пошел в обратной последовательности — сначала Ковыкта, потом Чаянда, ответить смогут только будущие поколения исследователей, которым станут доступны архивы компании), что еще больше удорожает весь проект, сдвигая затраты к его началу, а доходы отодвигая куда-то в неопределенное будущее.
Не знаю, какие параметры закладывали в свои расчеты газпромовские финансисты и какие оценки эффективности проекта они получили, но мои прикидки показывают, что при нынешних ценах на газ положительный показатель NPV достигается лишь в самом конце 30-летнего контракта.
Конечно, можно предположить, что газпромовский менеджмент неожиданно резко изменился в лучшую сторону и что именно в восточном направлении он начал мыслить стратегически долгосрочно, получив из каких-то неведомых источников информацию о потенциальном спросе Китая на газ в ближайшие десятилетия. Но что-то мне подсказывает, что расходы «Газпрома» это всегда чьи-то доходы. Нынешний менеджмент газового монополиста пришел с президентом Владимиром Путиным и уйдет вместе с ним. И он, менеджмент, это хорошо понимает. Поэтому нетрудно догадаться, какой выбор он сделает между стратегически долгосрочными интересами компании и краткосрочными интересами тех, кто зарабатывает на ее расходах.
Сергей Алексашенко, старший научный сотрудник Института Брукингса (Вашингтон, США)