«Уход Костомарова был концом всей моей жизни». Татьяна Навка откровенно про Пескова, США, дочь, жесть в фигурке

Главное из подкаста «Произвольная программа».

Гостем нового выпуска подкаста «Произвольная программа» стала олимпийская чемпионка Татьяна Навка. Фигуристка рассказала Максиму Транькову о том, как отреагировала на уход Романа Костомарова, почему считает дочку талантивее себя, что привело к сепарации от Ильи Авербуха и о старте собственных проектов, а также о реакции супруга Дмитрия Пескова на ледовые шоу и о новогодних традициях. Sport24 записал все самое главное.

Навка о начале занятий фигурным катанием

— У меня спортивная семья: мама занималась гимнастикой, папа — легкой атлетикой. Меня, естественно, в три или четыре года притащили в гимнастический зал. Мне категорически не нравился этот вид спорта. Меня с руками и ногами схватили, потому что я была безумно растянутая, хорошо сложена. Единственное, в углу стоял батут. Я сказала: «Ладно, так и быть. Буду к вам ходить, если вы мне будете давать прыгать на этом батуте». Вот у меня с детства было это ощущение скорости, полета, какого-то экстрима, когда кровь бурлит.

Я мучилась где-то месяца два или три, а однажды увидела [Елену] Водорезову, фигурное катание. Как сейчас помню, у меня кровь застыла, родителям сказала: «Все, с гимнастикой мы завязываем, я буду вот только вот так». Меня тут же поставили на ролики, причем это были ролики еще те, допотопные, когда привязывали четыре колесика к ботинку, к обуви. Гоняла на этих роликах и дома, у нас был длинный коридор в квартире, и на улице — привыкала к скорости.

Меня взяли в фигурное катание в четыре с половиной года, я сразу же поехала. Мама сказала, что я родилась, как говорится, в коньках. Поддерживали ли родители? Очень. Они большие молодцы, сделали все, чтобы достать коньки в сложное время, сначала привезли из Москвы ботинки, потом долго-долго искали лезвия. В общем, это была целая операция.

Навка о переходе в танцы на льду

— [В одиночном каталась] до тройных прыжков. До какого-то возраста была первой на всех соревнованиях. Я лидер по натуре, перфекционист — прыгала, вращалась, красиво танцевала, лидировала. Но потом за один год выросла на 12 сантиметров, и все мои ноги в прыжках завязывались в узел где-то на протяжении года. Естественно, стала проигрывать. С первых мест ушла на третье — это была трагедия.

Тренеры пугали: «Если не будешь прыгать, мы тебя в танцы отдадим». Прыгала, падала, у меня были страшные гематомы везде. Мучилась где-то год, потом сказала: «Ладно, хорошо, пойдем тогда в парное катание». У нас тогда была очень сильная группа парников.

Мы пришли, тренер посмотрел на меня и говорит: «Мамочка, вы что, хотите, чтобы ваша дочка тут своими ногами мне все головы поотрезала? Нет-нет-нет». В общем, сразу отказали. Ничего не осталось, пошли в танцы. Меня долго уговаривали.

Пришли в танцы, и я с первой минуты влюбилась в этот вид спорта. Ну, во-первых, мальчики уже взрослые, мне тогда было 13 лет, по-моему. Девочки все такие взрослые, все такие красивые, накрашенные, у всех какие-то красивые наряды. Не надо прыгать, не надо падать. Все танцуют.

Нужно отдать должное — наши тренеры в Днепропетровске понимали, что я очень талантливая. Был такой специалист — Марк Ощегуревич, он тогда ездил по городам Советского Союза и давал мастер-классы. И вот он меня заметил и сказал, естественно, нашим тренерам и моей маме: «Пожалуйста, я вас умоляю, ее нужно в Москву. Здесь ей не дадут дороги, нужно в самый эпицентр, где куют олимпийских чемпионов». Таким образом мы попали к Дубовой.

Это удивительно [что родители согласились без раздумий]. Я говорила: «Мама, как ты могла меня отправить [одну в Москву в 14 лет]?». Меня определили, нашли знакомых, платили какую-то копеечку. Первые два-три месяца жила где-то в семье. Меня кормили, ездила оттуда в школу, на тренировки.

Навка о создании дуэта с Костомаровым

— Изначально я хотела с ним встать еще в 1996-м, когда рассталась с Самвелом Гезаляном. Мы искали партнера, позвонили Роману. А я как-то в то время немножко набрала, была пышечкой. Роман тогда ответил: «Я с этой тетей кататься не буду». У нас еще разница в два года была, он младше меня.

Я встала в пару с Николаем Морозовым, мы два года с ним прокатались. Все подходили и говорили, что надо менять партнера, потому что у нас разница в росте была не очень большой. Практически одинакового роста — он, бедный, набивал себе каблуки, платформу, да. Мне с ним очень нравилось кататься — крутили, вертели, придумывали, прям копались. И Саша Жулин, и вот этот весь творческий союз. Я понимала, что все это — удовольствие, но цель-то — олимпийская медаль.

Была вторая попытка постучаться в дверь опять к Роману Костомарову. Он в тот момент уже увидел меня с другой стороны, я уже похудела немножко. Роман согласился, но с одним условием, что мы будем кататься только у Линичук: «У Жулина я кататься не хочу».

Год катались, ругались, естественно. Я не знаю пар, которые не ругаются, — это нормально. Причем я замечала наше состояние, когда мы не ругаемся. Как Шерочка с Машерочкой, прям вот за ручку: «Ромочка, ну что, поедем туда? Давай сюда». Прогресс останавливался, его нет. Мы такие милые, хорошие, нам все комфортно. Ну не сделали, ничего страшного. И как только начиналось… Вот тут шла искра, какая-то такая сумасшедшая энергия. Доказать это было друг другу: «Я лучше. Нет, я лучше». Кармен и Тореадор — это вот, наверное, абсолютно про нас.

Через год Рома приходит ко мне и говорит: «Таня, не хочу больше кататься с тобой, я меняю партнершу». Для меня это был, конечно, просто шок, конец всей моей жизни. Говорю: «Рома, почему?» Отвечает: «Мы с тобой ругаемся». Говорю: «Правда? Из-за этого надо бросать? Все ругаются. Ну ничего, как-то мы ругаемся, миримся. Смотри, мы классно выступили, сразу десятые — на нас ставки. Все говорят про нас, что это новые чемпионы. Мы красивые, статные, сразу заметные».

Я думала интуитивно, что, скорее всего, это Линичук… А тогда Аня Семенович как раз заканчивала. Анька тоже такая боевая, и Линичук просчиталась. Она, во-первых, опять испугалась, что я заберу Костомарова к Жулину. Наверняка это было ее главное понимание ситуации. С Анькой она была уверена, что точно все сделает.

Я время зря не теряла, быстренько собралась, поняла, что надо двигаться дальше, жить. Что теперь? Умирать? Нет, все еще впереди. Но я как-то уже с карьерой закончила, конечно, забеременела сразу своей первой дочкой, за что безумно благодарна Роману и Наталье Владимировне Линичук. Вовремя забеременела, родила в мае, как раз сезон на носу.

У них с Анькой тоже не складывалось. Аня там с травмами, какая-то ситуация была. Роман позвонил и сказал: «Тань, дурак, прости. Черт попутал, Линичук мне все рассказала. Она меня, в общем, вот так и уломала, сказала, что с Аней [лучше кататься]. Но я понял, что мы с тобой созданы друг для друга. Пожалуйста, пожалуйста, давай кататься вместе». Я сказала: «Минуточку». Не ожидала, что он предложит.

Честно, на тот момент я уже распрощалась с фигурным катанием. Думала неделю, но потом поняла, что я себе не прощу. Естественно, уже я поставила условие, что будем кататься теперь только у Жулина. Роман буквально через неделю приехал к нам, первое время жил у нас.

Самое главное, чему я благодарна, когда я каталась у Натальи Ильиничны Дубовой… Мы ее так боялись. Она заходила в раздевалки — мы не шевелились, только бы притвориться мебелью, чтобы она прошла и не заметила. На тренировках, если она, не дай бог, как-то посмотрит… Страх был несусветный. И когда я потом после нее уже тренировалась у других, с какими-то людьми, которые, казалось бы, страшные, злые или могут тебе причинить какое-то зло, обиду, вот мне, правда, после Натальи Ильиничны ничего больше в жизни не страшно.

Навка о жесткости в спорте

— Готова ли я, чтобы моя дочка проходила через жесткое обращение в спорте? Это интересный вопрос. Я разговаривала с Аней Щербаковой и как раз задавала этот вопрос. Я понимаю психологию Ани, [Камилы] Валиевой, [Алины] Загитовой, [Евгении] Медведевой. Уверена, что Тутберидзе к каждой девочке искала свой подход — и даже не потому, что искала. Это эмоциональный обмен с каждым ребенком: на одного ты можешь так крикнуть, потому что по-другому он не понимает.

Я просто с этим сталкивалась. Как только по головке гладишь, говоришь «ты моя хорошая, давай соберись», она идет и не прыгает, даже не заходит на прыжки. Как только скажешь что-то жесткое — вообще другой человек. Я говорю о спорте. Они все у меня катаются, и я знаю, как с кем…

— Так может, они уже пришли к тебе с такой психикой?

— Я и говорю: они все катались у одного тренера — и все абсолютно разные. И с одной мне не нужно так разговаривать, а с другой нужно, потому что она по-другому не понимает. Я уверена, что все тренеры ищут свой подход. Не то что они ищут, это просто опытный, мудрый человек, он понимает, чувствует, энергетически понимает. Тренерский талант, абсолютно.

Навка о дочери-фигуристке

— Родилась ли младшая дочь чемпионкой? Знаешь, как говорит про нее тренер? «Надя, я не знаю, будешь ли ты чемпионкой, но что будешь тренером чемпионов — это 100%». Это тот случай, когда талант бежит впереди ее работоспособности, скажем так. Пока что.

Она настолько талантлива, талантливее меня, правда. В харизме, в чувстве позы. У нее потрясающее качество — плюс-старт: если она прыгает этот прыжок, то всегда делает его на соревнованиях. Я то же самое. Если я прыгала какой-нибудь тройной сальхов, могла его прыгнуть один раз за всю тренировку, пусть даже один из десяти, то на соревнованиях всегда прыгала. Такое у нее есть в характере.

Она постоянно что-то себе придумывает: то ножка болит, то ручка болит. Меня это, конечно, пугает. Но я вижу, как сейчас, ей 10 лет наступило, она прям взрослеет. Я знаю, что Надя не будет смотреть эту передачу, она у нас поздно проходит. Могу рассказать, чем я ее держу, за рычажки дергаю.

Говорю: «Ну Надь, раз у тебя все болит, ну все, в «Щелкунчике» будем выступать… Выберем девочку из твоих подружек». Она: «Нет, я буду кататься сама, никто не будет кататься». Таким образом она идет… Звонок: «Мам, у меня температура, голова, давление». В 10 лет она уже идет в медпункт, меряет давление. Это смешно, мило. Но потом, после разговора о «Щелкунчике», давление успокаивается, это все проходит, и мы тренируемся.

— То есть для Саши Плющенко, который катается постоянно у Жени в шоу, это мотивация к тренировкам?

— Кстати, я не разговаривала с Женей на эту тему. Мне Яна рассказывала, что это совершенно другой случай — его невозможно выгнать со льда. Надя мне звонит и говорит: «Мамочка, можно я на хореографию не пойду? Я устала, понимаешь?». На мой взгляд, невозможно стать чемпионом, если ты будешь филонить, прогуливать хореографию, растяжку, ОФП.

— Возможно.

— Да? Успокой меня. Правда, знаешь, Рома Костомаров тоже все прогуливал абсолютно (смеется). Может быть, она знает, что и так всего добьется. Посмотрим, жизнь покажет.

Навка о «Ледниковом периоде»

— В прошлый раз мы сидели [в жюри «Народного Ледникового периода»], и я только думала как раз об этом. Думала: «Господи, какое счастье, что у обычных людей есть возможность [принять участие в проекте]». Во-первых, они все с безумными, тоже такими горящими глазами обожают наше фигурное катание. Они популяризируют среди народа это, борются, преодолевают себя, катаются с красивыми фигуристками и фигуристами, со звездами, которых они даже не могли себе представить. Популяризация фигурного катания идет бешеная за счет, конечно же, этого «Ледникового периода» среди народа. А что для нас хорошо, так это не только, что наши детки будут заниматься фигурным катанием, а что люди взрослые заниматься будут, я уверена, еще больше теперь фигурным катанием. Ты знаешь, что в Америке очень развито adult skating, когда взрослые люди катаются после 30, 40, 50 лет.

А сейчас, я уверена, еще больше будет [интереса к фигурному катанию], секции открываются. Это же здорово, что люди уходят в спорт, что у них есть интерес, что это какое-то омоложение происходит на льду. И мы это видим.

И, потом, посмотри на всех: на Мишина, на Москвину, на всех-всех-всех тренеров. Чайковская чего стоит, понимаешь? Вообще, красавица, запрыгивает на этих мальчишек до сих пор. Ну ты представляешь, 83 года! Какой вообще идет адреналин! Это, наверное, секрет фигурного катания, льда.

Изначально как-то в поезде мы ехали из Екатеринбурга куда-то нашей большой ледовой компанией. И Илья Авербух заходит и говорит: «Ну что, ребята, будет «Ледниковый период»!» Говорим: «Что это такое?» У нас там Олимпиада только что прошла. Мы тут в туре, звезды, у нас зрители, залы полные. Как это, что это? Он говорит: «Будете с людьми, не умеющими кататься, кататься в парах». И когда вот это все пошло-пошло-пошло… Честно, первый год мы, конечно, все просто кайфовали. Мы вообще не соревновались. Я, например, так точно — просто получала удовольствие. У нас номера тогда были несложные, мы не делали вот этих сумасшедших поддержек, как сейчас поднимают выше головы этих девчонок. Это был такой кайф, такое удовольствие!

Наш с Маратом Башаровым номер «Реорита» мы поставили буквально за ночь. И Авербух говорит: «Это будет шедевр, ты не представляешь!» Я говорю: «Да что там, два притопа, три прихлопа». И вот, действительно, все 6.0, столько лестных прекрасных слов, судьи в восторге, все в восторге.

Наутро я пошла в магазин. И я себя почувствовала первый раз за всю жизнь, как Ирина Роднина в 80 году, когда приехала в Днепропетровск и все вокруг нее вот так столпились, и я в том числе маленькая, мне пять лет или шесть. И вот так же вокруг меня столпился весь магазин. Все мне хлопают. Все мне, значит: «Танечка, это что же это было, да спасибо вам!» И плачут, и смеются, и просят автографы, и фотографируются. И я просто… В первый раз в жизни я себя почувствовала реально звездой. Вот что такое «Ледниковый период». После Олимпиады я себя даже так не чувствовала.

Навка о создании своих шоу

— Во-первых, никаким конкурентом я никому не собиралась становиться. Я не представляла, что это вот так пойдет. Ну, конечно, надеялась, что так случится, но это было безумно страшно, и я шла к этому несколько лет. В какой-то момент я поняла, что, во-первых мне тоже нужно развиваться самой, что-то делать свое. В какой-то момент я поняла, что Илья [Авербух], и он вправе это делать, выбирает то, что он хочет и кого он хочет, и рулит, как шахматами: «Сюда того хочу, этого сюда хочу». Ну, в общем-то, это правильно, он руководитель, он…

— Карабас-Барабас.

— Да, абсолютно Карабас-Барабас. Так как я овен, мне стало это неприятно. Я сказала: «Почему, в общем-то, меня вот сюда берут, а туда не берут? Я хочу туда, куда я хочу, а не туда, куда кто-то другой хочет». И решила делать так, как я хочу — это то, где я есть. Я, конечно, безумно рада этому. Рада, что рискнула.

Я очень страшно переживала, стрессовала, когда выходил мой первый спектакль «Руслан и Людмила». Похудела килограмм, наверное, на семь — мне снились эти Черноморы, Карабасы-Барабасы, я не спала. Я даже на Олимпиаде так не нервничала, как нервничала тогда.

В общем-то, главная причина — это развитие. Я понимала, что не буду же я всю жизнь кататься у Ильи. В любом случае это когда-то закончится. Мне нужно дальше что-то делать. Я очень творческий человек.

Создать команду — это очень сложно. Я просто бросилась в омут с головой, ничего не знала, не понимала. Я благодарна Алексею Алексеевичу Сеченову. Изначально просто ему позвонила, потому что он тогда работал какое-то время на Первом канале, он был супероператором, и у нас были теплые отношения. Я позвонила посоветоваться, кого он знает, чтобы мне помочь с созданием шоу, с режиссурой. И он мне сказал: «Я». Отвечаю: «Да? Поехали, я согласна». Я не ошиблась, он невероятно крутой. Он мне как отец, открыл мне эту дверцу, показал, научил.

— То есть «Навка Шоу» — это не только имя, ты вообще погружена во все процессы создания спектакля?

— Я погружена вообще во все, начиная от блесточек на костюмах у кордебалета и заканчивая тем, как кто красится, какая музыка, какие декорации, какие бортики, какой лед, какой свет и какой звук, как будут зрители сидеть, как в коридоре будут заходить и где будут фотографироваться, как будет мерчендайзинг лежать.

— Ни разу не участвовал ни в одной премьере, но знаю, какое количество людей даже в урезанных шоу, которые гастролируют. Понятно, что это огромное количество артистов-фигуристов, но плюс еще огромное количество световиков, звуковиков, костюмеров, режиссеров. С кем тебе сложнее работать: с фигуристами или с так называемым стаффом?

— Конечно, со стаффом. С фигуристами все понятно. Мы все трудяги, мы все привыкли и мы все знаем, что нам нужно и как нам нужно. У нас всех это с детства. Ты пришел — работай. До трех, до четырех, до пяти утра — работай. И никто не канючит, в основном. Редко бывают какие-то капризы.

Бывает с творческими людьми и очень сложно. Они все талантливые, они все имеют свою точку зрения. Не так ему сказал, не так показал, не так позвонил. И вот нужно это все учитывать, со всеми ладить, всех держать, всех мирить, не слышать или слышать.

Строгий ли я руководитель? Нет, мне кажется, я не строгий. Но, честно, ужасно не люблю некомпетентность, то есть непрофессионализм, когда люди пофигистично относятся к тому, что они должны сделать. Вот когда человек болеет, живет этим, он может ошибиться, — я прощаю ошибки, считаю, что любой человек может ошибиться. Но когда я вижу, что человеку пофиг, когда он тяп-ляп работает, я могу накричать даже. Очень не люблю, когда это делаю, но я могу накричать, когда человеку все равно.

— Что для тебя сложнее: создание ледового шоу или победа на Олимпийских играх?

— Это сравнивать нельзя. Победа на Олимпийских играх — это вся моя жизнь. Создание ледового шоу — это всего лишь год, как я называю — девять месяцев, как рождение ребенка. Конечно, Олимпиада — это несравнимо! Но, знаешь, каждый раз, создавая новое шоу, я понимаю, что пока молодая, пока у меня глаза горят, пока у меня есть энергия, здоровье, желание, я как голодная должна делать каждый год что-то новое, удивлять саму себя и зрителя, творить, создавать себе такой фундамент, коробочку с драгоценностями, которые потом буду доставать, надеюсь, до старости, и все мои детища будут жить вечно. Вот так я хочу. Там можно чуть-чуть что-то подшаманить, что-то улучшить.

И каждый год я думаю: «Нет, ну все, в следующем году передых». Это реально 24 часа в сутки. Вот мы сидим на «Ледниковом», и ты видишь, что я там постоянно работаю, созваниваюсь. Я прихожу домой, мой муж меня ждет, а мне нужно еще поговорить. Он говорит: «Подожди, 12 часов ночи, какой композитор?» Я говорю: «У нас все творческие люди, им надо работать ночью!» Я еще и композитор, чтобы ты понимал. Музыку напеваю, говорю: «Так, включай звукозапись, я сейчас тебе буду петь то, что вы должны сыграть». Такое тоже бывает.

— Муж понимает или ревнует к работе?

— Муж понимает.

— А кто при такой работе из вас позднее ложится, ты или Дмитрий?

— Мы вместе, в основном. Он тоже очень поздно приходит с работы. Если он приходит в девять [вечера], это, можно сказать, рано, как в шесть. А обычно это одиннадцать, двенадцать часов ночи. И частые командировки. Если он в Москве, я его всегда, если это не до пяти утра, дожидаюсь, и мы вместе ложимся спать.

Навка о новом шоу «Щелкунчик»

— Я, признаюсь честно, откладывала [эту идею] все время, потому что кто только не делает этого «Щелкунчика». Да и потом, для меня эта история понятная, все ее знают. Всегда хотелось чего-то другого, чего-то нового, чего еще никто не делал. Например, «Вечера на хуторе», я горжусь тем, что я рискнула в такое непростое время взять Гоголя.

Отговаривали ли меня? Да ты что, конечно! Мне очень многие говорили: «Ну только ты можешь такую тему сейчас взять!» Но это же наш русский писатель, Гоголя проходят в школах. Я хотела это реанимировать и перенести на лед. Еще никто никогда этого не делал. Получилось очень весело, задорно.

А в этом году наконец-то я решилась на «Щелкунчика». Конечно, я понимаю, что каждая театральная группа, я все-таки себя уже именую как театр, должна иметь «Щелкунчика». Ну какой Новый год без «Щелкунчика»? И действительно я вижу, в том числе по билетам, какой ажиотаж происходит: «Ой, «Щелкунчик», это же так прекрасно, Новый год!» У всех эта ассоциация, Новый год почему-то — это «Щелкунчик».

— То есть у тебя будет уже конкуренция не с Ильей Авербухом, а с Большим театром?

— Абсолютно. Я подумала: «Ну что же такое сделать?». Классику уже слушали-переслушали. Вроде и без классики нельзя, но я понимала, что соревноваться с Большим театром — это глупо. В таком же амплуа именно, в таком же стиле. Мы делаем совершенно другого «Щелкунчика», которого еще не было. Вообще мне кажется, что никто не делал это так современно. Безусловно, мы оставляем классическую музыку, но миксуем, аранжировки новые делаем, придумываем какие-то совершенно новые современные музыкальные ходы.

Мы уже поставили достаточно много номеров, то есть все в процессе. Обязательно [буду кататься сама]. Я всегда на Новый год катаюсь, будет моя дочь, Надежда Пескова. Мы играем ее родителей, я и Петр Чернышев.

Навка о популярности ледовых шоу за рубежом

— Я, конечно, вношу непосредственный вклад [в популярность ледовых шоу]. У меня очень крутые, технологически оснащенные шоу, и это такой мировой уровень, которого нет.

Люди хотят зрелища. У меня, кстати, был практически уже заключен контракт с Лас-Вегасом. Была выбрана площадка, были спонсоры американские, они готовы были переделать все под нас. Мы должны были стартовать в Лас-Вегасе с «Русланом и Людмилой». Контракт был там на два или три года.

— Но пока ты съездила в Индию, в Катар…

— В Дубай. В Китай должны — все никак не съездим.

— А как вообще возникла идея ехать в страны, где фигурного катания никогда не было? И как интерес у людей?

— Индийцы языком трогали лед, подходили, никогда не видели, это было так мило, смешно. Они и визжали, и кричали. Это очень забавно. Вика [Синицина] с Никитой [Кацалаповым] просто за руку берутся, они уже там кричат, как дети, и после каждого прыжка — отношение было очень трепетным. Были полные залы, овации, люди вставали, не хотели уходить. Круто.

— Полтора миллиарда индийцев, полтора миллиарда китайцев… Чем тебе не плацдарм для развития?

— Мы медленно заходим [туда]. Надеюсь, что как-то столкнем с «мертвой точки» и эти страны, хотя это непросто.

Навка о самом звездном артисте в касте

— У каждого фигуриста есть свой зритель, поэтому на всех идут. Кто-то радуется, что Вика с Никитой наконец-то поедут в Питер, кто-то расстраивается, что их не будет в Москве. Кто-то радуется, что наконец-то Тарасова/Морозов. Кстати, твои ученики, я очень их люблю. Они невероятно классные, крутые. Они другие, и столько в них мощи, энергии. Это просто бомбическая пара.

Навка о праздновании Нового года

— Я всегда отмечаю с семьей. У нас днем в 13:00 шоу, в 16:00 мы заканчиваем, в 18:00 уже дома, красивая. Обязательно телевизор, елка, оливье, президент. Самый лучший Новый год — дома.

На каком канале смотрю речь президента? Исключительно на Первом. У меня всегда дома стоит заставка, даже неважно, смотрю ли я или слушаю, Первого канала. Да простят все остальные каналы.

Навка о критике Пескова

— Табу у нас нет в семье. Я просто умная женщина, я не задаю лишних вопросов. Меньше знаешь — лучше спишь. Фигурное катание… У меня муж самый большой критик. Поэтому я ему перестала вообще что-либо рассказывать, заранее показывать. Когда он приходит, тогда уже говорит: «Как красиво, как хорошо». А когда ему даешь полуфабрикаты, он уже говорит свое мнение… Сейчас это две вещи. Про «Лебединое озеро» он говорил: «Не понимаю вообще, как можно это делать. Это же такая скукотища, вообще ужас. Заснут все». Но вот, понравилось.

И второй сейчас — «Щелкунчик» тот же самый. Он просто не любит классику, поэтому говорит: «Господи, как это можно вообще ставить?» Гоголь ему был интересен. Он был «за». Естественно, я спрашивала, что он об этом думает и вообще нормально ли, что я беру такую тему? Он говорит: «Конечно, ты молодец, обязательно! Это круто и нужно».