Еще пара дней, там и осень придет: беседы на остановке

— Говорят, скоро ливни и холод. О, эти погодные перемены — такой удар по суставам. Когда так, спать не могу...

— И не говорите, и не говорите! А ниточку шерстяную не носите? Что ж так? Надо. Красную шерстянку. Помогает.

— Я в это народное все не верю, но спасибо вам. Как, говорите, на запястье? Надену, милая. Как не хочется осени.

— И не говорите. Страну потеряли — вот и лета нет. В июле, помните, какие дождищща-то были? Во-о-от. А сейчас, говорят, последние выходные, и все — кончится тепло.

А за опятами-то ходили? Их страсть сколько высыпало.

— Сын с невесткой ходили, измучились потом чистить и варить. Невестка их делает невкусно, уксуса льет много, но я к ним не лезу — пусть как хотят, так и живут. И грибы невесткины я не ем. Зачем кислотность повышать? — И не говорите. Молодые, что с них... Ничего не умеют.

— Ну как молодые. Мне 82, сыну шестьдесят в том году стукнуло, невестке сорок шесть — тоже не молодушка.

Она у меня третья. И у всех — характер. И болезные все.

— И не говорите, все болезные, все. И мои сын с дочкой все болеют. Еду вот, сыну борща везу. Этот у него, как его?.. Фарингит! А мне 86 уже. Вы еще молоденькая! ...Они смеются и выходят на остановке у Боткинской больницы. Расходятся, раскланявшись. Мгновенно вспыхнувшая «дружба» гаснет, но остается сладкое воспоминание о том, что ты неожиданно выговорился и был услышан. Борщ едет к сыну, а где-то ждут своего часа залитые уксусом опята: кадры из чужой жизни мелькнули, как на экране, да и затерялись в калейдоскопе дня.

А лету и правда скоро конец: говорят, сегодня да еще пару дней оно поиграет с нами, а там и осень. Но грех жаловаться: октябрь уж! Надо найти красную шерстянку.