В Чебоксарах продолжается парад премьер к юбилею Александра Сергеевича Пушкина

Классика со знаком многоточия

Мнения школьников, посетивших новый спектакль Русского драматического театра «Станционный смотритель», разделились. Кто-то считал Дуню изменницей, продавшей за «тридцать сребреников» дом, семью и родительскую любовь. «Приговор» других был оправдательным. Мол, она же не думала, что ротмистр Минский увезет ее навсегда, а если бы знала, то уж точно не села бы к нему в повозку. Третьи и вовсе не видели ничего «криминального» в том, что девушка отправилась в Петербург за лучшей жизнью, а отцу следовало бы только порадоваться за дочь… Впрочем, классика тем и хороша, что позволяет открывать в содержании план за планом и дает простор для размышлений.
В отличие от литературоведения, где давно выведены формулы трактовки сюжетов, конфликтов и образов, театр — субстанция текучая, изменяющаяся, и зачастую постановщики сами не могут ответить себе на вопрос, каким должен быть тот или иной персонаж. С Самсоном Выриным, тем самым станционным смотрителем и несчастным отцом, не выдержавшим разлуки с единственной дочерью, в спектакле все понятно. И хотя в воплощении народного артиста Чувашии Николая Горюнова портрет героя довольно схематичен, обобщен и грубоват, ему будто бы не хватает прописи, обтески и выделки, его цельность безоговорочно подкупает. Кроме того, есть в такой «крупнопомольности» и широте мазка, когда вся роль — словно одним махом, особая русскость, сила духа, эмоциональная собранность.
А вот в образе Дуни, созданном новой актрисой труппы Валентиной Ермолаевой, заметны некоторые нестыковки. Распутница, дешевка, уличная девка — вот какая характеристика приходит на ум при виде того, как фривольно и вызывающе героиня ведет себя с противоположным полом, беспардонно вешаясь на шею всем подряд и позволяя вьющимся вокруг офицерам распускать руки. А ведь речь идет о ее первом выходе, экспозиции образа, то есть именно здесь у публики складывается впечатление о персонаже. В какой-то момент даже закрадывается подозрение, что эта раздухаренная, не по годам развратная особа развлекает проезжих не только песнями и танцами… Не слишком ли резко? Тем более что Пушкин пишет о девушке совершенно противоположное: «Барин, какой бы сердитый ни был, при ней утихает. Курьеры, фельдъегеря с нею по получасу заговаривались. Ею дом держался: что прибрать, что приготовить, за всем успевала. Такая разумная, такая проворная!..»
Одним словом, все эти развязные движения с налетом вульгарности, легкодоступности и испорченности, «расхлябанная» мимика и бесстыдный смех никак не вяжутся с тем образом «гения чистой красоты», о котором повествует автор. К счастью, в последующих картинах Авдотья Самсоновна «исправляется» и даже заставляет юных зрительниц задуматься о девичьей чести, гордости, достоинстве, целомудрии и других понятиях из области морально-нравственного, о которых не мешало бы напомнить современному поколению. В корпусе, пластике и жестах появляется оттенок подростковой застенчивости, щеки краснеют, самоощущение актрисы меняется. Теперь она уже не пляшет «Цыганочку», а семенит мелкими, «мышиными» шажками, стыдливо пригнув голову, понурив плечи и робко присаживаясь на краешек стула, будто не желая привлекать к себе внимание и испытывая в мужском обществе некоторую неловкость… Иначе говоря, не вполне ясна логика внутреннего развития, своего рода «механика» образа. Что с ним — системная ошибка, сбой, или так задумано, дабы ввести нас в заблуждение? Дескать, в тихом омуте черти водятся…
Хотелось бы большей конкретики и в отношении Белкина, ведь у Пушкина он не просто собиратель путевых заметок для их дальнейшего издания («Станционный смотритель» входит в цикл «Повести покойного Ивана Петровича Белкина»), а полноценный герой со своим характером и набором чувств, с головой ушедший в ситуацию и «введенный в курс» наравне с другими персонажами. «Что такое станционный смотритель? Сущий мученик, огражденный своим чином токмо от побоев, и то не всегда. Всю досаду, накопленную во время скучной езды, путешественник вымещает на смотрителе. Погода несносная, дорога скверная, ямщик упрямый, лошади не везут — а виноват смотритель. Входя в бедное его жилище, проезжающий смотрит на него как на врага… Легко можно догадаться, что есть у меня приятели из почтенного сословия смотрителей. В самом деле, память одного из них мне драгоценна», — выражает он свое сострадание к Самсону Вырину, в то время как остальные относятся к нему свысока и пренебрежительно. В спектакле роль Белкина отведена Александру Шаповалову, и это, скорее, сторонний наблюдатель, нежели «полнокровный» участник событий. Он как бы держит себя вне игрового поля, а не внутри него, лишь изредка давая оценку происходящему на сцене и погружаясь в предлагаемые обстоятельства.