Ущерб от коррупции в России можно измерять триллионами

Какие изменения ждут Счетную палату, сколько денег воруют из бюджета, и что мешает российской экономике совершить прорыв, рассказал в интервью РИА Новости глава ведомства Алексей Кудрин.

Кабинет председателя Счетной палаты РФ после новогодних праздников выглядит как после военного совета: маркерная доска завешана разноцветными стикерами с поручениями и планами. Самый яркий в центре – "уволить всех, кто не перешел на электронный документооборот". Какие еще изменения ждут Счетную палату, сколько денег воруют из бюджета, и что мешает российской экономике совершить прорыв, рассказал в интервью РИА Новости глава ведомства Алексей Кудрин. Беседовали Мила Кузьмич и Диляра Солнцева.

– Алексей Леонидович, добрый день. Счетная палата празднует 25-летний юбилей, за эти годы она очень изменилась, вы получили дополнительные полномочия. Как планируете развиваться дальше, на чем сосредоточитесь?

– Сейчас наша основная работа – это анализ реальной ситуации и в бюджетной сфере, и в экономике в целом, ведь прогноз развития закладывается в основу бюджета. И мы будем переходить к выявлению системных проблем, будем увеличивать долю так называемого стратегического аудита.

Мы поставим для себя такой KPI – больше влиять на ситуацию в стране через разрешение системных проблем. И к середине этого года построим новую модель управления Счетной палатой.

Это не значит, что мы отойдем от поиска и анализа финансовых нарушений. Надеюсь, даже расширим это направление за счет применения цифровых методов анализа. Например, за 2019 год мы выявили таких нарушений примерно на 804 миллиарда рублей. Но около трети из них – нарушения бухгалтерского учета. Их исправляют по ходу проверок. Еще треть – это нарушения процедур закупок, которые не являются уголовными преступлениями.

– То есть две трети нарушений несущественны и по большей части исправлены в ходе аудита. А сколько реально воруют из бюджета?

– По уголовным делам – это от силы до 2-3 миллиарда рублей в год, как правило, даже меньше.

– Вы хотите больше влиять на ситуацию. Но разве сейчас к Счетной палате не прислушиваются?

– Вчера мы опубликовали отчеты по ходу реализации нацпроектов. В конце декабря наши выводы и рекомендации я докладывал президенту. Но уже в ходе проверок еще в сентябре мы обсуждали их с министерствами, и они на 99% признали, что согласны с этими выводами.

По итогам Совета по стратегическому развитию и нацпроектам, который прошел 25 декабря, вышли поручения президента: улучшить работу федеральных министерств с регионами по нацпроектам, обеспечить своевременность финансирования, не доводить до ситуации, когда большие деньги приходится пускать в дело в последний момент. Он также поручил к 20 февраля проработать предложения Счетной палаты по детализации целей в нацпроектах и включению целевых показателей в планы работы ведомств. Сейчас части показателей в планах работы просто нет.

Что касается системы управления нацпроектами, я считаю, она очень забюрократизирована. Смотрите, мероприятия и деньги нацпроектов погружены в госпрограммы, у которых есть еще и другие задачи и цели. Получается, что у министерства или вице-премьера, который отвечает за госпрограммы, больше задач, чем только по нацпроектам. Фокус размывается.

Мы предложили все-таки вернуться к вопросу управления нацпроектами, потому что проекты должны быть прорывного характера. А в существующем виде нацпроекты дадут только локальный эффект. Это важно, но не обеспечивает прорыв.

Если взять здравоохранение: процесс идет, но сможем ли мы добиться принципиального повышения качества медицины за счет этого нацпроекта? На всю систему здравоохранения в России будет потрачено примерно 26 триллионов рублей за шесть лет. На нацпроект – 1,5 триллиона рублей, это примерно 6% общих расходов. То есть эти 6% должны преобразовать качество всех медицинских услуг в стране. Причем на две трети это меры, которые уже были в предыдущих программах, их теперь переписали и погрузили в нацпроект.

– Сколько нужно денег, чтобы был прорыв?

– Нужно выходить на уровень госрасходов на здравоохранение, на 5% ВВП. Сейчас уровень около 4%. То есть, чтобы существенно улучшить здравоохранение, дополнительно нужен примерно один триллион рублей в год.

– Достаточно ли полномочий у Счетной палаты для такого объема работы? Дополнительные не нужны?

– Определенные точечные нововведения нам бы помогли более эффективно бороться с коррупцией, например.

Сейчас мы только выявляем финансовые нарушения и направляем материалы в правоохранительные органы. Дальше уже они выясняют, можно ли считать эти нарушения коррупционными преступлениями.

Нам были бы нужны некоторые полномочия использовать методы, которые позволили бы доказать или опровергнуть коррупцию или хотя бы подготовить более подробные материалы для правоохранительных органов. Эти методы мы сейчас разрабатываем, у нас есть идеи.

– По вашей оценке, коррупция снизилась за последние годы?

– Я ориентируюсь на общие исследования: они показывают, что коррупция пока не снижается.

– Как бы вы оценили ущерб от нее, насколько он велик?

– Я думаю, что этот ущерб может измеряться триллионами рублей. И вопрос не только в том, что кто-то дал откат или какую-то сумму получил незаконно. Он делал это для какой-то цели: чтобы получить субсидию, контракт или лицензию, или чтобы не получил кто-то другой. То есть коррупция искажает стимулы в экономике, и так мы теряем темпы экономического роста, а сними и рост доходов населения, инвестиции и т.д.

В том числе, когда госкорпорации административными методами изменяют ситуацию на рынке, получают какие-то преимущества, можно предполагать, что и коррупционная составляющая там присутствует.

– Счетная палата, кстати, теперь имеет полномочия проверять госкорпорации, госкомпании и их дочки. Какие у вас планы по проверкам?

– Некоторых из них мы проверяли всегда. Роскосмос и Росатом проверяем постоянно, потому что они имеют полномочия главных распорядителей бюджетных средств. Так или иначе мы проверяем всех, кто получает субсидии из бюджета: ВЭБ, РЖД, Росавтодор, Автодор-Платные дороги.

Сейчас мы ставим вопрос иначе. Госкорпорации и госкомпании – это крупный актив, его содержит государство ради определенных задач. И государство должно оценивать выполнение этих задач.

Мы разрабатываем методологию для анализа всей нормативной базы в отношении госкорпораций, качества корпоративного управления, их процедур имущественных сделок и закупок. Например, под 223 закон о госзакупках дочерние компании госкорпораций не подпадают.

– Кого проверите в этом году?

– К традиционным Росавтодору, Росатому, Роскосмосу, РЖД, ВЭБу добавятся в 2020 году Газпром, Роснефтегаз и Ростех. Проверка Ростеха уже началась в декабре. Проверку финансово-хозяйственной деятельности Роснефтегаза за три года начнем в феврале и хотим закончить в середине лета. Анализ выполнения программы развития Газпрома начнем в феврале и завершим до конца года.

В этом году мы также запланировали анализ налоговых льгот в нефтегазовой промышленности – для всех компаний в отрасли, не только государственных. Эта проверка только начинается.

Проводим проверку и в отношении дивидендной политики госкомпаний – в феврале будем рассматривать отчет.

– К макропрогнозу правительства на 2020 год у вас тоже есть претензии?

– В отношении макропрогноза мы все время выносим свою позицию и открыто ее заявляем. Я не раз говорил, что в 2019 году рост ВВП будет не больше 1% или около того. Возможно, он все-таки выйдет на 1,2% или 1,3%, как планировало правительство, но это будет существенное сокращение темпов роста по сравнению с 2018 годом, когда было 2,3%.

В 2020 году, я думаю, темпы роста опять будут чуть-чуть ниже, чем взято правительством – около 1,5% или даже меньше. На этот год правительство снизило прогноз до 1,7%, хотя первоначально предполагалось, что будет 2%. То есть темпы пока сохраняются низкими.

– Почему такие низкие темпы? Какие главные риски для экономики вы видите?

– Сегодня наша экономика испытывает ряд вызовов или трендов, которые снижают темпы роста. Например, у нас уменьшается численность трудоспособного населения, этот фактор в ближайшие годы будет вычитать из роста ВВП от 0,2 процентного пункта и больше.

А если производительность труда не будет расти при сокращении численности населения, то мы не сможем добиваться большего объемов производства. И это тоже проблема: будет ли производительность такой высокой?

Наши предприятия не считают, что постоянное обновление продукции является для них вопросом существования. Оказывается, 90% предприятий у нас в стране не предлагают инновационные продукты. Я же считаю, что это должно быть вопросом жизни и смерти для предприятия – постоянно обновляться и постоянно заявлять себя в самых конкурентных отраслях.

Например, доля таких компаний в Германии близка к 55%, в Италии – около 41%. Это касается любой, даже пищевой продукции: выше качество, новые потребительские свойства – все, чтобы быть конкурентоспособным.

– Но у нас же есть нацпроект по повышению производительности труда. Он не работает пока?

– В нем почему-то нет основного показателя, принятого во всех странах: сколько за час или за год выпускается продукции в долларовом выражении. Потому что, например, если сравнивать Россию с Германией или с Францией, то мы за год раза в два меньше производим, а если пересчитать на часы – то отставание уже в три раза, потому что у них рабочая неделя короче.

Эти страны сумели внедрить современные подходы к организации производства, к управлению, к изменениям технологических процессов, и сумели добиться того, что мы для себя ставим целью. Это не что-то недостижимое, резервы у нас есть.

Нужны и улучшение инвестиционного климата, и налоговые стимулы. Но инновационные преобразования всегда быстрее происходят, когда предприятие чувствует, что ему дышат в затылок. А у нас госкомпании зачастую имеют монопольное положение или преимущества. Поэтому многие частные компании просто не готовы конкурировать с ними.

Вы знаете мою позицию: из всех конкурентных отраслей государство должно выходить. И в далекой перспективе я вижу, что у нас не будет государственных нефтяных компаний, например.

– Правительство своевременно вернулось к вопросу о новой волне "большой приватизации"?

– Я всегда говорю, что часть работы по поддержке конкуренции связана с приватизацией. Только "большой приватизации" пока нет, и вопрос о "большой приватизации" даже не подняли. В проекте бюджета на этот год – около 11 миллиардов рублей поступлений от приватизации, в следующие два года – по 3,6 миллиарда рублей.

– Но при этом Минэкономразвития опубликовало законопроект о "золотой акции", которая позволит сохранить контроль государства в крупных компаниях после приватизации. Насколько это оправдано, и не потеряется ли в этом случае смысл приватизации?

– Такой шаг уменьшит, конечно, влияние приватизации на улучшение инвестиционного климата. "Золотая акция" должна применяться лишь в единичных случаях, когда речь идет о супер-стратегических предприятиях.

– Как вы относитесь к идее о продаже контрольного пакета Сбербанка от ЦБ правительству? Если продавать по рыночному курсу, могут ли в этой схеме быть задействованы средства ФНБ, ведь сейчас этот пакет оценивается почти в три триллиона рублей?

– Изначально в законодательстве даже закладывалось, что Центробанк владеет госпакетом Сбербанка только временно, даже были прописаны сроки, а потом их отменили. Поэтому в перспективе вывод Сбербанка из ЦБ в собственность правительства считаю вполне правильным. Вопрос – когда это делать? Наступило ли это время? Это очень чувствительный вопрос и для рынка, и для самого Сбербанка. Надо все тщательно продумать.

А момент решения будет зависеть от готовности инвесторов хорошо вкладываться в Россию. От их видения, что в России перспективный рынок, и можно получить серьезную отдачу от своих инвестиций.

– Среди рисков для экономики вы назвали низкую производительность труда, есть ли еще какие-то вызовы – инфляция, закредитованность или низкие доходы населения?

– На рынке высказывается суждение, что низкие доходы населения являются одной из причин низкого роста экономики. Да, это один из факторов, конечно, но он не решающий, на мой взгляд. Внутренний спрос не даст темпов роста ВВП в 5%, нужно ориентироваться на внешние рынки и увеличивать производство за счет экспорта.

– А инфляция в 2020 году будет ниже 3% скорее всего?

– Я думаю, что есть тенденция к понижению инфляции в ближайшие год-два. Я уже говорил, что однажды придется переходить и к другому таргету по инфляции. Не сейчас, а скажем через два-три года. Это требует внимательного анализа, нужно поэтапно двигаться.

– Вы также в прошлом году прогнозировали, что бюджет не будет исполнен на триллион рублей, и оказались правы. Но Минфин, похоже, не видит здесь большой проблемы. Вы ее видите? И главное – видите ли решение?

– По последним данным, расходы бюджета не исполнены на 1 триллион 115 миллиардов рублей. Я вижу в таком неисполнении расходов большую макроэкономическую проблему. И коллеги из Минфина ее видят. Под эти деньги были распланированы мероприятия и проекты, и субсидии предприятиям, которые они не получили. К концу года накопился "навес" этих денег больше, чем в прошлом году: за последние три недели декабря четыре триллиона рублей надо было потратить. И это необычайно большая цифра.

– Потратили?

– Потратили больше трех. Я знаю, что принимали специальные меры, чтобы больше отдать денег. Мы проанализируем сложившуюся ситуацию по годам, мы себе поставили это в план проверок, и представим выводы в отчете об исполнении бюджета за 2019 год.

– Президент Владимир Путин 15 января озвучит послание Федеральному собранию, вы собираетесь?

– Да, я пойду.

– Полагаете ли вы, что президент в послании может заявить о необходимости изменения конституции, чтобы президент не мог занимать должность два срока подряд? На ваш взгляд, назрело ли такое изменение?

– Эта тема вызывала большие дискуссии. Ограничить президентство двумя сроками, убрав слово "подряд", на мой взгляд, – нормальная, рациональная мера.

– Если уж мы затронули изменения в конституции... Счетная палата подотчетна Госдуме, вы считаете, что у депутатов достаточно полномочий? Во многих странах действительно парламент утверждает состав правительства, имеет ли смысл делать такое в России?

– Конечно, вся наша система власти требует совершенствования, в том числе роль парламента. Я считаю, что в принципе нам нужно увеличивать полномочия парламента.

Источник - РИА Новости