Генетика против рака: как клеточная инженерия спасла жизнь Эмили Уайтхед
В издательстве Corpus выходит книга британского прозаика индийского происхождения Салмана Рушди «Нож». «Сноб» публикует отрывок — историю Эмили Уайтхед, которой был диагностирован острый лимфобластный лейкоз, нечувствительный к традиционным методам лечения. В 2012 году она прошла экспериментальную терапию, основанную на модификации ее Т-клеток, что привело к полному излечению и стало прорывом в области иммунной терапии.
В один ненастный день 2019 года я был на конференции в Пенсильванском университете в Филадельфии. Примерно тысяча ученых, врачей и биотехнологов собрались в аудитории в здании из камня и кирпича на Спрус-стрит. Они приехали сюда, чтобы обсудить успехи новейшего направления медицины — создание генетически модифицированных клеток и их введение в организм человека с терапевтическими целями. Были доклады о модификации Т-клеток, об использовании вирусов для введения генов в клетки и о новых важных шагах в области клеточной трансплантации. В выступлениях и в кулуарах звучали такие термины, как будто биология, робототехника, научная фантастика и алхимия слились в «Терапевтическая клеточная инженерия». «Долгосрочная устойчивость пересаженных тканей». Эта конференция была посвящена будущему.
Но было представлено и настоящее. В нескольких рядах впереди меня сидела четырнадцатилетняя (всего на год больше, чем моей старшей дочери) Эмили Уайтхед. Взъерошенные каштановые волосы, черно-желтая рубашка и темные штаны. Шел седьмой год ее ремиссии после лейкоза. «Она только рада прогулять школу», — сказал мне ее отец Том. Девочка улыбнулась.
Эмили была «Пациентом No 7», она проходила лечение в Детском госпитале Филадельфии. Почти все присутствовавшие на конференции были знакомы с ней или знали ее историю. В мае 2010 года у Эмили был диагностирован острый лимфобластный лейкоз (ОЛЛ). Это одна из наиболее быстро прогрессирующих форм рака, которая чаще всего поражает маленьких детей.
Лечение больных с ОЛЛ подразумевает максимально интенсивный курс химиотерапии: пациентам назначают одновременно семь или восемь препаратов, и некоторые из них вводят непосредственно в спинномозговую жидкость, чтобы убить все раковые клетки, прячущиеся в головном и спинном мозге. Хотя побочные эффекты такого лечения (в том числе постоянное онемение пальцев рук и ног, мозговые повреждения, остановка роста и опасные для жизни инфекции — и это еще не полный список) могут быть весьма неприятны, около 90% детей излечиваются. К сожалению, Эмили оказалась в числе несчастливых 10%, и ее рак оказался нечувствительным к стандартному лечению. Через шестнадцать месяцев после начала курса химиотерапии случился рецидив. Девочку поставили в очередь на пересадку костного мозга — последний возможный вариант лечения, — но за время ожидания подходящего донора ее состояние ухудшилось.
«Врачи советовали мне не узнавать в интернете ее шансы на выживание, — рассказывала мне мама Эмили Кейри. — Так что я немедленно это и сделала».
Из интернета Кейри узнала жуткое: среди детей с ранним или повторным рецидивом не выживал почти никто. Когда в марте 2012 года Эмили поступила в больницу, почти все ее органы были поражены злокачественными клетками. Ее обследовал детский онколог Стивен Грапп — мягкий крупный мужчина с выразительными постоянно движущимися усами. И девочку включили в клинические испытания.
Клинические испытания заключались в том, что Эмили вводили ее собственные Т-клетки. Но эти Т-клетки были перевооружены методом генной инженерии таким образом, что могли распознавать и уничтожать раковые клетки. В отличие от Сэма, которому вводили лекарства для активации иммунитета внутри тела, Т-клетки Эмили извлекали и выращивали вне тела. Эта форма лечения была предложена иммунологом Мишелем Саделейном из Института Слоуна — Кеттеринга в Нью-Йорке и Карлом Джуном из Пенсильванского университета и основывалась на трудах израильского исследователя Зелига Эшхара.
***
В нескольких десятках метров от того места, где мы заседали, располагалось отделение клеточной терапии — надежно изолированное подвальное помещение со стальными дверями, стерильными комнатами и инкубаторами. Здесь группы инженеров обрабатывали клетки, взятые у десятков пациентов, включенных в клинические испытания, а затем хранили их в морозильных камерах, похожих на большие баки. Каждая камера носила имя персонажа из мультсериала «Симпсоны»; клетки Эмили хранились в морозилке «Клоун Красти». Еще одну порцию ее Т-клеток, модифицированных так, чтобы экспрессировать ген, распознающий и убивающий ее лейкозные клетки, выращивали в лаборатории, экспоненциально увеличивая их количество, чтобы затем вновь привить их Эмили.
Продолжавшаяся на протяжении трех дней пересадка клеток прошла спокойно. Эмили посасывала мороженое на палочке, пока доктор Грапп вводил клетки ей в вену. На ночь Эмили с родителями осталась у ее тети, которая жила неподалеку. Первые два вечера девочка играла и каталась на закорках у папы. Но на третий день ее накрыло: началась рвота, подскочила температура. Родители поспешили отвести ее обратно в госпиталь. Ситуация быстро ухудшалась. У нее отказали почки. Из-за отказа ряда органов Эмили то теряла сознание, то вновь приходила в себя.
«Мы ничего не понимали», — рассказывал Том. Его шестилетнюю дочь перевели в отделение интенсивной терапии, где родители и Грапп вели круглосуточное дежурство у ее койки.
Ученый и врач Карл Джун, который тоже лечил Эмили, честно сказал мне: «Мы думали, она умрет. Я написал письмо проректору университета и сообщил, что один из первых пациентов из этих испытаний умирает. Испытания закрывались. Я сохранил черновик письма, но так и не нажал кнопку “Отправить”» .
Сотрудники лаборатории работали всю ночь, пытаясь установить причину высокой температуры. Они не нашли признаков инфекции, но вместо этого обнаружили в крови повышенное содержание молекул, называемых цитокинами, — сигнальных веществ, выделяющихся при активном воспалении. В частности, уровень интерлейкина-6 был примерно в тысячу раз выше нормы. Убивая опухолевые клетки, Т-клетки Эмили породили шквал этих химических сигнальных молекул, подобно тому как восставшая толпа в неистовстве изрыгает подстрекательские памфлеты.
По странному стечению обстоятельств дочь Джуна страдала от воспалительного заболевания, называемого ювенильным артритом. И потому он знал, что четыре месяца назад Управление по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных средств (FDA) одобрило новый препарат, который блокирует выработку интерлейкина-6. В отчаянии Грапп запросил у больничной аптеки разрешение использовать новое лекарство не по инструкции. В тот же вечер комиссия дала разрешение на использование этого препарата, и Грапп в отделении интенсивной терапии ввел Эмили дозу лекарства.
Через два дня, в свой седьмой день рождения, Эмили очнулась. «Потрясающе, — сказал доктор Джун, взмахнув рукой. — Потрясающе. Рак просто растворился. Через двадцать три дня мы сделали биопсию костного мозга. Девочка была в полной ремиссии».
«Я никогда не видел, чтобы настолько тяжело больной пациент поправился так быстро», — сказал мне Грапп.
Умелое вмешательство в лечение Эмили и ее потрясающее выздоровление спасли саму клеточную терапию. Эмили Уайтхед по сей день остается в глубокой ремиссии. В ее костном мозге и крови не выявляется никаких опухолевых клеток. Она считается полностью выздоровевшей.
«Если бы Эмили умерла, — рассказывал Джун, — с большой вероятностью испытания были бы полностью прекращены». И это остановило бы развитие клеточной терапии на десять лет или даже больше.
***
В перерыве между заседаниями на конференции мы с Эмили посетили кампус медицинского факультета, которым руководил коллега доктора Джуна доктор Брюс Левин. Он основатель и директор лаборатории Пенсильванского университета, где модифицируют, контролируют и выращивают Т-клетки, и он одним из первых осуществлял манипуляции с клетками Эмили. Лаборанты работали поодиночке или парами: проверяли боксы, оптимизировали протоколы, перемещали клетки между инкубаторами, стерилизовали руки.
Эту лабораторию можно считать маленьким памятником Эмили. На стенах были расклеены ее фотографии: восьмилетняя Эмили с косичками, десятилетняя Эмили с табличкой, улыбающаяся двенадцатилетняя Эмили без переднего зуба рядом с президентом Бараком Обамой. В какой-то момент я взглянул на живую Эмили, смотревшую из окна на больницу на другой стороне дороги. Она смотрела приблизительно в сторону угловой палаты интенсивной терапии, где ей пришлось безвылазно провести около месяца.
Хлестал дождь, и капли били по стеклу.
Мне было интересно, что она чувствует, зная, что существует в этой больнице в трех ипостасях: сегодняшняя Эмили, удачно пропустившая школу, Эмили на фотографиях, которая жила и почти умерла в отделении интенсивной терапии, и замороженная Эмили в морозилке «Клоун Красти» в соседней комнате.
«Ты помнишь, как попала в госпиталь?» — спросил я.
«Нет, — ответила она, глядя на дождь. — Я помню только, как ушла отсюда».
***
Наблюдая за наступлением и отступлением болезни Сэма и за удивительным выздоровлением Эмили Уайтхед, я понимал, что являюсь свидетелем рождения нового медицинского направления, в рамках которого клетки становятся инструментом для борьбы с болезнью, — технологии клеточной инженерии. Но на деле на моих глазах повторялась история многовековой давности. Мы состоим из клеточных единиц. Наши слабости — это слабости наших клеток. Наша способность манипулировать клетками или изменять их (в случае Сэма и Эмили это были клетки иммунной системы) становится фундаментом новой медицины, которая пока еще только зарождается. Если бы мы знали, как эффективнее вооружить клетки Сэма против меланомы и не допустить аутоиммунной реакции, возможно, он был бы еще жив и с блокнотом в руке сочинял спортивные репортажи для газеты.