Марк Евгеньевич Бурно Введение Как клиницист, много лет преподававший врачам и медицинским (клиническим) психологам психотерапию, решился попробовать этим очерком помочь коллегам найти себя (кто не нашёл) в практической психотерапии. Граница между психотерапевтической работой психолога и психологическим консультированием довольно туманна. Несколько слов и взор специалиста могут серьёзно и надолго помочь страдающему человеку. Туманна порою и граница между психотерапией врача-клинициста и психотерапией психолога. Но в философской сердцевине туман рассеивается. 1. Кто есть клиницист? Клиницист (от «клиника»: от др.-греч. «кровать») — не всякий специалист, помогающий профессионально психотерапевтически (средствами своей души) страдающим людям (пациентам: от лат. «терпящим»). Помогающий амбулаторно или в больнице (клинике). Так, современный клинический психолог, помогающий пациентам психологическими приёмами, рождёнными из психологических теорий, которые постигал в университете, не есть клиницист. Его, порою сложная, углублённая, помощь душой (его профессиональная психотерапия) — по своему строю психологична. Что это значит? В ней нет клиницизма. 2. Тысячелетия рабовладельческого Древнего Востока (особенно — Месопотамия, Египет, Индия, Китай) уже несли в своей медицине (и в психотерапии в ней) начала, зародыши и идеалистического, и материалистического мироощущений. Божественно-мистического и человечески-практического [34]. Но в Древней Греции (VI–IV века до н.э.), в расцвете античной культуры, в роду врачей-асклепиадов родился Гиппократ, гений материалистического склада души, — основоположник классической клинической медицины. Учения о клиницизме (в том числе, психотерапевтическом). Гиппократ открыл своею врачебной душой-жизнью проникающие друг в друга основы клиницизма. Это, прежде всего: 1) одухотворённо-материалистическое мироощущение, мироощущение, не сказочно, не умозрительно-мифологически объясняющее происходящее в организме и в мире, а от природы-матери, не от духа; 2) приверженность к клинике (клинической картине), исходящей для размышляющего клинициста, во многом, из природного темперамента (сейчас называем это — «природный душевно-телесный характер», «конституция»; 3) врачебное, по обстоятельствам, следование саморазвивающейся природе, её внутренней «мудрой» самозащите, даже в агонии; 4) клинический опыт, добытый не умозрительно, а во врачебном чувственно-размышляющем реалистическом искусстве (клиническое чутьё); 5) способность обобщающе видеть не только отдельные симптомы, но и весь клинический пейзаж как единую сложность; 6) постоянное переживание врачебной ответственности за судьбы своих больных; 7) неспособность, при всём этом, отвергнуть напрочь известную важность идеалистического мироощущения, «значение богов» [7, с. 11]. Гиппократ открыл, внятно, для своего времени, описал душевно-телесные темпераменты (будущие конституции, характеры): «сангвиник», «холерик», «флегматик», «меланхолик» [16]. Обнаружил некоторые, сообразные различным темпераментам, особенности болезней, описал лечение, сообразное этим особенностям. Сказал, что «наивысшей руководительницей является природа» [23, с. 110; 28]. 3. Современная классическая душевно-телесная (клиническая) характерология жизненно сложна, но необходима для душевного врачевания в духе клиницизма как природная личностная почва. Необходима, как и вся психопатология, несущая в себе особенности личностной почвы. Психопатология (душевные расстройства), произрастающая из личностной почвы и поворотов жизни (в их взаимодействии с почвой). Психопатология, проникнутая (по убеждению клинициста) великим природным стремлением (как и вся патология) — стремлением бороться за жизнь, здоровье, самозащищаться. К примеру, заживляя любовью, увлечённостью свои душевные раны. Так и лейкоциты «пожирают» инфекцию во спасение. Бесконечно сложна, богата подробностями клиники вся клиническая классическая медицина (с клинической классической психотерапией в ней), но Гиппократовы основы клиницизма остаются основами. 4. Понятно, что современный ответственный клиницист невозможен без медицинского факультета. На что тогда опираться в своей работе? В древности «медицинским факультетом» был смолоду род врача: отец, дед, прадед… Но врачи с давних пор нередко становились и великими психологами-психотерапевтами. К примеру, Парацельс, Фрейд, Юнг. Некоторые наши сегодняшние врачи имеют учёную степень доктора психологических наук без психологического факультета. Стало быть, не просто образование создаёт клинициста или психолога. В том числе, и психолога с врачебной душой, пытающегося вдохновенно помогать пациенту, в известной мере, как клиницист. Клинициста создаёт, прежде всего, природная предрасположенность к клиницизму. А психолога создаёт, прежде всего, врождённая предрасположенность к психологическому (идеалистическому, интровертированному, аутистическому (в широком понимании)) мироощущению. Т.е., крепнущее с годами сокровенное чувство, переживание изначальности, первичности, извечности духа по отношению к материи. Для углублённого психолога подлинная, вечная, реальность — не материя, а дух. Потому, видимо, некоторые практические психологи считают, что психотерапия дело сугубо психолога, а врачу — лекарства. Воспитание определённого мироощущения с детства — не так уж много значит для формирования мироощущения глубоких психотерапевтов. Оставляю в стороне, к сожалению, многих сейчас неглубоких (без мироощущенческих корней) практических «психологов» и «клиницистов», стремящихся побольше заработать модной технической методикой, «как все это делают». Прошу читателя простить мне это замечание как старому преподавателю психотерапии врачам и психологам. Преподавателю, преклоняющемуся перед любой психотерапией, неравнодушной к тягостным личностным переживаниям пациента. Не демонстративно «неравнодушно», а скромно переживательно. 5. Природно предрасположенный к клиницизму студент-медик изучает трупы людей, ставит опыты с лягушками, сравнивает внутренности крысы с человечьими, участвует в лечении больных. В конце обучения сам лечит. При всём этом он чувствует живую материю, живое тело (в том числе, и своё собственное), чувствует, как и Гиппократ, — источником души (в том числе, своей). А в случае кошки, собаки, птицы — источником душевной жизни животного. Это важно для клинициста — чувствовать живое тело, плоть источником рождающегося в теле душевного состояния. Источником, а не сложнейшим приёмником. Клиницист видит-чувствует своего душевно-телесного страдающего больного «таким, какой он есть». Чувствует-понимает своим здравым смыслом. Истинный психолог обычно постигает своего больного как бесконечно-сложный телесный Приёмник, улавливающий душу, дух. Как посылаемое свыше. Необходимо искусно привести этот разладившийся телесный Приёмник, не человеком созданный, — в жизненный порядок. Как душевное состояние (в своих особенностях) психотерапевтического пациента даёт себя знать типичному углублённому психологу-психотерапевту? Обычно даёт себя знать не реалистической картиной страдания, а картиной страдания символического — под прикрытием страдания реалистического (в земном, «здравом» понимании). Это изначальная душа идеалистического психотерапевта рисует некую «теоретическую», мифологическую, или сновидную гармонию (соразмерность). Психоаналитик, например, эту болезненную символику целительно «интеллектуально» разоблачает. Нередко с подлинным психотерапевтическим успехом — в случае отвечающей психотерапевтическому воздействию аутистической символической личностной почвы пациента. Или успех объясняется способностью незрелого пациента суггестивно поверить в загадочное всемирно-научное объяснение его переживаний. Бывало, будущий врач, по природе своей одухотворённый психолог-идеалист, уже в студенчестве улавливал и в анатомичке, в трупе изначальное символическое изящество, внутреннюю гармонию-соразмерность. К удивлению сокурсников. Через годы он чувствует подобное «высокое» в теле больного. А красота живого тюльпана в вазочке рядом как бы отделяется для него от цветка, превращаясь в частицу вечной, изначальной Красоты. Подобное, чаще всего, говорит лишь об углублённом здоровом аутистическом характере человека, а не о каких-то расстройствах чувственного познания. Подобное делает понятнее творчество художников с аутистическим характером (или аутистическим радикалом, присутствующим в смешанном характере). Понятнее становятся и особенности творческого общения с природой разными людьми. Об этом подробнее — в работах о ТТСБ [6; 8; 9; 10; 24]. 6. Как, повторю, нередко постигает углублённый аутистический психолог-психотерапевт (интроверт) переживания своего пациента? Слушатели-психологи, бывало, рассказывали мне, что невольно в переживаниях пациентов улавливали известные мифологические психоаналитические мотивы или же своё собственное, «нечто логически-теоретическое», «гармонию». Или представляются «феноменологические», «сновидные» картины из философской, психологической, художественной литературы. Порою психологу-психотерапевту всё это чувствуется невольным поиском в своей работе. Если для тебя подлинная реальность — дух, то он видится здесь и там «внутренней гармонией», «соразмерностью с собой», «чем-то зловеще-дьявольским», «изначально-благородным», «символической красотой», «иероглифом», «готовой концепцией». Всё это своей основой как бы вплетается в жизнь вокруг, в свою жизнь, в переживания пациента, прячется за земной обыденностью. 7. Может ли быть психотерапевт-клиницист религиозным, верующим человеком? Может, как и клиницист-соматолог (хирург, терапевт, эндокринолог и т.д.). То есть всё тут сложнее, чем поначалу кажется. Углублённые, духовно сложные люди, обычно особенного варианта аутистического склада, ясно различают душевное (в узком смысле), т.е. природно-характерологическое, телесно-душевное, и извечно духовное. При этом духовное для них — изначально духовное. Это Божественное. Так уж они чувствуют-убеждены. Об этом рассказывается и в известной книге архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) (1877–1961). Он же — знаменитый профессор-хирург. В книге «Дух, душа, тело» (2016) архиепископ Лука, причисленный к лику святых, пишет следующее. «Бог есть дух. Бог есть любовь, и излияние Духа Его есть излияние любви на всё живущее. Любовь творит. Всесозидающим и всепоглощающим, бесконечным потоком духовной энергии Божественной любви создана вселенная» (с. 59). «Дух грубый и жёсткий уже в процессе эмбриогенеза направляет развитие соматических элементов и создаёт его грубые и отталкивающие формы. Дух чистый и кроткий творит себе полное красоты и нежности жилище. Вспомните Мадонну Рафаэля, Джоконду Леонардо да Винчи» (с. 66–67). Душа — «совокупность органических и чувственных восприятий, следов воспоминаний, мыслей, чувств и волевых актов». Т.о., по Войно-Ясенецкому, душа (душевное, характерологическое) природно обусловлена, имеет свои природные корни. Душа животных и душа человека смертны, «но бессмертны те элементы самосознания, которые связаны с жизнью духа». И дух «может существовать без связи с телом и душой» (с. 84). Но возможно говорить даже о бессмертии животного, если есть в нём элементы «связанные с жизнью духа». «Жизнь вечная для низкой твари будет лишь тихой радостью в наслаждении новой светозарной природой и в общении с человеком, который уже не будет мучить и истреблять её» (с. 161). Из книги Валентина Феликсовича Войно-Ясенецкого «Очерки гнойной хирургии» (1946) [22]. Вот место из книги, в котором чувствуется как бы просто врачебно-земная одухотворённость хирурга-архимандрита. Ещё здесь, по-моему, присутствует реалистическое точное ощущение тельца младенца, которому помогает врач. «Часто в сельские амбулатории приносят грудных детей, у которых всё тельце, особенно же волосистая часть головы и лицо, покрыто множеством мелких подкожных абсцессов величиной от горошины до вишни; это всё фурункулёзные абсцессы, причиняющие ребёнку немало мучений. Обмойте кожу бензином и терпеливо вскройте кончиком скальпеля все абсцессы, из них вытечет масса гноя и немного крови, малыш будет страшно сердиться, но зато через три дня будет здоров» (с. 21). В книге «Дух, душа, тело» говорится и о психотерапии как о «методе лечения многих болезней», как о «духовном (выделено мною — М.Б.) воздействии врача на больного» (с. 99). Духовное воздействие есть воздействие Нравственное, Божественное («Бог есть дух. Бог есть любовь…»). Поэт, прозаик, психотерапевт Татьяна Славская (1939–2010) так заканчивает одно из своих стихотворений [7, с. 458]. Диагноз смертельный один только — Жизнь. Держись за характер. Как можешь-держись… P.S. Но знаю (хоть редко об этом я вслух…) – Есть нечто сильнее характера… ДУХ. Доцент, психиатр-клиницист Борис Аркадьевич Воскресенский, преподающий психиатрию и студентам-медикам, и в Свято-Филаретовском православно-христианском институте, полагает следующее. «… дух — это содержание психической деятельности, её ценностный аспект, это то, что человек ставит выше себя, ради чего он живёт. <…> дух — это отношение» (с. 24). «… в сфере духа возможны как созидательные, так и разрушительные (для самого человека) и разрушающие (по отношению к окружающим) процессы, но они не связаны с медициной-врачеванием-диагностикой, лечением — напрямую: «Дух, как таковой, не может заболеть…» (К. Ясперс). «Духовное» — поле деятельности священнослужителей, творцов-художников, политиков, правоведов, людей других общественно-гуманитарных служений» (с. 26). Неверующие клиницисты и психологи нередко понимают-чувствуют духовность широко, как одухотворённость. Не обязательно религиозного содержания. Как «проникнутость возвышенным чувством, высокой мыслью» [9, с. 498]. 8. Вернёмся в Древнюю Грецию. Там жил и великий философ-идеалист, математик, классический психолог-психотерапевт — Пифагор. В одухотворённо-содержательных работах о нём старший научный сотрудник, канд. мед. наук, психиатр-психотерапевт Валерий Борисович Гурвич (1938–2015) рассказывал очень важное для нас. Пифагор считал, что «Верховным Божеством является Огненное Единство в центре Космоса, объединяющее множественные миры с закономерно осуществляемым порядком, красотой и разумом. Человеку, имеющему непосредственное отношение к этой закономерности, внутренне присуще испытывать в себе подобную гармонию и красоту (прекрасное) Космоса». В «пифагорейском братстве» «жизненной целью пифагорейцев являлось освобождение — путём очищений от круга рождений и самосовершенствования — в течение всей земной жизни и возвращение бессмертной души в божественное состояние гармонии». Музыкой, математикой (число — основа существующего), воспитанием нравственных качеств [26, c. 5]. Возвращаясь к выражению «круг рождений», встретившемуся выше. Это вера в переселение душ. «Так называемая память предков — Пифагор «помнил» свои 4 прежние инкарнации» [25, c. 24]. Тело — «лишь мёртвая масса», но «душа как бессмертное божественное начало при вхождении в момент рождения в тело «оскверняется»». Очищается тело физкультурой, вегетарианской диетой, отказом от вина [26, c. 7]. « …пифагорейский катарсис — очищение души <…> имел конечной ценностной ориентацией для Пифагора возвышение души, достижение душевного спокойствия, внутренней тишины. Лишь в состоянии спокойствия и тишины, когда «душа не замутнена гневом или искажена печалью, наслаждением или другой постыдной страстью», возможно слышать гармонию небесных сфер и «благоприятное общение с богами» [26, с. 9]. В.Б. Гурвич подытоживает. «Учитывая указанные (в статье — М.Б.) данные, а также неоднократные высказывания самого Пифагора о применявшемся им очищении как об «исцелении нравов», «музыкальном исцелении», «медицине духа» и т.д., мы склонны считать, что синтезированный, пролонгированный в течение жизни, катарсис Пифагора не только представляет собой религиозно-воспитательно-обучающую систему, но и, несомненно, является психологическим и психотерапевтическим катарсисом с тремя основными личностными эффектами: освобождением, осознанием и возвышением» [26, c. 9]. Учение Пифагора о катарсисе по-своему, творчески развивается в российской психотерапии [27]. 9. Существо психотерапевтической помощи клинициста (клиническая классическая психотерапия) — иное. Оно сказывается в изучении клинической картины в духе природной самозащиты от случившихся травм, внутренней организмической вредности — и в попытках психотерапевта помочь душевно-телесной природе защищаться совершеннее различными клинико-психотерапевтическими методами. Это — гипнотическое внушение с раскрепощением психологической самозащиты, рациональная психотерапия Дюбуа (рациональное здесь состоит лишь в здравом разъяснении, убеждении в противовес внушению), самовнушение и аутогенная тренировка, активирующая терапия Консторума, клинический психоанализ (тоже реалистический, жизненно-земной) Эрнста Кречмера, основанная на клиницизме Терапия творческим самовыражением (ТТСБ)). И всё другое, реалистическое, отвечающее сообразной клинической картине пациента, способствующее природной душевно-телесной защите. Или же — умело поправляя природу. ТТСБ также исходит из клинической картины (с личностной (характерологической) почвой в ней). То есть и ТТСБ здесь естественно-научна (отправляется от самозащищающейся природы души) в отличие от классической психоаналитической арт-терапии [7; 30]. Следует, пожалуй, ещё уточнить. Речь идёт именно о природной (с природой в своей основе) самозащите. Самозащите в естественно-научном (в т.ч. дарвиновском) понимании. Так, в невротическом поносе клиницист видит-чувствует отголосок самозащиты наших животных предков («медвежья болезнь»), а психоаналитик может увидеть фрейдовски-символическое [9, с. 183]. Об этом — далее. Но о природных отголосках характеров животных в людях (о дефензивных, агрессивных, сангвинических и т.д. животных) как наших братьях — психоаналитик (вообще психолог-психотерапевт), как правило, не заговорит. Не заговорит в практической психотерапевтической работе с пациентом — в духе материалистической (не псевдопавловской [9, с. 134–137]) зоопсихологии [37, с. 177–178]. 10. Остаюсь в этом очерке для своих разъяснений, пояснений о разных характерами психотерапевтах — в пределах двух известных характерологических полюсов — материалистического и идеалистического. В характерологии психотерапевтов, конечно же, немало другого сложного, неясного. Существуют, как и люди других занятий, реалистоподобные психотерапевты аутистического склада, аутистоподобные синтонные психотерапевты, различные смешения характеров и т.д. [9]. Всё это сказывается в особенностях их психотерапевтической работы. В настоящем очерке, однако, ограничиваюсь (или, в основном ограничиваюсь) отмеченными классическими характерологическими полюсами (характерами в широком понимании), чтобы яснее выразить потом свою главную практическую мысль. Подытожу. Полюс, склонный чаще к материалистическому мироощущению: характеры — синтонный (сангвинический), напряжённо-авторитарный, психастенический, астенический, ювенильный, простонародный, смешанный с преобладанием «материалистических» радикалов. Полюс, чаще склонный к идеалистическому мироощущению: характеры — аутистический (шизоидный), ананкастный, смешанный с преобладанием «идеалистических» радикалов. Первый полюс обычно предрасполагает к реалистически-практической (в принятом смысле) душевной, «здравой», клинико-классической психотерапевтической работе. Второй — к символически-теоретическому пониманию переживаний и символической (в широком понимании) помощи при них. Первый полюс чаще зовёт к клинической классической психотерапии (на основе клиницизма). Второй — к психотерапии психологической (психологически-ориентированной), опирающейся на символы [9]. Это, прежде всего, психодинамическая психотерапия, экзистенциально-гуманистическая, интегративная. 11. Психотерапия, исторически развиваясь, в основном, внутри медицины, сохраняла в себе оба отмеченных полюса-подхода в широком понимании. Сегодня эти подходы сложно разнообразны, но хорошо узнаваемы. Ибн Сина (Авиценна), средневековый врач, поэт, философ (жил в Средней Азии и Иране). Во врачевании немало следовал Гиппократу. В своём «Каноне врачебной науки» Ибн Сина отмечает следующее. «Тебе должно знать, что чёрная жёлчь, вызывающая меланхолию, это либо естественная чёрная жёлчь, либо слизь (флегма — М.Б.), когда она превращается в чёрную жёлчь вследствие сгущения или незначительного сгорания; так бывает, однако, редко, время от времени» [1, c. 129]. Ибн Сина советует множество лекарств того времени — от разных болезней. Но тут и там среди лекарств протекают психотерапевтические ручьи, ручейки (порою вечные). Психотерапевтические воздействия, отправляющиеся от изучения клиники. При бессоннице. «К числу усыпляющих [воздействий] относится приятное, нежное пение в медленном ритме, которое не волнует [слушателя], или равномерные переливы вполголоса; поэтому и усыпляет журчание воды или шелест деревьев» [1, с. 114]. Глубоко верующий врач, повторю, может быть клиницистом, если изучает природную клинику и отправляется от неё в своём врачевании. Если идёт от природы и природа обнаруживает себя в его работе как земное, материальное. Есть великие верующие хирурги, терапевты, психиатры. Как и верующие художники-реалисты (Боровиковский, Васнецов, Поленов). Таким, видимо, был и Ибн Сина. «Страдающий меланхолией должен чем-нибудь заниматься», — пишет Ибн Сина, — пусть «развлекается музыкой и пением певиц» [1, c. 136]. При «страстной любви» с «удручённостью горем», похудением, «беспорядочным пульсом» — другое лечение. «К [влюблённому] подсылают старух, которые внушают ему отвращение к возлюбленной, рассказывают о грязных делах и отвратительных поступках любимой». Или же назначается «приобретение новых [рабынь] и увеселение с ними» (с. 138–140). Из стихотворений Ибн Сины (Сборник: Авиценна (Ибн Сина) Избранное. Составитель Елена Галеева. — М.: Русский раритет, 2010. — 240 с.). «О естественных компонентах и элементах природы». Всё, что природа накопить сумела, / Незримо входит и в природу тела. / Земля и воздух, — прав был Гиппократ, — / Вода, огонь — сей составляют ряд. / В любом из нас стихии те четыре. / Круговорот их вечен в этом мире. / Избыток иль нехватка лишь одной / Грозит больному тяжкою бедой» (с. 61–62) . И ещё отдельные строки. «Кто на земле блаженств не ищет, тот/ Их в небесах навечно обретёт» (с. 11). «Готов больного исцелить всевышний, / В заботе этой я, как врач, не лишний» (с. 41). Знаменитая, тоже средневековая, Салернская медицинская школа бережно сохраняла и с южной живостью развивала клиницизм Гиппократа. Салерно — город на юге Италии, приморское (возможно, курортное) место. Арнольд из Виллановы (ок. 1235–1311 гг.), философ и врач, изучал труды Салернской школы. Вот как описывает он, например, меланхолика в своём «Салернском кодексе здоровья» (начало XIV века) [11, 36]. Только про чёрную жёлчь мы ещё ничего не сказали; Странных людей порождает она, молчаливых и мрачных. Бодрствуют вечно в трудах и не предан их разум дремоте; Твёрды в намереньях, но лишь опасностей ждут отовсюду. Жадны, печальны, их зависть грызёт, своего не упустят, Робки, не чужд им обман, а лицо их землистого цвета. Пер. с латинского Ю. Шульца Психологически изящно, клинически-художественно раскрывает этот врач, философ и другие гиппократовы темпераменты, телесно-душевные характеры, проявления всякого нездоровья и способы их лечения. По-моему, описания такого рода не могут не помогать и психотерапевтически, способствуя познанию пациентами себя, других в здоровье и болезнях. 12. Таков был, в основном, материалистический (природно-земной, в духе клиницизма) полюс-подход в античной и средневековой медицине, в психотерапии (Гиппократ, Ибн Сина, Арнольд из Виллановы). Исключая, конечно, учение Пифагора в данном очерке. Но вот из эпохи Возрождения уроженец Швейцарии врач, философ Парацельс ярко, интуитивно убеждён в том, что вся природа есть нечто живое целостное, ведомое «Мировой душой». Он в XVI веке магически воздействует на природу, помогая больному, например, с водянкой. Карл Юнг в работе «Парацельс как врач» (1941) рассказывает об этом [41]. Парацельс учит, «как говорить с пациентом». Он называет свой метод «Theorica». Врач «должен поступать интуитивно», «“Свет природы” должен руководить им». Мало сказать больному, что «печень у него простыла / и т.д. И также у них есть склонность к водянке: этих слов слишком мало. Но если ты говоришь / это не теоретическое семя, оно становится дождём / дождь падает сверху вниз / из промежуточных пространств в такие-то и такие-то части и таким образом из семени / становится вода / прудом /, озером: так ты попал в точку. Потом вы видите ясное красивое небо / в котором нет облаков: в одно мгновение / появляется маленькое облако / оно разрастается и приумножается так, что в течение часа становится большим дождём / градом / ливнем и т.д. Также и мы должны теоретизировать / из основы медицины / где болезнь / как нарисованная». «… сейчас откроются шлюзы тела, и ascites (гной (лат.) — М.Б.) вытечет». Милосердие «должно быть врождённым у врача». «Так, врач должен не меньшим милосердием и любовью / чем бог проявляет к человеку / также запастись» (с. 51–53). И ещё. Врач должен быть алхимиком, астрологом и философом (с. 47). «Врач — «средство <через которое> природа начинает действовать… лекарство растёт без спроса / и вылезает из земли / когда мы уже ни о чём не просим». То, что делает врач, не его произведение. «Упражнение таким искусством лежит в сердце: если твоё сердце неправильное, / то и врач из тебя неправильный». «Что бы он ни говорил от имени дерзкого сатаны / это невозможно». Поэтому надо доверять богу» (с. 43). Бог (Небеса) лечит через природу, а врач этому способствует интуитивно. Юнг говорит о величии «бездонного», «загадочного» Парацельса, интуитивно «стимулирующего» открытие шлюзов при водянке, считая при этом «теоретизирование» Парацельса подобием древнеегипетского «заговаривания болезней» (из «Папируса Эберса»). Величие загадочности «Лютера медиков» ( «Lutherus medicorum» — так называли Парацельса современники 400 лет назад), Юнг, видимо, объясняет тем, что Парацельс (как интуитивный Врач) следует не от земной, природной клиники Гиппократа, а от извечного Великого Духа («Мировой души», движущей природу) (с. 43). Клиникой, темпераментами, биологией, Парацельс, в самом деле, мало интересовался. Это, в сущности, идеалистический, мощно духовный полюс-подход в медицине, в психотерапии. Внятное начало откровенно психологического, интуитивно-теоретического (психодинамического и экзистенциально-гуманистического) врачевания. 13. XX век. Зигмунд Фрейд. С элементами психоанализа психологи и клиницисты обычно знакомы. Вот рассказывает Фрейд в своей 25-ой лекции по введению в психоанализ [38] о разновидностях страха. Уже «акт рождения является источником и прообразом аффекта страха». И это, в основном, по Фрейду, не «спекулятивная мысль» (не теоретическое откровение — пытаюсь уточнить), а «наивное мышление простого народа». «Когда много лет тому назад мы, молодые больничные врачи, сидели за обеденным столом ресторана, ассистент акушёрской клиники рассказал, какая весёлая история случилась на последнем экзамене акушёрок. Одну кандидатку спросили, какое имеет значение, когда во время родов в отходящей жидкости показывает Mekonium (Excremente, первородный кал), и она, не задумываясь, ответила: что ребёнок испытывает страх. Её осмеяли и срезали. Но в глубине души я стал на её сторону и начал догадываться, что несчастная женщина из народа с правильным чутьём (рождающийся ребёночек «обделался от страха» — М.Б.) открыла очень значительную связь между явлениями» (с. 185). Фрейд вспоминает различные формы «невротического страха». Оказывается (для Фрейда), что страх нередко порождается разнообразными сексуальными переживаниями у взрослых и даже маленьких детей. «Боязливость кажется чем-то первичным, — размышляет Фрейд, — и приходишь к заключению, что ребёнок, а позже юноша боится напряжения своего либидо, потому именно, что он всего боится. Развитие страха из либидо отрицается, и если проследить условия развития реального страха, то можно последовательно прийти к взгляду, что сознание собственной слабости и беспомощности — по терминологии A. Adler’a, малоценности — является последней причиной невроза, если такое сознание сохраняется с детства до зрелого возраста». «Мы далеки от того, чтобы считать невротический страх чем-то вторичным и только специальным случаем реального страха, наоборот, мы видим, что у маленького ребёнка характер реального страха принимает нечто такое, что с невротическим страхом имеет одинаковую существенную черту, — образования от не нашедшего себе применения либидо» (с. 194–195). Не из клиники, не из возрастной личностной почвы, не из эволюции животного царства, не из дифференциальной диагностики, а из личностной интуитивности самого Фрейда открывается следующее. Невротический страх рождающегося на свет беспомощного младенца происходит из «не нашедшего себе применения либидо». И Mekonium («обделался») выражает этот страх, что понятно и простой женщине из народа. Юнг по-своему поясняет в работе «Зигмунд Фрейд как культурно-историческое явление» (1932) открытие «младенческой сексуальности». «С научной точки зрения теория младенческой сексуальности имеет небольшую ценность, ибо какая разница гусенице, пожирающей листья, приписывают ли ей при этом получение обычного или сексуального удовольствия» [41, с. 51]. Т.о., речь идёт о построении мифологически-интуитивной (вспомним Пифагора, Парацельса) богатейшей теории-системы. В духе уже XX века выстраивается психотерапевтическая психоаналитическая помощь: кушетка, прегенитальная сексуальность, комплекс Эдипа, Я, Оно, сверх-Я, работа с сопротивлением, вытеснением, перенесением и т.д. Отчётливо, углублённо разбираться во всех этих многогранных фигурах, терминах порою мучительно трудно не только для клинициста, но и для психоаналитика [35]. Причины построения этого сложного, противоречивого, по-своему красивого, теоретического «пансексуализма» состоит не в том (как считали и некоторые советские философы-материалисты), что Фрейд просто ошибся, «свихнулся», заблудился. Причина — в особого рода развивающемся фрейдовском аутистическом, интуитивном мироощущении, проникнутом мифологически-сексуальным содержанием. Великий человек так уж чувствовал-думал из себя самого. А вместе с ним и сейчас так думают-чувствуют многие мироощущенчески созвучные с ним философы, психотерапевты, пациенты. Психотерапия Фрейда — насквозь сексуально-символическая. Символ в строгом, истинном, смысле есть выражение (знак, изображение) изначального Духа, правящего миром [10]. Числа Пифагора, «ясное, красивое небо», «ливень», «шлюзы» Парацельса, мифологический Эдипов комплекс Фрейда. Всё это, в сущности, — интуитивные символы. Юнг в работе «Зигмунд Фрейд» (1939) вспоминал один разговор с Фрейдом. «Как-то он сказал мне: «Интересно, что будут делать невротики, когда расшифрованными окажутся все их символы. Вот тогда-то неврозы станут абсолютно невозможны». Каких только благоприятных последствий не ожидал он от просвещения <…>. Этот пафос привёл к достойным восхищения познаниям и к столь же удивительно тонкому пониманию душевных заболеваний, данные о которых он извлекал из сотен запутанных случаев и с поистине бесконечным терпением выводил их на свет, умело освобождая из-под спуда множества наслоений». По Юнгу, Фрейд, «интеллектуально» лечивший пациентов, стал «жертвой собственных идей». «Психологическая формула» — это всего лишь мнимое противостояние той демонической жизненной силе, которая вызывает неврозы. В действительности же побеждает «духов» лишь дух, а не интеллект, подобный в лучшем случае верному фамулусу Вагнеру, а потому вряд ли пригодный для изгнания демонов» [41, с. 77–78]. Да, Фрейд лечил пациентов «интеллектуально», «теоретически», исходя из своей умозрительной теории, без целительной земной клинико-классической, так свойственной российским клиницистам, реалистической размышляющей сердечности. Но великая психотерапевтическая теория Фрейда, как и всякая теория, происходит не от земной природы-клиники, а из интуитивного размышления, без погружения в клиницизм, в клинику, личностную почву. Серьёзная психоаналитическая помощь — завораживающая, исцеляющая отрада для одних тревожно-депрессивных сравнительно «прагматичных» аутистических пациентов, которых несравненно больше на Западе. И разочарование, стыдливое недоумение для большинства земных российских тревожно-депрессивных не «прагматичных», не «теоретических» психастенических, психастеноподобных, скромных пациентов, которым больше (по моему опыту) помогает сердечно-земное, проникнутое клиницизмом. Например, объявленная пациенту психоаналитиком-психотерапевтом болезненная «привязанность к беспомощной матери» (привязанность, от которой надо избавиться) даже травмирует. Вот характерный отрывок из работы Фрейда «Я и Оно» (1924) [40], где рассказывается и о том, как следует понимать психоаналитически, «архитектурно», психастенического, психастеноподобного пациента с чувством вины и как поступать с ним. Здесь важен для нас и сам, интеллектуальный строй анализа в работе с пациентом. «При неврозе навязчивости (Zwangsneurose), т.е. известных формах его, чувство вины чрезвычайно явно, но не может найти себе оправдания в глазах Я. Поэтому Я больного с негодованием отвергает предположение о виновности и требует от врача поддержать его попытки отклонить от себя чувство вины. Было бы нелепо уступать такому больному, потому что это не дало бы никаких результатов. Анализ в таких случаях показывает, что сверх-Я находится под влиянием событий, которые остались неизвестными Я. Бывает возможным действительное нахождение вытесненных импульсов, обосновывающих чувство вины. Сверх-Я в этом случае знает о бессознательном ОНО больше, нежели Я» [40, с. 52]. Мы всегда помним о многогранности, «интернализации» фрейдовских фигур [35]. Всё это есть интересная психотерапевтическая теоретическая «архитектура» без клинико-классических, полнокровно-жизненных, личностных переживаний. Она ждёт пациентов, тяготеющих к движениям души, переживаниям подобного «интеллектуального» теоретического рода. Или пациентов, охотно внушающихся непонятно-загадочными, «заморскими» «психологическими формулами». 14. Для сравнения приведу места из «примерного содержания беседы» с психастеником из книги основоположника современной отечественной клинической классической психотерапии Семёна Исидоровича Консторума (1890–1950). Из книги «Опыт практической психотерапии» (2010) [29, с. 102]. «Ваше неверие в свои силы, ваше чувство недостаточности есть целиком и полностью следствие вашей неопытности: вы мало знаете о жизни и потому дезориентированы. Вы не знаете, что ваши страдания — это удел очень и очень многих и притом не менее, а более социально ценных людей. Понятно, что то напряжённое, подавленное душевное состояние, в котором вы пребываете, порождает целый ряд тягостных явлений, в том числе телесных: будучи погружены в самого себя, вы мнительны, вы прислушиваетесь ко всем своим ощущениям; прислушиваясь к своему сердцу, вы нарушаете его деятельность и испытываете сердцебиение. Прислушиваясь к дыханию, вы испытываете стеснение в груди. Вы озабочены своим желудком и, бессознательно глотая воздух, начинаете страдать отрыжкой и т.д. (воздухоглотатели попадаются нередко среди этих больных). Вы потеете, краснеете, бледнеете и т.д. Но при этом вы совершенно здоровы, и все эти явления — следствие вашего душевного состояния (полезно демонстрировать этим больным для разъяснения механизма психогении общеизвестный опыт Бекона). Но, мало того: вы полагаете, что окружающие догадываются о вашем тяжёлом внутреннем конфликте и смотрят на вас не то с сожалением, не то с усмешкой. Вы начинаете их бояться, отходите от товарищей, от коллектива, ещё больше замыкаетесь в себе. Коротко: вы попадаете в порочный круг, который и заставляет вас с утра до ночи совершать “80000 верст вокруг самого себя”». И далее — важное замечание глубокого психотерапевта-клинициста на той же странице. «Само собой разумеется, что клиническая картина состояния подобных больных часто расцвечивается теми или иными конституциональными или ситуационными моментами, то приобретая более явственно депрессивный, то вегетативно-ипохондрический характер. Однако, как правило, психастеническое ядро при всем этом является основой и именно против него должны быть направлены все наши психотерапевтические усилия». «Психастеническое ядро» — это, понятно, личность психастенического пациента. 15. Клиническая классическая психотерапия во всех случаях, как стало давно уже известно, есть работа, прежде всего, с личностью, пронизывающей собою всю клинику [ 5–9]. Для клинициста с его чувством природы пациента как источника души, духа личность это — полнокровный природный характер (темперамент, конституция). Это живой земной человек. Поэтому сегодняшний психотерапевтический клиницизм включает в себя в процессе лечения изучение (нередко вместе с пациентом) характерологии. Изучение личностной почвы, на которой произрастают нервные и даже психотические душевные расстройства (депрессивные, навязчивые, истерические, галлюцинаторные и т.д.). Не только произрастают, но и несут в себе черты этой родной личностной почвы. Психотерапевт обнаруживает в клинике характерологическую окраску симптомов, синдромов. Это важнейшее для диагноза и лечения в клинической классической психотерапии. Без этого психотерапевт-клиницист не смог бы сегодня помогать природе приспосабливаться к травме, защищаться от вредоносного — совершеннее, нежели природа делает это сама. Психотерапевт-психолог не тянется к изучению полнокровных характеров: он не чувствует природное в основе характерологического. Для него личность (характер), клиническая картина — формула. Как для Фрейда. Формула — и клиника, и сама психотерапия. Нередко сложнейшая формула. Формула, повторяю, — и в клинической картине, и в психотерапевтическом воздействии. Психотерапевт-психолог с врачебной душой (душой клинициста) своим мироощущением подобен клиницисту. К сожалению, он медицинского образования не получил, дверью ошибся. А истинному психологу суждено по-своему искать только «чисто психологические» расстройства. Без отголосков природы в них. И какой-то изначальной психотерапевтической «психологической формулой», теорией-концепцией наводить порядок в этих «чисто психологических» переживаниях пациента. Личность понимается здесь, повторю, не полнокровно (как у клинициста), а, ещё повторю, фигурально-интеллектуально. Иногда как бы ярко, жизненно, как у Роберто Ассаджиоли, но без чувства природной, конституциональной основы (см. Словарь практического психолога (1998) [37, с. 256–269]). Кстати, для клинициста понятие «личность» и «характер» в практике часто меняются местами. Термин «личность» в точном, истинном, смысле разумеет у клинициста о неповторимости у данного человека личностных характерологических свойств. Так, человек может быть психастеником по-своему характеру, но он неповторим в сравнении с другими психастениками (когда говорим о его «психастенической личности»). Нередко случается, что клиницист и психолог в своих беседах перестают держаться точного отношения к указанным терминам и для лучшего взаимопонимания переходят на более жизненное, всем понятное. Каждый (психолог и клиницист), выходит, по-своему прав своим мироощущением, равно необходимым для существования Человечества. Как это доказала не только история развития науки (математики, физики, биологии, медицины, психологии). Доказала и повседневная психотерапевтическая практика. Каждому психотерапевту остаётся понять-почувствовать, может ли он по-своему помочь пациенту, который к нему пришёл. И ещё. Чувство неповторимости у пациента целительно оживляется неповторимостью бескорыстно заботящегося о нём психотерапевта. 16. Психотерапевты-психологи обычно говорят о концепциях, теориях, сессиях. Клиницисты редко обращаются к этим терминам, чувствуя интуитивность, конструктивность их происхождения. Клиницисты-психотерапевты говорят о «клинико-психотерапевтических неудачах», «душевно-природных закономерностях», которые открываются в их исследованиях в процессе лечения, о «клиническом наблюдении», «психотерапевтическом выразительном улучшении», о «стойкости застарелой симптоматики», о «вдохновенном подъёме» и т.д. В душевных страданиях чувствуют телесное («душа болит, жалит»). Таким образом, и в научно-психотерапевтическом языке чувствуется мироощущение: более концептуальное, интеллектуальное — у психологов или более жизненное, полнокровное, ближе к соматической медицине и искусству — у клиницистов. Психотерапевт-клиницист чаще одухотворённо-сердечнее психолога, психолог — интеллектуально-архитектурнее, аналитичнее (анализ бессознательной жизни пациента). В одних случаях необходимо одно, в других — другое. Клиницист живёт клиническим опытом, психолог — психологической теорией, интуицией, техникой (реализующей концепцию). Интуиция — непосредственное, без обоснования, без убедительных для многих реалистических доказательств, — постижение истины. Как у Пифагора, Парацельса, Фрейда. Постижение нередко с необычными, мифологическими, тоже интуитивными «доказательствами». В широком понимании это — теоретическое познание мира, жизни. Опыт — обретение, усвоение в работе практических знаний, ощущений, обобщения, навыков. Опыту необходимо основательно учиться, приобретать его благодаря учителям. Интуиция — врождённое чутьё. Клиницист постигает годами опыт учителя. Будь он хирург, будь психотерапевт. Психолог учится психотерапии, в основном, от теории, концепции, претворяя их в свою практику, реализуя в общении со страдающим. У Гиппократа в начале «Клятвы» читаем: «считать научившего меня врачебному искусству наравне с моими родителями, делиться с ним своим достатком и в случаях надобности помогать ему в его нуждах; его потомство считать своими братьями, и это искусство, если они захотят его изучать, преподавать им безвозмездно и без всякого договора…» [23, c. 86]. Зигмунд Фрейд в «Очерке истории психоанализа» (1914) уточняет: «психоанализ — моё творение». «В течение десяти лет им занимался один только я, и все неудовольствия, вызванные у современников этим явлением, всегда обращались против меня одного» [39, с. 17]. Фрейд не посчитал психоаналитиками своих близких учеников Юнга и Адлера, по-своему нарушивших архитектуру его Строения. Все, в сущности, психоаналитические подходы с отклонениями от «чистого» психоанализа Фрейда остаются в области психодинамической психотерапии. Подробнее о сравнении психотерапии клинически-классической с психологической см. — 6. 17. Психотерапевтическая теория (концепция) как логическая система взглядов, интеллектуально приподнятая над земной жизнью, существенно не поправляется и самим автором в процессе развития. Она лишь развивается-добавляется, нередко в ожесточённом споре с коллегами, которые желают её существенно поправить (как Юнг, Адлер — психоанализ Фрейда). Клинические классические учения, представления обычно поправляются, переделываются в своём развитии и самим автором, и его последователями — обычно с благодарностью друг к другу (к примеру, Яроцкий и Консторум; учение о гипнозе). Концепций множество, а клиницизм со времён Гиппократа един. Психотерапевтический клиницизм един, вечен своими содружественными работниками, своей непреходящей полнокровно-живой ценностью человечеству. Гиппократ, Сиденгем, Пинель, Эскироль Гризингер, Зыбелин, Мудров, Дядьковский, Саблер, Малиновский, Корсаков, Токарский, Форель, Дюбуа, Дежерин, Жане, Шульц, Макс Мюллер, Яроцкий, Бехтерев, Клези, Кречмер, Каннабих, Консторум [5-9]. Долго живут и некоторые психотерапевтические теории, концепции. Для развития психотерапии, для помощи многим расположенным к концептуальному лечению пациентам. Всё противоречивое слишком необходимо миру пациентов. Вообще народу. Кроме зла. Этого доброго психотерапевтического немало и в клинической классической психотерапии, и в психологической (психодинамической, экзистенциально-гуманистической, когнитивно-поведенческой, интегративной), сугубо технической и ещё другой. Указанные направления психотерапии могут соединяться, перемешиваться между собою. Например, в случае благотворных соединений когнитивно-поведенческой психотерапии с клиницизмом [4]. 18. По опыту многолетней психиатрически-психотерапевтической жизни (с лечебно-преподавательской практикой, с консультациями в разных городах страны) убеждён, что многим, многим российским страдающим тревожно-депрессивным пациентам возможно серьёзно помочь амбулаторно, без психоневрологического диспансера. Это разнообразные психастеноподобные и психастенические пациенты чаще всего реалистического склада души [17–21]. Они могут лечиться в поликлиниках у психологов (с врачебной душой) по всей стране. Существенно помогает им, сообразно их личностным национальным особенностям, прежде всего (но не всегда), именно отечественная клиническая классическая, консторумская психотерапия (ККП). С.И. Консторум (1890–1950) — основоположник современной отечественной ККП [5, 29]. Существование психотерапевтических направлений разных мироощущенческих полюсов было всегда. Оно необходимо для развития психотерапии в человечестве. Ученики Ойгена Блёйлера, будущие классики Эжен Минковский и Людвиг Бинсвангер (Цюрихская школа) тянулись в изучении шизофрении к психологически-ориентированной интуитивной психотерапии. Великий клиницист Блейлер, которого они глубоко уважали, «по-отечески» не уставал их упрекать за «философский склад ума» [33, c. 197]. Сам же не был против человечной терпеливой реалистической психотерапии, даже гипнотических сеансов в некоторых случаях (см. известное блёйлеровское «Руководство по психиатрии» (1920) [3]. Но Гуссерля и Бергсона, видимо, читать хмуро отказывался. Такова жизнь с её разными мироощущениями. Сегодняшней нашей поликлинической психотерапевтической помощи (которая по сей день пребывает в некотором тупике), её развитию, несомненно, серьёзно поспособствует современная отечественная ККП для русских и не русских пациентов страны. Существо этого направления, повторю, — в сердечной отечественно-реалистической помощи, исходя из клинической картины, включающей в себя личностную почву. Психотерапия такого рода открывает пациенту его сокровенные ценности, даёт возможность вдохновенно почувствовать себя неповторимым творческим собою на своём жизненном пути (даже если инвалид). И с помощью тоже отечественных психотерапевтических приёмов, проникнутых реалистическим личностным звучанием, подняться к живой, по возможности, общественно полезной жизни. Это важно сегодня, в первую голову, для пострадавших ветеранов и их семей. В этом и состоит главная практическая мысль очерка, к которой постепенно шёл [13–15]. Заключение Сегодня насущна национальная практическая психотерапевтическая работа, душевно созвучная страдающим ветеранам, в том числе — с увечьями. И страдающим близким ветеранов. Вообще тревожно-напряжённым людям России. Качественную психотерапевтическую помощь такого рода, убеждён, возможно оказывать, в основном, вне психиатрических учреждений, в поликлиниках. Печально, что давно ушла из поликлиник России врачебная психотерапия. Но есть психологи с врачебной душой, предрасположенные мироощущенчески к отечественной, национальной психотерапии. Способные выполнять хотя бы её элементы. На этих психологов надежда. Существует бесценный опыт отечественной врачебной психотерапии, который необходимо поднимать, оживлять, развивать. Это могут делать по-своему и психологи с врачебной душой (предрасположенные к клиницизму), работая в поликлиниках. Такие психологи в поликлиниках способны освоить и элементарную профилактику зависимостей вне наркологического учреждения [8]. Профилактику грядущего алкоголизма и наркоманий. Необходима большая организованная психотерапевтически-профилактическая работа. Иначе душевная беда навалится на нас врасплох. В конце такого очерка о мироощущениях, видимо, следует сказать и о своём мироощущении. Я клиницист, материалист, надеюсь, одухотворённый. Неверующий, но с глубоким уважением с детства к религии Добра, к верующим в Добро, Правду, Справедливость. Мне близко православие своим традиционно скромным духом в сравнении с другими ветвями христианства. Люди разной природой своей предрасположены к разным мироощущениям для разных своих добрых дел. Добро, Правда их объединяет. К сожалению, и Зло объединяет природно расположенных ко Злу. Почему всё так происходит — толком не знаю. Остаётся быть ближе к Добру. И в психотерапии остаётся быть самим собою. Но во имя Добра. Литература Абу Али Ибн Сина (Авиценна). Канон врачебной науки. Книга III, том первый. Издание второе. Пер. с араб. У.И. Каримова и М.А. Салье. — Ташкент: Издательство «ФАН» Узбекской ССР, 1979. — 792 с. Арнольд из Виллановы. Салернский кодекс здоровья. Пер. с латинского и примечания Ю.Ф. Шульца, вступ. статья В.Н. Терновского и Ю.Ф. Шульца. — М.: Медицина, 1970 — 112 с. Блейлер Эуген (Ойген). Руководство по психиатрии. Пер. с дополнениями по последнему 3-му нем. изд-ю д-ра А.С. Розенталь. — Берлин: Изд-во Т-ва «Врач», 1920. — 542 с. Бурно А.М. Терапия пустого усилия. Когнитивно-ориентированный подход к быстрому облегчению душевной боли: учебное пособие для врачей и психологов. — М.: РУДН, 2015. — 289 с. Бурно М.Е. Клиническая психотерапия. Изд. 2-е, доп. и перераб. — М.: Академический Проект; Деловая книга, 2006. — 800с. Бурно М.Е. Клинический театр-сообщество в психиатрии (руководство для психотерапевтов, психиатров, клинических психологов и социальных работников). — М.: Академический Проект; Альма Матер, 2009. — 719 с. Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением (отечественный клинический психотерапевтический метод). — 4-е изд.; испр. и доп. — М.: Академический Проект, Альма Матер, 2012. — 487 с., ил. Бурно М.Е. Терапия творчеством и алкоголизм. О предупреждении и лечении алкоголизма творческими занятиями, исходя из особенностей характера. Практическое руководство для врачей, психологов, педагогов. — М.: Институт консультирования и системных решений. Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2016. — 632 с., ил. Бурно М.Е. О характерах людей (Психотерапевтическая книга). — Изд. 7-е, испр. и доп. — М.: Институт консультирования и системных решений, Общероссийская профессиональная психотерапевтическая лига, 2019. — 592 с., ил. Бурно М.Е. Символы и характеры // Психологическая газета, 29 декабря 2022 г. Бурно М.Е. Краткая история Клинической классической психотерапии (ККП) // Профессиональная психотерапевтическая газета, 2022, вып. 9. Бурно М.Е. Из записей к лекциям и семинарам на тему: «Об основных психотерапевтических (душевных, психических) воздействиях (психотерапевтических «механизмах»), исходя из клиницизма. К панораме мировой психотерапии. Азбука клинического дела» // Профессиональная психотерапевтическая газета, 2023, вып. 2. Бурно М.Е. К вопросу о реабилитации ветеранов, нуждающихся в психотерапии // Психологическая газета, 17 января 2023 г. Бурно М.Е. К практической психотерапии тревожно-депрессивных пациентов (в т.ч. ветеранов, страдающих хроническим ПТСР). Часть 8 // Психологическая газета, 23 мая 2023 г. Бурно М.Е. Заметка о терапии творческим самовыражением (ТТСБ) ветеранов с хроническим ПТСР (с увечьями тоже) // Психологическая газета, 20 июня 2023 г. Бурно М.Е. К истории учения о темпераментах (характерах) — для практического психотерапевта // Психологическая газета, 16 января 2024 г. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России // Психологическая газета, 14 марта 2024 г. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 2 // Психологическая газета, 28 марта 2024 г. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 3 // Психологическая газета, 11 апреля 2024 г. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 4 // Психологическая газета, 24 апреля 2024 г. Бурно М.Е. О психастенических и психастеноподобных пациентах России. Часть 5 // Психологическая газета, 8 мая 2024 г. Войно-Ясенецкий В.Ф. Очерки гнойной хирургии. Изд. 2-е, значит. дополнен. — М.: Госиздат медиц. лит., 1946. — 544 с. Гиппократ. Избранные книги. Пер. с греч. проф. В.И. Руднева. Вступ. статья и примеч. проф. В.П. Карпова. — М.: Госиздат. биолог. и медиц. литер., 1936 г. — 736 с. Гоголевич Татьяна. Психотерапевтическая помощь людям сложного характера. Краткосрочная терапия творческим самовыражением пациентов с шизоидной и психастенической психопатиями. — Lambert Academic Publishing. Deutschland, 2015. — 465 с. (на русс. яз.) Гурвич В.Б. К вопросу о феноменологии катарсиса // Психотерапия. — 2004. — №12. — С. 22-32. Гурвич В.Б. Пифагорейский образ жизни как отражение психологического и психотерапевтического катарсического процесса // Психотерапия. — 2006. — №6 (42). — С.3-10. Гурвич В.Б. О походе без пищи по своей воле (Рассказ с научным анализом и статьёй) — М.: Российское общество медиков-литераторов, 2007. — 155 с. Ковнер С.Г. Очерки истории медицины. Вып. второй. Гиппократ. — Киев: В университетской типографии (В.И. Завадского), 1883 — 373 с. Консторум С.И. Опыт практической психотерапии / Под ред. Н.В. Иванова и Д.Е. Мелехова. — Изд-е 3-е, стереотипное. — М.: Медицинская книга; Анима-Пресс, 2010. — 172 с. Копытин А.И. А.И. Копытин об истории арт-терапии в России и её будущем // Психологическая газета, 31 мая 2023 г. Краткосрочная Терапия творческим самовыражением (метод М.Е. Бурно) в психиатрии. Коллективная монография. РМАПО. — М.: Институт консультирования и системных решений, ОППЛ, 2015. — 240 с., ил. Лука (Войно-Ясенецкий), архиепископ Симферопольский и Крымский. — М.: Терирем, 2016. — 160 с. Минковский Эжен. Шизофрения. Психопатология шизоидов и шизофреников. Пер. с франц. Ю.А. Ромашева. — М.: Издательский дом «Городец», 2017. — 208 с. Мультановский М.П. История медицины. — М.: Госиздат медицинской литературы, 1961. — 348 с. Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа. Пер. с англ. Л.В. Топоровой, С.В. Воронина и И.Н. Гвоздёва под ред. канд. философ. наук С.М. Черкасова. — СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995. — 228 с. Салернский кодекс здоровья, написанный в четырнадцатом столетии философом и врачом Арнольдом из Виллановы. Перевод с латинского и примечания Ю.Ф. Шульца. Вступительная статья В.Н. Терновского и Ю.Ф. Шульца. — М.: Медицина, 1970. — 112 с. Словарь практического психолога. Составитель — С.Ю. Головин. — Минск: Харвест, 1998. — 800 с. Фрейд Зигмунд. Лекции по введению в психоанализ. Том II. Пер. с нем. д-ра М.В. Вульфа. 2-е изд-е. — М.-Пб.: Госиздат, 1922. — 252 с. Фрейд Зигмунд. Основные психологические теории в психоанализе (сборник статей). Пер. д-ра М.В. Вульфа с вступит. статьёй проф. И.Д. Ермакова. — М.-Пг.: Госиздат, 1923. — 208 с. Фрейд Зигмунд. Я и ОНО. Пер. с нем. В.Ф. Полянского под ред. А.А. Франковского. — Л.: ACADEMIA, 1924. — 63 с. Юнг Карл Густав. Собр. соч. в 19 т. Т.15. Феномен духа в искусстве и науке. Пер. с нем. — М.: Ренессанс, 1992. — 320 с. Психологическая газета от 22.11.2013
