Светлана Алексиевич — герой или предатель?
0
В ближайшие часы Светлана Алексиевич получит 8 млн крон (около 920 тыс. долларов) и огласит в нобелевской речи своё послание к миру. В нём наверняка будут слова о трагедии маленьких людей, чья воля раздавлена махиной тоталитарного государства. А сами «маленькие люди», те, о ком и для кого пишет Алексиевич, скорее всего, зайдутся в праведном гневе, натасканные федеральными СМИ.
Почетная награда опять, как и в случаях с Буниным, Пастернаком, Солженицыным, Бродским, опрокидывает нас в долгую идеологическую свару
Повода для возмущения глашатаям официальных позиций искать не придётся. Достаточно зайти на тот же сайт Алексиевич, где она пишет: «Если оглянуться назад, вся наша история - советская и постсоветская - это огромная братская могила, море крови. Вечный диалог палачей и жертв». Или взять наудачу цитату из нобелевской лекции, которую Алексиевич произнесла незадолго до вручения премии: «Наш главный капитал - страдание. Не нефть, не газ - страдание. Это единственное, что мы постоянно добываем. Все время ищу ответ: почему наши страдания не конвертируются в свободу? Неужели они напрасные? Прав был Чаадаев: Россия - страна без памяти, пространство тотальной амнезии…».
Алексиевич - писатель конфронтационный. Она чётко обозначает свою позицию на «баррикадах» и побуждает (сознательно или невольно) к тому же свою аудиторию. Французское издание «Le Figaro» отметило, что присуждение ей премии «оживило нескончаемый конфликт двух главных исторических течений русской мысли»: западников и славянофилов. И почетная награда, которая по своей сути должна стать предметом гордости за нашу словесность, точкой согласия, опять, как и в случаях с Буниным, Пастернаком, Солженицыным, Бродским, опрокидывает нас в долгую идеологическую свару. Попытаемся проанализировать суждения участников дискуссий.
Противники: «Россия может быть только великой или не быть совсем»
Премия присуждена Светлане Алексиевич за «многоголосое творчество - памятник страданию и мужеству в наше время». Но внимательному слуху с первых страниц ее трудов понятно - все голоса поют в одной тональности: жалуются, сетуют, ноют… Заунывный минор на все лады.
«По всему городу висели объявления: куплю... куплю... «Куплю килограмм еды» - не мяса, не сыра, а любой еды. Килограмму картошки были рады, на базаре жмых продавали, как в войну». Это последняя книга «Время сэконд-хэнд», о ельцинско-путинском периоде. Сравним с воспоминаниями о брежневском периоде в той же книге: «Что я помню? Чувство стыда не покидало... Планы выполняем и перевыполняем, а в магазинах ничего нет. Где наше молоко? Мясо?». Может, тональность сменится в рассказах о героической Великой Отечественной? Читаем: «Самое страшное для меня на войне - носить мужские трусы. Вот это было страшно. И это мне как-то... Я не выражусь... Ну, во-первых, очень некрасиво... Ты на войне, собираешься умереть за Родину, а на тебе мужские трусы». Это книга «У войны не женское лицо» (печатаю и подсознательно набиваю: «У войны не женские трусы»). В общем, «Сталин залил эту землю кровью, Хрущёв сажал на ней кукурузу, а над Брежневым все смеялись».
Если и попадается в гуще стенаний светлая быль, то какая-то нарочито нелепая, куцая, вроде апельсинов к Новому году. При этом автор записывает для каждой книги 500-700 человек, но в окончательном варианте обычно остаётся не более полусотни монологов. По каким принципам ведётся отбор? Почему почти все герои воспринимают себя жертвами системы? За ответом обратимся к самой Светлане Алексиевич, вот цитата из её интервью: «У меня не было задачи представить всё множество взглядов. Это была бы журналистика. Я… говорила в основном с теми, кто внутренне связан с коммунистической идеей, кто до сих пор под ее наркозом. Я помню старика, которого посадили, и жену его посадили, но, когда его выпустили и вернули партбилет, он был счастлив». Всё это правда, да не вся, выборочная, тенденциозная. Трудно не согласиться с мнением газеты «Известия»: «Алексиевич записывает за своими героями не то, что они говорят, а то, что она ждет от них услышать».
И что примечательно: все собеседники Алексиевич говорят не только на строго заданную тему, но и в однообразной манере. Обилие многоточий, придающих достоверность разговорной речи, постоянные ремарки, подсказывающие нам настроение источника (вздыхает, плачет) и ежесекундная готовность исповедующегося выдать на-гора очередную мудрость, силлогизм, достойный поэта: «Россия может быть только великой или не быть совсем», «Русский человек вроде бы и не хочет быть богатым, даже боится. Что же он хочет? А он всегда хочет одного: чтобы кто-то другой не стал богатым. Богаче, чем он», «Русскому человеку нужна такая идея, чтобы мороз по коже...». В общем, всё необходимое, чтоб напугать (или обаять?) западного обывателя «загадочной русской душой».
Повествование густо пересыпано художественным натурализмом: «по человеческому лицу течёт человеческий глаз», «долго ждала того момента, когда у них от боли начнут лопаться глаза… зрачки», «она спаслась тем, что ночью воровала на колхозной конюшне навоз и ела». Если читателя не проняло и этим, в ход идут метафоры, гиперболы, герои начинают говорить чересчур литературно, припоминают, как вокруг них летали мухи «величиной с чайную ложку», а из дырявых потолков на спящих воинов-афганцев падали крысы. В Сети появляются многочисленные пародии, стилистка Алексиевич бесхитростна, «легко подхватить»: «Жила в землянке… Стояла в очередях за яйцом по пять часов. А арестовали за то, что скорлупу прятала (молчит)… Десять лет без права переписки… Нас никто не учил жизни, только суровой пахоте (плачет)».
Такая литературная обработка воспоминаний вызывает, в конце концов, закономерный вопрос: а насколько документальные повести Алексиевич - документальны? Первыми сомнения начали высказывать герои её книг. В начале девяностых на весь бывший Союз прогремел судебный процесс, где люди, дававшие интервью для книги «Цинковые мальчики» (об Афгане), массово требовали у Алексиевич возмещения морального ущерба, говорили о ней как о «литературном мародёре», что «сколачивает свой капитал на пепелище наших бед и воспоминаний». Мать погибшего воина опровергала, что её сын в 7-8 лет заучивал наизусть целые страницы из книги «Как закалялась сталь». Мелочь, казалось бы, но она показывает, как далеко мог пойти автор ради красного словца. Воин-афганец настаивал, что не говорил: «Стрелял, не жалея никого. Мог убить ребёнка». Позиция защиты: поскольку фамилия в тексте немного изменена, речь - от лица не конкретного человека, а собирательного образа, а за него можно писать что угодно - иск отклонён. В другом случае истцу удалось добиться своего - он доказал, что не готов расстреливать любого, кто стоит за спиной, и не говорил такого писательнице. Алексиевич выплатила компенсацию. Если честно, после этого и её истории про «ниточку засушенных человеческих ушей» как боевой трофей воина-интернационалиста и свидетельства медсестрички о последних словах умирающего фронтовика: «Расстегни халат... Покажи мне свою грудь... Я давно не видел жену...» - воспринимаешь уже не как факт, а как отголосок байки, которую уже где-то от кого-то слышал.
Вызывают недоумения и высказывания самой Светланы Алексиевич. В интервью швейцарскому изданию «Neue Zuercher Zeitung» она огорошила западную публику: «Недавно на вопрос, готовы ли они за путинскую идею великой России умереть сами или пожертвовать жизнью жены, детей и родственников, 35% россиян ответили «Да, готовы!» Это результат идеологического промывания мозгов». Полдня потратил, чтобы найти в интернете похожие статистические данные. Или подобную формулировку вопроса. Хоть что-то аналогичное. Просто интересно, какая социологическая служба взяла на себя смелость спрашивать про «да, я за Путина женой пожертвую». Безрезультатно.
А Алексиевич тем временем уже с новых высот всемирного признания продолжает свои наставления, что не надо любить войну, а надо любить правду: «Правду нужно давать, как она есть. Требуется «сверхлитература». Говорить должен свидетель» (из Нобелевской лекции 7 декабря). Чем тут ответить? Думаю, так любимое нобелевским лауреатом многоточие будет как нельзя кстати…(смеюсь)
Сторонники: «Я не люблю большие идеи, я люблю маленького человека»
Один из ключевых вопросов в творчестве Алексиевич - «Сколько в человеке человека?». В наши дни мучительная рефлексия и сострадание, которыми всегда славилась русская литература, опять не в чести. В информационной повестке совсем другие приоритеты: Крым наш! Хунту дожимаем! За Сирию, за Путина! Стремительно возвращаемся в мир военных ценностей, где «Путин знает, как жить, а русский солдат знает, как умирать». Как ни включишь телевизор - звонкие репортажи о российском передовом вооружении, опять кого-то точечно обстреливаем и мир напрягся от наших амбиций «быть впереди планеты всей»: бывали - знаем…
А тут вдруг - не кстати - пронзительные признания отвоевавших своё в Афганистане: «Ты знаешь, так не хочется погибать за чужую родину». Алексиевич устало напоминает: «Мы все - люди из общества насилия, у нас нет другого опыта жизни. Поэтому всякое проявление силы кажется величием». Человек-контрапункт. Любое высказывание - в противовес официальному мнению. Поэтому первый блок претензий к Алексиевич - политический.
Общество находится в той стадии обострённого, упоительного себялюбия, когда, чтобы его оскорбить, достаточно не поклониться. А Алексиевич не кланяется. И общество отвечает желчной неприязнью. Комменты к статьям, обличающим писательницу, на грани истерики: «Такие су́чки ненавидят Россию даже безплатно (орфография сохранена - авт.), из идейных соображений». Безграмотные «рецензенты» «безплатно» и книжки Алексиевич не откроют, и не только её. Но им вторят, их вдохновляют те, кто видит себя интеллектуальной элитой страны. Писатель Вадим Левенталь по-своему выделяет главное в творчестве Алексиевич: «читатели могут насладиться полным набором самых эльфийских суждений о России-Мордоре». Перлы изящного слога от Дмитрия Конаныхина: «рецепт Нобеля понятен, как слеза младенца: «больше д…рьма о русских, больше д...рьма о диктаторе Путине - и вы получите шоколадку от зондеркоманды». (Догадываюсь, отчего понятливый Конаныхин так застенчиво употребляет здесь нормальное слово «дерьмо»).
Такой «элите» не объяснить, что до «Нобелевки» у Алексиевич уже было 28 престижных международных премий, что её книги выдержали больше 160 изданий в 19 странах мира. Такое ощущение, что, если бы Нобелевский комитет вдруг переменил своё решение и отметил, например, кенийского классика Нгуи Ва Тхинго (выдвигался на соискание премии вместе с Алексиевич), большинство туземных критиков вздохнуло бы с облегчением: про Кению можно, там ведь никаких «духовных скреп» и чертополох вместо истории. А если про чёрную сторону жизни и не на «чёрном» континенте, а в белоснежной России, то это «происки Запада», а как же. «Ага, там и вкусный сыр делают нам назло, и телефоны, которые у каждого из вас в кармане… Только книгу нам назло они не смогли написать. Зато смогли прочесть. И, может быть, что-то понять… Её книги - настоящие. Рядом с ними книжки наших знаменитостей какие-то скользкие, прёт фальшь», - оппонирует в «Московском комсомольце» Александр Минкин. Дополнительный контрдовод апологетам политической праведности и «нужных для России слов». Совет, вернее. Не нравится «Нобелевка» - учредите свою премию. И выдавайте её хоть каждую неделю: сначала Левенталь Конаныхину, потом - взаимообратно. Премиальную речь сочините одну на всех.
Кто не просто бряцает словесами, а старается аргументировать, напирают на то, что творчество Алексиевич не есть литература, это второй подход к «разоблачениям». Дескать, велика ли хитрость: поспрашивать людей и книжку из их реплик скомпилировать? Михаил Бударагин, член федерального политсовета «Молодой гвардии», главред официального сайта «Единой России» (так гласит «Википедия»): «Если художественная литература - это любой текст, написанный по-русски, то «У войны не женское лицо» - безусловно, литература. Если же мы полагаем литературой метод создания убедительного художественного мира посредством обращения к языку, то любой текст Алексиевич - не более литература, чем инструкция к утюгу». Отсылаем «партлитработника» к Большой советской энциклопедии, где говорится, что документальная повесть - не просто жанр на уровне «записал-распечатал»: он «активно использует художественный отбор и эстетическую оценку документального материала». В том и состоит творчество, чтобы из хаотичного говорения создать цельное высказывание, из материала разрозненных мыслей - нерушимое здание новых смыслов. Светлана Алексиевич корпит над каждой своей книгой по 6-7 лет: «Я складываю мир своих книг из тысяч голосов и судеб... Пишу и собираю повседневность чувств, мыслей, слов. Пытаюсь застичь быт души». И если кто-то полагает, что такой метод годен лишь в написании «инструкций для утюга», пусть попробует сам.
Третий блок претензий - к отбору материала: не с теми говорила, не те фрагменты предпочла напечатать. Что, нет фронтовиков, которые вспоминали бы только победы и фронтовую дружбу? Нет соотечественников, готовых с радостью поделиться, как они учились «разумному, доброму, вечному», да хоть бы песням и пляскам народов мира? Больше позитива! Сатирик Задорнов запросто гвоздит «упадничество» Алексиевич: «Это всегда признак бездарности - писать об отрицательных сторонах жизни. Любой бездарь может описать аварию, но только талантливый способен на литературу светлую». Диву даёшься - сколько посредственностей, согласно Задорнову, пролезло в учебники русской литературы: черный меланхолик Лермонтов, неврастеник Гоголь, язва Салтыков-Щедрин, мизантроп Чехов, маньяк Толстой: вокруг столько верных женщин, пересекающих железнодорожные пути строго по правилам, откуда он все это взял? Да и «солнце русской поэзии» местами вызывает подозрения: «…а мы с тобой вдвоём предполагаем жить, и глядь - как раз - умрём. На свете счастья нет…»
Правда Алексиевич - не бравурные мемуары о «комсомольской юности», а «простые вещи», из которых соткано настроение эпохи: «Всё по талонам, как в войну. Нас спасала наша бабушка, она целыми днями бегала по городу и отоваривала эти талоны. Весь балкон был забит стиральным порошком, в спальне стояли мешки с сахаром и крупой». Было ведь, было? Книги Алексиевич не позволяют нашему коллективному бессознательному стереть из памяти «позорные» факты. Без таких деталей летопись не будет полной и правдивой. А о том, как «наши космические корабли бороздят просторы Вселенной», рассказчиков не оберешься.
И почитателей полно, из сетевых комментариев: «Даже не читая её книг (не возникло желания), очевидно, что решение исключительно политическое. И это опускает значимость премии до уровня 30 сребреников», «Я даже не слышал, чего такого она наврала великого, что ей Нобелевку дали!». Полшага до классического невежественного чванства: «Я Алексиевич, конечно, не читал, но решительно осуждаю» - и можно, нужно приступать к созданию новых книг «о том, как люди убивали и как их убивали, как строили и верили в Великую Утопию, как человеческая жизнь у нас все время была чему-то равна - идее, государству, будущему». Всегда чему-то равна, только не самой жизни.
За противников высказался Пётр Харламов, за сторонников - Алексей Климов
Авторские колонки на Znak.com отражают мнение их авторов. Оно может не совпадать с мнением редакции.
P.S. А ваше мнение? Высказывайтесь в комментариях, кому-то из авторов будет приятно