Тридцать три весёлых атаманаДевушку поймали у фонтана.Быстро трусики стянули,Белый шарик натянули,Началась весёлая игра.Очередь тридцатого настала, Девушка без памяти лежала,Платье порвано до пупа,Из ****ы торчит залупа,А из жопы льётся малофья.Песня отражает реальные события – уголовное «чубаровское дело», которое прогремело на всю страну. Речь идёт о групповом изнасиловании девушки, которое совершили 21 августа 1926 года молодые ленинградские рабочие в саду «Кооператор» (бывший Сан–Галли), расположенном на Лиговке, в районе Чубарова переулка. Подобные преступления в то время не являлись редкостью, особенно в рабочих кварталах. Здесь среди хулиганов царила половая распущенность (была распространена, например, такая забава, как «тюльпан», когда пойманной девушке завязывали поднятую юбку над головой).Изнасилование к тому времени стало просто бедствием в советском государстве. Одним лишь Московским судом было рассмотрено в 1926 году 547 случаев изнасилования; в 1927 году это число (для Москвы) увеличилось до 726; в 1928 году — до 849. В других судах — то же самое. Это явление в советской жизни и получило особое наименование — «чубаровщина». Фабула "чубаровского дела" проста. Вечером 21 августа двадцатилетняя работница Любовь Белякова возвращалась после заводской смены домой, на Лиговский проспект. В Чубаровом переулке её остановила толпа парней и,завязав глаза грязной тряпкой, под свист, крики и улюлюканье потащила её в сад Сан–Галли. В саду толпа разрослась, и "к телу" пришлось выстраивать очередь. Один из заводил собрал с каждого по 15–20 копеек себе на водку. Среди двадцати двух насильников было несколько комсомольцев, член партии, секретарь ячейки ВЛКСМ завода "Кооператор" Константин Кочергин. В тот вечер он поссорился с женой, сидел на лестничной площадке, и, услышав, что "бабу повели", решил присоединиться. Насиловали в течение ЧЕТЫРЁХ ЧАСОВ! Интересно то, что преступники не особо боялись последствий. Они всего лишь взяли с девушки обещание молчать и отпустили её. На суде прокурор спросил обвиняемых: "Отчего же вы её просто не придушили?" Те искренне удивились: зачем? Ну, побаловались, не убудет же с девки... «Самым скверным является то обстоятельство, — отмечала в статье от 18 декабря 1926 года газета "Комсомольская правда", — что этот ужасный случай не представляет собой в нашей жизни никакого особого преступления, ничего исключительного, он — всего лишь обычное, постоянно повторяющееся происшествие». Так же рассуждал и рабочий коллектив завода "Кооператор", вступившийся за своего комсомольского вожака Костю Кочергина. А комсомолец, случайно ставший очевидцем преступления, вообще во время судебного заседания не мог понять вопроса прокурора, почему он никого не позвал на помощь. Какая помощь? Бабу же не убивали! До 1926 года подобные «шалости» карались строго, но не жестоко. Однако «чубаровцы» совершили своё преступление явно не ко времени. В конце ноября 1926 года (когда ещё не был закончен процесс по делу насильников)вступила в силу новая редакция Уголовного кодекса РСФСР, направленная на ужесточение борьбы с бандитизмом, который определялся как "преступления против порядка управления", то есть, по сути, политическое преступление. Собственно, и в прежнем кодексе существовала статья, каравшая за бандитизм — 76–я. Однако она не предусматривала «высшей меры социальной защиты» — расстрела. Теперь же в кодексе оказалось две статьи, которые предусматривали смертную казнь – 58–я «политическая» и 59–я «бандитская». Вернее, расстрельной была только часть третья 59–й статьи — пятьдесят девятая дробь три, или «пятьдесят девятая гроб три», как называли её в уголовном мире. «Пятьдесят девятая — родная сестра пятьдесят восьмой» — говорили уголовники, подчёркивая, что для бандитов была установлена ответственность не менее жёсткая, чем для политических врагов Советской власти. УК надо было опробовать в качестве пропаганды на живых людях, и особенно расстрельную «бандитскую» статью. Развернули широкую кампанию. Под горячую руку «красной Фемиды» попались и «чубаровцы». И неспроста. «Чубаровское дело» явилось продолжением линии по ужесточению борьбы с хулиганством. В 20–х — 30–х годах прошлого века хулиганство наряду с бандитизмом было одним из криминальных бичей общества. Появляются хулиганские объединения: «Центральный комитет шпаны», «Топтательный комитет», «Интернационал дураков», «Кружки хулиганов», «Общество “долой невинность”», «Общество советских алкоголиков», «Общество советских лодырей», «Союз хулиганов»... В некоторых избирали политбюро и платили членские взносы. Речь идёт не о невинных шалостях, вроде приснопамятной «Партии любителей пива». Например, в Питере в середине 20–х годов действовал «Союз советских хулиганов». Возглавлял его бывший есаул 6–го казачьего кавалерийского полка Дубинин. Ему удалось собрать в единый кулак более ста молодых парней. Все они добывали средства к существованию уголовными преступлениями. Поэтому в 1926 году власть сочла нужным жёстко подавлять подобные проявления. Например, по итогам совещания питерских работников милиции (сентябрь 1926 года) было принято постановление, где прямо указывалось: «В тех случаях, когда хулиганы действуют в шайках или, хотя бы организованной шайки не было, группами, квалифицировать преступление как бандитизм». Помощник губернского прокурора М. Першин заявил ещё 14 сентбря, до вынесения приговора «чубаровцам»: «Состав преступления выходит за пределы статьи 176 УК РСФСР (хулиганство) и приближается к бандитизму, ст.76». Он предложил также дополнить статью 176 частью 3, санкцией которой была бы высшая мера социальной защиты – расстрел. Через неделю «Ленинградская правда» высказалась в том же духе: «Обвинительная власть центр тяжести дела усматривает в том, что насилие, совершённое группой хулиганов, должно рассматриваться как бандитизм». Итак, нападение на фабричную работницу с последующим групповым изнасилованием было совершено в августе 1926 года, а в декабре слушание дела прошло в Ленинградском губернском суде. Обвинение в изнасиловании было предъявлено 22 подсудимым, ещё четверо привлекались к ответственности «за дачу ложных показаний». Самому старшему из «чубаровцев» исполнилось 50 лет, остальным — от 17 до 25. Автор хроникальной статьи «Чубаровский процесс», опубликованной во втором номере журнала «Красная панорама» за 1927 год, сообщал, что все обвиняемые – рабочие, в большинстве — семейные, не пьяницы, не судившиеся. Процесс приобрёл политический характер: подсудимым инкриминировали «нападение на советский быт», организовывались митинги трудящихся, выносившие резолюции с требованиями сурового наказания «чубаровцам». «Особый цинизм» дела состоял, по мнению судей, в том, что потерпевшая была комсомолкой и готовилась поступать на рабфак!Вокруг обычного уголовного преступления раздули невиданный политической психоз. Один из общественных обвинителей, журналист по профессии, писал: «Чубаровское дело затрагивает огромные социальные вопросы... Величайшее значение настоящего процесса состоит в том, кто поведёт за собой нашу молодёжь — чубаровцы или советская общественность. Рабочий класс сейчас скажет словами Тараса Бульбы: «Я тебя породил, я тебя и убью». Парней обвинили в бандитизме, и семи участникам изнасилования была назначена «высшая мера социальной защиты» — расстрел (отметим, что пострадавшая осталась жива). Остальные получили сроки от 3 до 10 лет лишения свободы (для отбывания наказания «чубаровцы» были направлены на Соловецкие острова). Таким образом, был создан прецедент, позволявший любой криминал возводить в ранг политического преступления (или же бандитского, что, как мы видим, в то время означало то же самое).
Написал
на
/
