Москва европейская. Или, что общего у Лужкова и Сталина
Со слов Пушкина всем известно, что правительство — единственный европеец в России. Кажется логичным, что место, где правительство, власть, находится — столица нашей бывшей общей родины Москва — самый европейский город России. Теперь, в 2019 году, это более-менее общепризнанный факт.
Где тут Запад, где Восток
Но еще совсем недавно никаким единодушием в данном вопросе не пахло. До сих пор многие — в том числе многие москвичи — по привычке называют послом Запада в евразийской державе Петербург. Да и ездят те же москвичи в тот же Питер во многом ради впечатлений, ассоциирующихся у них с Европой: ради архитектурной гармонии, ради демонстрируемого аборигенами уважения к собственному и чужому достоинству (большему, чем в столице), ради тамошнего досуга, более свободного от пафоса и понтов.
Ну а лет десять назад, при мэре Лужкове, мало кому пришло бы в голову уподоблять российскую столицу европейской. Некомфортную, аляповатую и темпераментную, ее если и хвалили, то как раз за непохожесть на чинный, старческий Старый Свет. Московские патриоты, козыряя бурно кипящей и диковатой жизнью своего города, деловой и светской, добавляли: «Вот в Европе к одиннадцати вечера все вымирает — а Москва никогда не спит!» Эта мантра даже стала названием фильма, снятого ирландцем, но с русскими актерами. Именовалось кино «Москва никогда не спит», и хотя вышло в середине 2010—х, собрало стереотипы эпохи непуганого гламура: криминал, светская жизнь, бешеные бабки, бешеные нравы, блеск и нищета. Дикий Восток, в общем.
Со времен ненавидевшего Москву и на два века лишившего ее столичного статуса царя Петра в русском сознании неразрывна связка «цивилизация — Запад». В двуглавой державе, глядящей одновременно на разные части света, Москва всегда была головой, что от Европы отвернулась. Те, кто любил Первопрестольную и Белокаменную, любили ее за качества, противоположные западным: будь то простота, душевность и русское хлебосольство (лет сто пятьдесят назад) или безудержное, бессонное и безвкусное эпикурейство (лет пятнадцать назад). Мечту о Европе воплощал гармоничный, регулярный, не по-русски зовущийся Санкт-Петербург. Москва отвечала за особость.
Все изменилось буквально на наших глазах — меньше чем за десятилетие. Причем за десятилетие, в котором Россия на политическом и пропагандистском уровне громко и показательно разругалась с Западом. Но именно в годы гибридных войн, санкций и контрсанкций столица страны, многократно названной главным врагом европейской цивилизации, стала ближе к Европе, чем была когда-либо в своей — и Европы — истории.
По сей день немало москвичей приезжают в Ригу насладиться видом, духом и комфортом (как им кажется) Запада. Но немногие обращают внимание на то, что латвийская столица в своих попытках благоустройства по западноевропейским лекалам плетется в хвосте у Москвы. Что, например, казавшиеся нам революционными и скандальными планы сделать пешеходной улицу Кришьяна Барона (по плану датского урбаниста Яна Гейла) — робкие и запоздалые отголоски действительно скандального и грандиозного переустройства (по планам западных урбанистов) московского центра.
Для «европейского» Петербурга чуть ли не главной сенсацией апреля стало предложение президента Путина обустроить напротив стрелки Васильевского острова не комплекс судебных зданий, как планировалось ранее, а общественное пространство — парк. Но ведь и это — лишь буквальная калька путинской инициативы, реализованной ранее в «азиатской» Москве, где напротив Кремля появился парк «Зарядье».
Русский размер
В серии книг Бориса Акунина «История Российского государства» первый том имеет подзаголовок «Часть Европы». Речь в томе идет о Киевской Руси. Подзаголовок второго — «Часть Азии». Он повествует о Руси Московской, о князьях т. н. Владимирско-Московской линии Рюриковичей.
Москва возвысилась под ордынским игом и при военной помощи Орды. Московия жила по азиатским правилам, не участвуя в общественной и культурной эволюции Запада. Неважно, насколько данная простенькая схема соответствует непростой исторической реальности (в лучшем случае — с массой поправок), важно, что она крепко укоренена в русских и иностранных умах.
Согласно схеме, когда Русь перестала быть Европой, ее столицей стала Москва. Понятно, почему, захотев в Европу вернуться — при Петре, Россия построила себе новую столицу. На чухонском болоте, к тому же принадлежавшем, по закону, шведскому королевству (только после подписания Ништадтского мира в 1721 году земля, на которой восемнадцать лет к тому моменту стоял Петербург, официально стала российской). Зато когда большевики противопоставили Советскую Россию капиталистическому — то есть западному — миру, они перевели правительство обратно в Москву.
Для иностранца российская столица воплощает русскую экзотику — как раз то, что нужно туристу. То-то самая популярная среди зарубежных фотографов достопримечательность европеизированного Питера — совершенно чуждый городу Спас на Крови: версия на тему московского Василия Блаженного.
Путешественнику хочется того, чего он не увидит дома или в других странах — а Красная площадь куда экзотичней Дворцовой, как и Кремль — Петропавловки. Парадокс: изумляющий европейцев Московский кремль проектировали в 15 столетии итальянские зодчие по знакомым им итальянским же образцам. И красный кирпич, и зубцы типа «ласточкин хвост» — все как в крепостях Ломбардии и области Венето: миланском замке Сфорцеско или веронском Кастельвеккьо (разве что итальянцы, в отличие от москвичей, не красят кирпичи красной краской). Однако схожесть форм обесценивает разница масштабов. Особость, неповторимую «русскость» хрестоматийным московским достопримечательностям придает размах.
Истинная экзотика — не в куполах-луковках, а в московской гигантомании. «...Городская степь из неоглядных площадей и невероятных улиц, — писал о Москве Петр Вайль, — на пересечении которых возникает чувство, что это не улица с улицей сходятся, а площадь с площадью. Такого в городах западной культуры нет — что и поражает чужеземцев, пожалуй, посильнее, чем Василий Блаженный».
Ломать и строить — душа не болит
Современная Москва — произведение главным образом двух эпох: сталинской и лужковской. За вычетом Кремля и Красной площади все самое заметное в городе, все, что возникает в воображении при звуке его названия, возведено или спланировано либо при усатом генсеке, либо при лысом мэре.
Как то: семь сталинских высоток, ампир на Тверской и Кутузовском, подземные дворцы имени Кагановича, ВДНХ, памятники Юрию Долгорукому напротив здания мэрии и Петру I на стрелке Болотного острова, современный храм Христа Спасителя, Москва-Сити. И сколь бы разительно ни отличались эти эпохи, ни в одну, ни в другую мнение или удобство рядовых москвичей ничего не значило для властей, планировщиков и застройщиков. Первого секретаря Московского обкома Лазаря Кагановича так же волновали соображения потомственных московских интеллигентов по поводу сноса Сухаревой башни, как мэра Юрия Лужкова — комфорт обитателей очередного двора, в который очередной привилегированный девелопер втыкал очередную точечную застройку.
Неудивительно, что именно в эти два периода — в 1920-1930-х и в 1990-2000-х — историческая Москва понесла наиболее масштабные и фатальные потери. Практики свободного рынка оказались так же безжалостны, как идеологи, отрицавшие коммерцию.
«Что такое „лужковский стиль“? — писал популярный блогер и энтузиаст-урбанист Илья Варламов. — Это стиль варваров. Его характеризует презрительное отношение к истории и культуре. Это архитектура денег и жадности, архитектура сверхприбылей. Лужковская команда, как стая саранчи, налетела на город и начала его уничтожать, словно матросы, которые грабили Зимний дворец и мочились в вазы. Лужковская Москва насквозь фальшивая и нелепая».
Процитированный пост называется «10 самых уродливых зданий Москвы». Все десять — лужковское наследие, половина в списке — торговые центры и комплексы, колами вбитые в ключевые точки городского центра. На первом месте — ТЦ «Наутилус» на Лубянке, постоянный лидер подобных рейтингов, стоящий на месте часовни Пантелеймона Целителя (вопреки скромному статусу это был большой и живописный храм). В 1934-м часовню снесли вместе с древней (лишь на несколько десятилетий младше кремлевской) Китайгородской стеной, уничтожив один из самых впечатляющих архитектурных комплексов в окрестностях Кремля. В советские времена свято место оставалось пусто — его занимал сквер, а ранние постсоветские идеалисты даже надеялись на восстановление часовни, но вместо нее напротив резиденции ФСБ воздвигся торговый центр по проекту Алексея Воронцова — заместителя главного архитектора Москвы и, как утверждают многие, личного друга Лужкова. Когда уже в 2010-х расследовали дело о мошенничестве в особо крупном размере (речь о многих миллиардах рублей), выяснилось, что подозреваемые, банкиры Бородин и Акулинин, были конечными бенефициарами «Наутилуса», входящего в список самой дорогой московской недвижимости.
Такого рода застройка не только изуродовала столицу в девяностых-нулевых, но и способствовала перенасыщению центра машинами, торчавшими в пробках и парковавшимися на тротуарах. По Москве невозможно было ни ездить, ни гулять. Это был крайне некомфортный город — и для туриста, и для местного жителя.
При советском тоталитаризме столицу перекраивали во имя идеологии, при постсоветском рынке — ради бабла, но и великие идеи, и большие деньги в равной степени не считаются с маленьким человеком.
Нынешнее десятилетие, 2010-е, вроде бы не ознаменовалось сломом многосотлетней русской традиции — ставить интересы государства и начальства всех уровней выше нужд обычных граждан. Однако именно в этом десятилетии Москву стали целенаправленно и комплексно переделывать ради удобства ее жителей.
Московские кольца
В 2010-х для москвичей лето — сезон перекопанных улиц. Вот и на этот год озвучены планы: до осени среди прочего обещают благоустроить пять переулков в районе Патриарших прудов. Будут убраны под землю воздушные кабели, тротуары расширены и вымощены плиткой, поставят новые фонари и скамейки. По данной схеме за последние годы было реконструировано множество улиц, переулков, площадей и набережных в московском центре. Цель: создание комфортной городской среды. Улицы должны быть приятны глазу, удобны для прогулок и посиделок. А недружелюбная дотоле к горожанину, неевропейская Москва должна стать похожа на цивилизованную европейскую столицу. Недаром к разработке планов благоустройства активнейшим образом привлекают западных архитекторов и дизайнеров.
Ради уменьшения пробок парковки сделали платными, стали развивать общественный транспорт (например, пустили в 2016-м электрички по Московскому центральному кольцу, МКЦ, связав его с метрополитеном).
Ради расчистки площадей и улиц снесли хаотически понатыканные повсюду торговые ларьки и палатки.
В Зарядье на месте снесенной гостиницы «Россия» на сверхдорогой и потенциально сверхприбыльной центровой земле вместо запланированного при Лужкове торгово-офисного (разумеется!) центра разбили парк — по проекту известнейшего американского бюро Diller Scofidio + Renfro (оно создало аллею High Line в Нью-Йорке).
