Григорий Распутин

30 декабря случилось ещё одно событие, весьма знаковое — убийство представителями тогдашней дворянской элиты Российской империи русского мужика — Григория Ефимовича Распутина. Одну из решающих ролей в этой истории сыграл депутат-черносотенец Государственной Думы Владимир Пуришкевич. По его собственным словам, записанным в дневнике, он пристрелил раненного и убегавшего Григория Ефимовича.
Характерно, что хотя убийство, пусть даже и совсем невысокородных мужиков, в общем-то, как бы не очень одобрялось и поощрялось законами упомянутой империи, а мужик тот был не то чтобы совсем уж простой (таких-то, вероятно, убивать дозволялось пачками :) а как-никак личный друг самой августейшей семьи, но никто не осмелился арестовать его всему свету известных убийц. 
Сам государь-император только наложил абсолютно беспомощную высочайшую резолюцию на прошении своих родственников о полном прощении убийц: "Никому не дано права заниматься убийством". Но хоть как-то наказать по закону убийц (своего, между прочим, друга!) не смог. Что даёт сейчас всем мало-мальски зрячим людям абсолютно ясное понимание того, что за феерическую степень ублюдочности и вырождения представляла собой та хвалёная империя (она же РКМП — Россия, Которую Мы Потеряли) к её финалу и почему она рухнула спустя всего несколько месяцев.


Занятно и то, что ровно через год убийца Распутина Пуришкевич всё-таки предстал перед судом. Да, перед судом, но только уже не царским, а судом Российской Советской Федеративной Социалистической Республики. Хоть судили его отнюдь не за то убийство годовалой давности, а за новые деяния, которыми он успел отличиться уже в новопровозглашённой РСФСР. Прежде всего — за организацию военного монархического заговора, о котором он сам писал в секретной переписке с генералом Калединым: "Организация, во главе коей я стою, работает не покладая рук, над спайкой офицеров и... над их вооружением... Властвуют преступники и чернь, с которой теперь нужно будет расправиться уже только публичными расстрелами и виселицами. Мы ждём Вас сюда, генерал, и к моменту вашего прихода выступим всеми наличными силами".
Тем не менее на суде, оказавшись лицом к лицу с этими самыми "преступниками и чернью" в креслах революционных судей, Владимир Митрофанович оправдывался:
— Я считаю большевизм величайшим злом, для борьбы с которым должна объединиться вся страна... Но я никогда никого не убивал.
— А Распутина? — раздался укоризненный возглас со скамей для почетных гостей-большевиков.
Право же, для того, чтобы услышать подобный упрёк из уст огненно-красного большевика в адрес черносотенного "борца с чернью", стоит жить в России! :)
Ну, а дальше началось то, что булгаковский Швондер охарактеризовал бы своей известной фразой:
— Это какой-то... позор!
Позором номер один стал строжайший, прямо-таки беспощадный приговор, который "преступники и чернь", которых Владимир Митрофанович страстно желал вешать и стрелять, вынесли своему неудачливому палачу.
Повесить? Расстрелять? Нет.
Тюремное заключение.
Десять лет (максимальный тогда срок)? "До победы мировой революции" (это поменьше, конечно, ну, там года два максимум)?..
Нет. Сроком на один год.
Позором номер два стало исполнение этого суровейшего приговора. Уже через полгода после ареста, к 1 Мая 1918 года, вождя черносотенцев решили освободить по амнистии. Большевики в тот период времени страшно хотели быть "добрыми" и показать образцовый пример милосердия к врагам, и на желание "проучить чернь" виселицами и расстрелами отвечали подставлением другой щеки ласковыми улыбками, амнистиями и досрочными освобождениями.
Позором номер три стало то, что, выйдя на свободу весной 1918 года, вожак черносотенцев ещё какое-то время преспокойно занимался политической деятельностью в Советской Республике. Он опубликовал в оппозиционной тогда газете Максима Горького "Новая жизнь" заявление, в котором говорил: "Я остался тем же, кем был, само собою разумеется, не изменившись ни на йоту". Этим он опроверг слова советских чиновников, включая наркома юстиции, которые оправдывали его досрочное освобождение тем, что Пуришкевич, мол, "стал другим" и "изменился к лучшему".
Исключительным позором номер четыре стал траурный венок, который Пуришкевич в июне 1918 года прислал на похороны Георгия Валентиновича Плеханова. Обвитый лиловыми лентами венок от монархиста основателю русского марксизма привлёк всеобщее внимание на похоронах, о нём написали газеты. На одной ленте венка красовалась надпись: "Политическому врагу, великому русскому патриоту Г. В. Плеханову". На другой: "Русь диктовала бы мир в Берлине, если бы русский социализм в дни бранных бурь шёл по путям, указанным тобою". Когда историю с этим венком рассказали В. И. Ленину, то Владимир Ильич не смог сдержать слёз. Как можно догадаться, председателю Совнаркома стало невыносимо обидно и больно за своего бывшего учителя и соратника...
Ну, а уж заключительным аккордом в этом позоре стало то, что из красной республики Пуришкевич беспрепятственно отбыл в белую армию, на Дон, бороться с большевистской заразой и "чернью", что и делал следующие два года, пока его не догнала другая, более смертоносная зараза, чем большевизм — благодетельный typhus exanthematicus, который не стал миндальничать с вражиной, а доделал то, чего не пожелала сделать добрейшая Чека...

http://ru-polit.livejournal.com/7903298.html