Священник, крестьяне, милиционер: на Алтае пенсионер обнаружил предполагаемое захоронение жертв репрессий

Около двух лет назад семья из Петербурга приехала в небольшой алтайский город Рубцовск, чтобы найти место захоронения своих предков — священников, расстрелянных в 1930-х годах. В местной епархии помочь попросили Сергея Колчина, военного пенсионера, который увлекается поисковыми работами. По его словам, ему удалось установить предположительное место захоронения, где вместе со священнослужителями могут находиться останки еще почти 200 человек. Эту историю во многом можно назвать типичной для случаев, когда речь идет о поисках ранее неизвестных захоронений репрессированных, говорят в Музее истории ГУЛАГа. Подробнее о том, как строилась работа поисковика, почему воспоминания местных жителей — по-прежнему важнейший источник информации — и что в случае такой находки нужно делать дальше, — в материале «Известий».

По списку

«Я специально всем говорю, что это предположительное место, — предупреждает по телефону Сергей Колчин, — для себя я практически уверен, я знаю, что с такими вещами не шутят, мы перепроверили информацию в нескольких источниках. Но официального подтверждения у нас пока нет, поэтому говорить наверняка неверно».

Установить предполагаемое место удалось благодаря еще оставшимся в живых современникам событий, а также по характерным провалам земли — они бывают на месте бывших могильных рвов.

В захоронении, обнаруженном недалеко от города Рубцовска, по подсчетам поисковика, может находиться от 120 до 200 человек, расстрелянных в местном отделении НКВД в разные годы в период с конца 1920-х до конца 1930-х.

Часть имен уже удалось восстановить по спискам тех, кто был осужден в городе и приговорен к высшей мере наказания. Пока в списке, опубликованном по его просьбе на местном портале, числится 81 человек: все эти люди были осуждены и расстреляны в начале 1930-х. В основном там местные крестьяне, еще есть милиционер и как минимум один священник.

Теперь поисковик, который хочет всё сделать строго по закону, надеется найти их родственников, чтобы с их помощью добиться эксгумации останков и проведения экспертизы, которая могла бы подтвердить или опровергнуть его предположение.

«Бабушка рассказывала, что есть страшное место»

Сергей Колчин — пенсионер, бывший кадровый военный. За время службы он успел, как говорит, посмотреть мир, а после ее окончания вернулся в родной город и в свободное время начал заниматься поисковой деятельностью. Однако к поискам массового захоронения приступил чуть больше двух лет назад. Тогда в Рубцовск — небольшой город на юге Алтайского края, в 40 км от границы с Казахстаном, — приехала семья из Петербурга.

«Они серьезно занимаются восстановлением своей генеалогии, смогли восстановить свою родословную на 300 лет примерно. Некоторые из их предков были священниками, и еще до революции, при Николае II, их прислали служить сюда, на Алтай. Там были отец и два сына, они здесь остались, и двое из них в 1930-х годах были у нас расстреляны», — рассказывает Сергей Колчин.

В краевом спецархиве семье удалось получить официальную справку, подтверждающую эти сведения, — в ней было указано, что расстрелянные были захоронены в Рубцовске. Но дальше поиски остановились.

Жителям города гости показали документальный фильм, который снимают о работе над восстановлением своего генеалогического древа, и попросили помочь с поисками места захоронения.

«Они пришли искать поддержки в нашу церковную епархию, а в церкви меня знали как поисковика. И уже представители епархии вышли на меня и попросили помочь людям найти захоронение — они знали, что это сделать я могу. Это было два с небольшим года назад», — вспоминает мужчина.

О том, что в районе Рубцовска может существовать такое захоронение, Сергей знал задолго до этого. «Это давнишняя история. Еще когда мне было лет 12–14, бабушка моя несколько раз повторяла эту историю. Мол, что есть такое страшное место, в котором расстреливали людей», — говорит он.

В окрестностях города, по его словам, не было ни больших тюрем, ни лагерных пунктов, однако действовало отделение НКВД, при котором был домзак — дом заключенного, аналог современного СИЗО, — в котором в том числе оказывались арестованные из расположенных в районе сел, а также люди, прибывшие по этапу. Некоторых из них здесь судили, после этого часть заключенных отправлялась дальше, в том числе в сторону Казахстана, но не все.

Публично, как и везде в то время, о расстрелах не говорили, но слухи по городу ползли. Так о происходившем, а также о приблизительном месте захоронения расстрелянных могла узнать и его бабушка, предполагает Сергей Колчин: «Городок-то маленький, и раз уже эта <расстрельная> команда здесь работала, люди должны были об этом говорить».

По капле

О бабушкиных рассказах Сергей вспомнил несколько лет назад, когда вышел на пенсию и вернулся в город. Просто в разговорах с местными жителями начал периодически натыкаться на какие-то обрывочные воспоминания, переспрашивал и уточнял. Потом ему указали примерное место, с разбросом в два-три километра, но искать его он начал только после того, как в церкви его попросили помочь гостям из Петербурга. «Просто появились эти товарищи, я дал им слово, слово надо было держать. А для меня найти такое место не проблема. Есть много признаков, по которым захоронение можно определить», — вспоминает он.

В основном поисковик опирался на помощь еще остающихся в живых свидетелей, собирая информацию по капле — сначала искал ветеранов органов, тех, кто служил в органах госбезопасности, разговаривал с ними. Одновременно искал среди местных жителей стариков и старушек, знавших людей, заставших тот период. Сложности возникли, когда Сергей стал просить указать точное место, где могли происходить расстрелы.

«Люди до сих пор еще боятся это место показывать. Я долго их уговаривал, обещал полную анонимность, говорил, что никто не будет знать, кто именно и что рассказывал, — говорит поисковик. — При этом я же понимаю, что может означать ошибка в таком деле. Поэтому с выводами я не торопился, шел постепенно. И только когда третий человек меня привел на то же место и ткнул пальцем, я туда полез, начал обследовать».

Косвенным доказательством того, что речь идет о месте расстрелов, могли бы стать стреляные гильзы — именно с их поиска началась работа на месте предполагаемого захоронения, но ни одной гильзы найти не удалось. Зато были другие признаки — например, характерные для таких мест провалы почвы на 25–30 см, повторяющие форму рвов, — которые свидетельствуют о том, что здесь могут быть захоронены люди. Отсутствие гильз при этом может объясняться тем, что расстрелы проводились в другом месте, например на территории домзака.

В ожидании экспертов

В пресс-службе администрации города Рубцовска в ответ на обращение «Известий» сообщили, что никакими официальными сведениями на этот счет не располагают. «Если бы такое захоронение в городе было, им бы занимались соответствующие органы», — отметила собеседница издания.

В то же время в епархии Русской православной церкви в городе Рубцовске корреспонденту историю Сергея Колчина в целом подтвердили. Там рассказали, что сбором информации, связанной с жертвами репрессий, занимается один из сотрудников епархии, этот же сотрудник общался с семьей из Петербурга, однако на момент подготовки материала этот человек находился в отпуске.

Контакты семьи из Петербурга поисковик изданию не предоставил по этическим соображениям: по его словам, сам он общался с ними за эти годы в общей сложности лишь несколько часов. Других способов связаться с ними корреспонденту найти не удалось.

Сергей Колчин говорит, что опубликовал информацию о предполагаемом месте захоронения вместе с именами тех, чьи останки там могут находиться, именно для того, чтобы найти других родственников и уже вместе с ними просить о содействии чиновников для проведения официального вскрытия захоронения и эксгумации останков. Изучить их, чтобы окончательно подтвердить, что останки действительно являются человеческими и относятся к указанному периоду, а также проверить, была ли смерть насильственной, по его мнению, должны официальные эксперты.

Между тем, по словам самого Сергея Колчина, спустя несколько дней после публикации к нему уже обратились несколько человек, которые считают, что останки членов их семьи могут находиться в захоронении. Но все они живут от Рубцовска далеко — Сергей же ждет, что на связь выйдут потомки репрессированных из самого города или окрестных деревень. Не исключено также, что найдется кто-то и в соседнем Казахстане, тем более что семьи многих репрессированных были высланы после их ареста: жителям приграничных районов соседнего государства добираться до Рубцовска будет не намного дальше, чем барнаульцам.

Открытым остается вопрос и с собственниками земли. Предполагаемое захоронение расположено за городом, в полях, многие из которых в свое время были «нарезаны» в частную собственность.

«Земли без хозяина не бывает: это когда ты просто ходишь по ней, никто не обращает на тебя внимания. А если там начать копать, сразу обнаружится владелец», — рассуждает Сергей Колчин.

Если земля по-прежнему в муниципальной собственности, то получать разрешение на проведение раскопок нужно будет у городских властей, а если в частной — то потребуется согласие собственника.

«Элита местного предпринимательства»

По мнению Сергея Колчина, большинство тех, чьи останки могли быть захоронены под Рубцовском, — крестьяне-единоличники, то есть те, кто имел собственное хозяйство. Причем среди них есть жители не только Алтая, но и Томской и современной Новосибирской области. Они были арестованы в конце 1929 – начале 1930 года, расстреляны весной 1930-го и реабилитированы в конце 1980-х – начале 1990-х.

«Посмотрите на списки, это ведь в основном зажиточные крестьяне, элита местного предпринимательства. Те, кто своим горбом зарабатывал на этих нескольких коров», — сокрушается теперь Сергей Колчин.

По его мнению, там же должны находиться и останки людей, осужденных и расстрелянных позднее, в конце 1930-х, однако пока подробной информации по этому периоду у поисковика нет. При этом среди связавшихся с ним жителей района были те, у кого на руках имеются документы, подтверждающие факт расстрела, но без указания места. Это, по мнению Сергея Колчина, люди, которые уходили в леса, не дожидаясь возможного ареста.

«У нас глухие места, Сибирь, сами понимаете, отъехал на 10 км — и тебя никто не видит и никто не знает. И в тех местах образовалась так называемая банда — казаки, крестьяне, еще кто-то. Это были просто люди, которые ушли в лес и жили там, но до НКВД дошло, конечно, что такие-то и такие-то скрываются в лесу. Туда прислали специальный отряд, который начал их отслеживать», — рассказывает он.

О том, что как скрывавшиеся в лесах, так и жители деревень, приносившие им еду, были пойманы, якобы рассказывали старожилы. По воспоминаниям местных жителей, этих людей не вывозили в город, просто «выводили за околицу». Скорее всего, рассуждает Сергей Колчин, такие люди проходили уже не как политические, а как участники всевозможных банд и в списки репрессированных не попали. Их захоронения по-прежнему могут оставаться в окрестностях местных деревень, но даже если такие отдельные захоронения и есть, узнать это наверняка будет затруднительно. «Я эти районы хорошо знаю, там ездишь, разговариваешь с людьми, и они дают какие-то обрывочные сведения — что, мол, уводили в ту сторону, оттуда слышали выстрелы, и всё. Но тогда люди молчали, понимаете, а теперь сменилось два-три поколения, связь прервалась, доходят только какие-то слухи», — говорит он.

«Самая типичная ситуация»

Примеров, когда найти ранее неизвестные захоронения жертв массовых репрессий удается именно благодаря свидетельствам людей, известно уже много, рассказывает «Известиям» старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская.

«На сегодняшний день это самая типичная ситуация по поиску мест захоронений жертв политических репрессий. Те, кто занимаются поиском, — краеведы, местные жители, активисты — в первую очередь обращаются именно к людям. Ищут непосредственных свидетелей, если они до сих пор живы, или просто расспрашивают людей о том, что могли рассказывать представители старшего поколения», — отмечает ученый.

Работа по дальнейшему выявлению неизвестных мест захоронений жертв массовых репрессий предусмотрена Концепцией государственной политики по увековечению памяти жертв политических репрессий. Документ был утвержден правительством РФ в 2015 году и должен в том числе способствовать укреплению связей между поколениями и патриотическому воспитанию молодежи, а также обеспечивать преемственность культурного опыта.

В концепции также отмечается необходимость создания образовательных и просветительских программ. Это, считают в Музее ГУЛАГа, позволило бы во многом упростить взаимодействие с местными жителями, которые до сих пор боятся говорить о времени репрессий: «Сейчас в этой связи в обществе возникает много противоречий, а это неверно — память о трагедии должна объединять общество, а получается, что она разъединяет».

При этом случаи, при которых исследователи, краеведы и просто неравнодушные жители иногда неожиданно для себя обнаруживают возможные места захоронений жертв репрессий, уже сегодня регулируются законом. В частности, ст. 22 закона «О похоронном деле» рассматривает такие захоронения наряду с ранее неизвестными захоронениями участников боевых действий. По закону ответственность в этом случае ложится на органы местного самоуправления — в частности, местные власти должны зарегистрировать захоронение, а при необходимости перенести останки.

Сложнее обстоит ситуация с дальнейшим изучением захоронения в случае, если однозначного ответа на вопрос о том, к какому периоду оно относится и при каких обстоятельствах погибли (или умерли) захороненные в нем люди, нет.

«Эксгумация — это сложный процесс, для этого требуется оформление многочисленных разрешений, документов», — рассказывает Татьяна Полянская.

Чаще всего речь идет о комплексных исследованиях с привлечением археологов и специальной техники, позволяющей изучить объекты, находящиеся под землей, определить примерное количество захороненных людей, не поднимая останков. Подобные работы, включавшие в том числе анализ аэрофотосъемки военных лет и использование георадаров, при участии Музея истории ГУЛАГа в конце 2018 года прошли на одном из самых известных бывших расстрельных полигонов — подмосковной «Коммунарке», где, по подсчетам МВД, обнародованным в 1993 году, может покоиться около 10 тыс. человек.

В середине 1990-х официальные исследовательские работы при участии сотрудников ФСБ проводились и на другом объекте под Москвой — «Бутовском полигоне». Как установила Постоянная межведомственная комиссия правительства Москвы по восстановлению прав жертв политических репрессий, в период с 1937 по 1938 год там было расстреляно больше 20 тыс. человек, в том числе 374 священнослужителя.

В случаях, когда речь идет о крупных объектах, подобных подмосковным, необходимую информации обычно можно найти в архивах — например, о передаче тех или иных участков в ведение органов госбезопасности. Кроме того, в центральных регионах, в первую очередь в Москве и Петербурге, уже был накоплен опыт проведения таких работ и взаимодействия с органами власти. В других регионах, скорее всего, этот опыт наработать только предстоит, но для этого в процесс необходимо вовлечь официальных лиц. «Такие работы <с ранее неизвестными захоронениями> должны санкционировать органы местного самоуправления. Это должно исходить оттуда», — убеждена Татьяна Полянская.