«Недаром помнит вся Россия». Солнце Бородина

По завершении молебна, уже «под вечер», Кутузов распорядился поставить 3-й пехотный корпус и Московское ополчение на Старой Смоленской дороге, у деревни Утица, продлив таким образом свой левый фланг. На кроки Бородинской позиции, приложенном к донесению Кутузова императору Александру, расположение этих войск показано как скрытное, но в действительности таковым оно не было или не оказалось. Генерал Беннигсен, располагавший здесь войска, как сам признаётся, поставил их «таким образом, чтобы неприятель мог их видеть и, опасаясь их нападения, не решился бы направить все свои силы против князя Багратиона». Это распоряжение Беннигсена трактуется в нашей историографии как «досадная ошибка», возникшая якобы «по недоразумению» или же вследствие самовольства Беннигсена, который, как пишет Д. П. Бутурлин, действовал якобы «без ведома главнокомандующего» и сорвал «прекрасный замысел» Кутузова. Однако эта точка зрения не согласуется с действительностью.

Прежде всего, как давно уже было отмечено исследователями, просто невозможно было расположить скрытно в кустарнике, покрывавшем местность в районе Старой Смоленской дороги, такую массу войск, какую представляли собой в совокупности 3-й пехотный корпус Тучкова и ополченский корпус Маркова.


— пишет А. Геруа. О том же писал и Скугаревский:


Что расположение русских войск в районе Старой Смоленской дороги не могло представлять секрета для неприятеля, подтверждается и свидетельством Колачковского (5-й корпус Понятовского), который описывает рекогносцировку Наполеоном этой части позиции:


Поэтому нет оснований сомневаться в разумности действий Беннигсена и ещё менее в том, что они были не санкционированы Кутузовым. Если бы Беннигсен действительно мог самовольно располагать войска на позиции, что мешало ему сделать это, вместо того чтобы убеждать в том Кутузова? Сам же Беннигсен так об этом пишет:


Помимо всех этих соображений, в документах имеются и прямые указания на то, что размещение войск на Старой Смоленской дороге происходило именно по повелению Кутузова. Из рапорта Командующего Московской военной силой графа И. И. Маркова М. И. Кутузову от 1 сентября 1812 г.:


Чтобы адекватно судить о распоряжениях Кутузова относительно ополчения, надо понимать, что ополчение не являлось настоящим войском, а потому и не могло быть использовано Кутузовым в качестве такового. Даже та его часть, которая поставлена была на Старой Смоленской дороге, была призвана не столько быть, сколько казаться «значительным резервом», что было отмечено ещё принцем Евгением Вюртембергским:


И о чём писал уже один из первых историографов Отечественной войны 1812 года Н. А. Окунев, характеризуя


Таковым оно действительно и казалось польскому корпусу, действовавшему на этом участке позиции. Колачковский пишет, что русские войска, поставленные на Старой Смоленской дороге,


Так что вся «скрытность» расположения ополченского корпуса в районе Старой Смоленской дороги сводилась на деле к удалённому его местоположению (в 2-х верстах за корпусом Тучкова, согласно Бутурлину), скрывавшему настоящее лицо этого войска.

Что же касается ремарки Кутузова на кроки Бородинской позиции, приложенном к его донесению императору Александру: «Расположены скрытно», – то, скорее всего, эта ремарка служила объяснением того самого «искусства», которым Кутузов намерен был «исправить слабое место сей позиции». Просто, ясно и без лишних слов.

Вообще говоря, судить о намерениях Кутузова всегда непросто. Академик Е. В. Тарле писал, что


При всей своей внешней простоте и открытости Кутузов остаётся, пожалуй, самой непроницаемой фигурой в пантеоне русских полководцев. Его можно сравнить с тем искусным полководцем, о котором пишет Сунь-цзы в своём знаменитом «Трактате о военном искусстве»:


* * *
Ближе к вечеру Наполеон продиктовал Бертье, своему начальнику штаба, приказания к сражению для различных корпусов и частей своей армии, но всё еще медлил с выпуском обращения к войскам, которым обыкновенно предварял свои сражения. Что-то безотчётно его беспокоило. Что? – Расположение русских, растянувших свой правый фланг в ущерб левому, делало слишком привлекательным удар именно по их левому флангу. Однако безразличие, которое проявлял Кутузов к очевидности такого удара, заставляло Наполеона подозревать здесь некий подвох. Ему не было свойственно недооценивать противника, поэтому он вновь и вновь сверял по карте и результатам рекогносцировок свои распоряжения к сражению и вновь убеждался в том, что Кутузов просто не оставлял ему лучшего решения: демонстративной атакой на с. Бородино привязать русских к центру их позиции, заставив беспокоиться за свой путь отступления, а тем временем основными силами армии, скрытно переброшенными в ночь перед сражением на правый берег Колочи, обрушиться на левый фланг русских, частично обходя его по Старой Смоленской дороге, смять его и, заводя крыло атаки в сторону Большой Смоленской дороги, на путь отступления русской армии, довершить её разгром. Успех не казался ему сомнительным. Всё должно было совершаться «в порядке и методически», сообразно с движениями противника. Пока же он


Пеле уточняет:


Стремясь упрочить ложное впечатление относительно своих намерений и тем вернее достичь желаемого успеха при атаке левого фланга русских, Наполеон распорядился, чтобы к вечеру открыли огонь батареи, установленные против правого фланга русской позиции; «пальба продолжалась часть ночи и возобновилась на рассвете». Кроме того, пишет Фэн:


Там Наполеон по наступлении ночи «выставил даже ярко пылающий маяк».
* * *

Барклай пишет:


Это предложение было то же самое, что делал Кутузову и Беннигсен. Кутузов слышит это предложение с первого дня вступления армии на Бородинскую позицию и всё-таки не следует ему, как полагают критики Кутузова, напрасно. Но эти критики не замечают того, что очевидность нападения противника на левый наш фланг создавалась самим Кутузовым; что подобным расположением армии на Бородинской позиции Кутузов обеспечивал сохранение армии. А что другое могло быть для него более важным?! Ведь не мог же он не понимать, что одним сражением, пусть даже и успешным, не решается участь кампании! Что «таких воинов, как Наполеон, нельзя остановить без ужасной потери»! И что, следовательно, при существовавшем на тот момент соотношении сил даже успех сражения, достигнутый ценой «ужасной потери», не мог иметь иных последствий, кроме дальнейшего отступления армии и уступки Москвы! Всё это совершенно ясно представлялось уму Кутузова, и потому, в отличие от других генералов, склонявших его к изменению диспозиции, а значит, и к большему вовлечению армии в сражение, Кутузов был более озабочен сохранением армии как единственного условия продолжения войны и спасения Отечества. Его тактика по необходимости становилась оборонительной. Занимая большею частью своих сил Новую Смоленскую дорогу и контролируя Старую Смоленскую дорогу, Кутузов имел возможность предупредить обход противника с любой стороны и в то же время был готов к отражению атаки противника на наиболее очевидном направлении – на левом фланге, обратив войска правого фланга в источник постоянного резерва. Тем самым он имел возможность сохранить за собой позицию, а сохранение позиции и являлось ручательством сохранения армии. Вот единственный реальный результат сражения, к которому стремился Кутузов, и этот результат знаменовал в его глазах успех сражения! Споры вокруг победителя в Бородинском сражении связаны именно с непониманием главного стремления сторон: для Наполеона оно заключалось в том, чтобы разбить русскую армию и положить конец затянувшейся войне; для Кутузова же – в том, чтобы сохранить армию как единственное условие продолжения войны и залог спасения Отечества. С позиции этого главного стремления сторон становится понятен и результат Бородинской битвы, и, в частности, то, к чьей пользе он клонился.

Пеле пишет:


Фортуна здесь была совсем ни при чём. Это был простой расчёт Кутузова, позволивший ему после Шевардинского сражения отвести войска своего левого фланга, приблизив его к правому, и остаться на позиции. Именно это вот упорное пребывание Кутузова на позиции, столь безотчётно тревожившее Наполеона, и выдаёт уверенность русского полководца в своём расположении. А потому у нас есть основания считать, что Бородинское сражение проходило по сценарию, ненавязчиво предложенному Кутузовым. Косвенно это подтверждает и Пеле, когда пишет:


Вечером того дня начальник артиллерии 1-й армии г.-м. А. И. Кутайсов издал свой знаменитый приказ:


Этот приказ шёл вразрез с существовавшей в то время практикой поощрений, согласно которой потеря орудий в сражении приравнивалась к поражению. Император Александр даже счёл нужным подчеркнуть в своём рескрипте Кутузову, чтобы


Однако приказ Кутайсова даёт нам почувствовать ту решимость, которой накануне Бородинского сражения была охвачена вся русская армия, от солдата до генерала.

В этот день «со всех окрестных деревень пригоняли в Можайск множество подвод для отвоза раненых», которых много ожидалось в сражении. Это было результатом отданного накануне распоряжения Кутузова о заготовлении на каждой станции от Можайска до Москвы по 1000 подвод. Назначалось также иметь на каждой станции


Рассказывают, что на ночь Кутузов остановился в избе, «расположенной сейчас же за главным редутом». Казачий отряд атамана Платова был послан в ночь перед сражением «вёрст за 15» от правого фланга позиции «для наблюдения за неприятельским движением, дабы он не мог зайти за фланг наш».

* * *
Заканчивался этот долгий день. В русском лагере завершались последние приготовления к сражению. Ратники оканчивали насыпи на батареях, артиллерию развозили по местам, приготовляли заряды и патроны. Солдаты чистили ружья, «острили» штыки, белили перевязи. Офицеры надели с вечера чистое белье; солдаты – по белой рубашке, сберегавшейся «про случай». Во французском лагере также чистили одежду и оружие; был отдан приказ «назавтра надеть парадную форму» (Ложье). К вечеру задул ветер, небо затянуло облаками, и наступила холодная туманная ночь. В расположениях обоих противников засветились бесчисленные костры. Они горели кругом «вёрст на двадцать пространства», отбрасывая на тёмное небо багровое зарево.


— поговаривали русские солдаты.

Разительно было расположение духа обеих армий!


Эта картина разительного отличия обоих станов в ночь перед Бородинским сражением приводится во многих русских свидетельствах:


— пишет Н. Н. Муравьев.


— пишет Ф. Н. Глинка.

Однако французские авторы и тут дали волю своему «плодовитому воображению» – изображают русских воинов пьянствующими накануне сражения:



А корреспондент генерала Пюибюска даже насчитал, что в русском войске «вина у каждого солдата было по две бутылки». Всё это намеренная ложь, но она, опять-таки, даёт представление о степени достоверности французских свидетельств о Бородинском сражении.

Что же касается «шумной радости» французского лагеря, то она была инспирирована Наполеоном: за этой шумовой завесой происходила передислокация французских войск и возводились батареи для завтрашней атаки. Одну из них увидел подпоручик Н. И. Андреев, полк которого (50-й егерский) охранял лес на оконечности левого фланга 2-й армии:


В официальном «Описании сражения при селе Бородине» даётся описание того, что происходило тогда во французском лагере:


В 2 часа ночи Наполеон составил воззвание к войскам:


Во французской историографии распространено мнение, что Наполеон был болен накануне Бородинского сражения, и это якобы повлияло на нерешительный результат сражения. Однако камердинер Наполеона Констан пишет обратное:


И свидетельство генерал-адъютанта Раппа, дежурившего в палатке Наполеона в ночь перед Бородинским сражением, вполне это подтверждает:


В 5 часов утра от Нея явился офицер и сообщил, что маршал по-прежнему видит перед собой русских и ожидает только повеления, чтобы начать атаку.


Была уже половина шестого, пишет Рапп.


В сопровождении своей свиты он доехал до Шевардинского редута. Здесь ему подали стул. Он развернул его спинкой вперёд и оседлал, затем взял подзорную трубу и стал смотреть в неё, поставив локти на спинку стула. Ничего нельзя было разглядеть сквозь туман, расстилавшийся вокруг. Он опустил трубу и втянул носом воздух. Он любил этот момент, предшествующий началу сражения, когда природа как будто замирает, внимая его воле. Было тихо, холодно и туманно. Тут выглянуло солнце.


Окружающие наперебой стали повторять его слова, соглашаясь с их счастливым предзнаменованием.

Да, это было солнце. Но это было солнце Бородина, и на этот раз оно поднималось на стороне русской армии.