После второго просмотра 15 серий фильма «Подстрочник»

Вторично и тоже на одном дыхании я посмотрела «Подстрочник» 13 лет спустя в ноябре 2023 года. Сказать «посмотрела» — это не верно.

Верно сказать — «прожила». Да, я действительно прожила жизнь Лилианны Лунгиной, выдающейся переводчицы, очевидца всей истории XX века. Это её переводы «Малыш и Карлсон, который живёт на крыше», «Пеппи Длинный чулок», сказок Андерсена и Гофмана обогатили моё детство.

Могу с уверенностью сказать, что не только обогатили, но и спасали моё детство и юность от чувства безысходности, страха, растерянности, которыми была пропитана вся коммунистическая система воспитания и образования в Советском Союзе, будто серой плесенью. Я не смогла бы справиться с этой серой плесенью советской действительности без этих книг.

«В феврале девяносто седьмого года, — пишет режиссёр фильма Олег Дорман в предисловии к фильму, — на протяжении недели мы с оператором Вадимом Ивановичем Юсовым и небольшой съёмочной группой каждое утро приезжали в дом Лунгиных на Новинском бульваре, чтобы услышать и снять устный роман, который должен был потом превратиться в фильм „Подстрочник“.

Мало кому на свете достаётся счастье встретить таких людей, какими были Лилианна Зиновьевна и её муж, знаменитый драматург Семён Львович Лунгин. Мне посчастливилось знать и любить их. Долгая жизнь Лилианны Лунгиной прошла через разные страны и удивительно глубоко и ясно выразила двадцатый век.

Век, который подтвердил, что нет жизни всех — есть жизнь одного человека. Что только один в поле и воин; что он сам и поле. Что человек — не игрушка обстоятельств, не жертва жизни, а неиссякаемый и потому неуязвимый источник добра».

А Доброта заразительна. Всё, что делала в своей жизни Лилианна Лунгина, её муж, их близкие, их настоящие друзья — они проявляли и утверждали эту самую бессмертную Доброту.

Лилианна Лунгина начинает своё повествование:

«Какие итоги можно подвести жизни? Я думаю, итоги жизни — это есть сама жизнь. Вся сумма прожитых счастливых, и трудных, и несчастных, и ярких, и блёклых мгновений, вся совокупность минут, часов, дней, сама, так сказать, эссенция жизни — это и есть итоги жизни, ничего другого итогом жизни быть не может. Поэтому мне сейчас хочется вспоминать. И тянет смотреть старые фотографии».

Я ни в коем случае не хочу отнять у вас, дорогие друзья, радости участия, узнавания, переживания, которое вы можете испытать, посмотрев «Подстрочник», я только прикоснусь к тем моментам жизни Лилианны Лунгиной, которые затронули меня до глубины души.

На этой фотографии Лили с отцом. Фотография запечатлела момент осознания её себя личностью. То, что в девочке было заложено, начало подвергаться изменениям, обработке, шлифовке той большой жизни, которая происходила вокруг неё.

Смотря на эту фотографию, Лилианна Зиновьевна говорит, что своим повествованием она хочет передать какой-то «мессаж», и он в первую очередь говорит о том, что нужно надеяться и верить, что очень плохие ситуации неожиданно оборачиваются другой стороной и приводят к хорошему. Во время повествования она будет подчёркивать, что не надо отчаиваться, что многие беды в их жизни оборачивались удивительным счастьем.

Папа и мама Лилианны родом из Полтавы, кстати, мой дедушка тоже родом из Полтавы, а мою маму зовут Лиля. А дедушка Лилианны был аптекарем, который сам изобретал лекарства. Кроме того, он обожал игрушки, которые тоже продавал в своей аптеке.

Игрушки он делал сам, также заказывал новейшие игрушки из Европы, Америки. Игрушки были такими особенными, что к нему в Полтаву приезжали покупатели из разных мест, даже из самого Киева. Кроме того, дед имел медаль за спасение утопающего. И он возглавил еврейскую дружину самообороны.

Мама Лилианны научилась создавать кукол, и в будущем долгие годы домашний кукольный театр позволял её семье переживать трудности судьбы достойно.

Папа и мама Лилианны познакомились сразу по окончании учёбы, мама — женской гимназии, папа — Полтавского реального училища. Папа — Зиновий (Зяма) Маркович. Мама — Мари Либерсон (опять перекличка — мой прадед со стороны маминого папы тоже носил имя Зяма, Зиновий).

Отъезд Маниной семьи в Германию, затем в Палестину после еврейских погромов 1907 года разлучил пару на несколько лет. Затем Мари вернулась в Россию в поисках своего суженного. Зиновий к тому времени окончил Горный институт в Петербурге.

После разгрома первой русской революции молодёжь в 1908 и 1909 годах накрыла волна ужасного разочарования и начались массовые самоубийства. Молодые люди не знали, куда себя деть, что делать со своей жизнью. В этот кризисный момент петербургской жизни Мари Либерсон, будучи курсисткой на Высших женских курсах, в трёх газетах публикует открытое письмо:

«Юноши и девушки одинокие, приходите ко мне. Каждый четверг с пяти часов я открываю двери своей комнаты. Давайте будем вместе пить чай, кофе, будем разговаривать, дружить. Может, вместе нам будет легче жить, чем каждому в отдельности».

Лилианна Зиновьевна рассказывает, что по тем временам мамино открытое письмо с таким содержанием было смелым поступком и странным. Письмо не прошло незамеченным. В те годы появилась книжка «Кружок одиноких», и Блок в своих письмах упомянул мужественный и сильный поступок курсистки Марии Либерсон и переписывался с ней.

Таким образом, девушка попыталась вступить в большую жизнь, она была открыта людям. С Зиновием в то время у неё развивались глубокие отношения.

Началась Первая мировая война. Зиновия призвали на фронт, там он попал в плен к немцам на 4 года. Мари во время войны организовала детский сад для еврейских детей из бедных семей, отцы которых были мобилизованы.

Это был первый еврейский детский сад пятидневка, детей забирали домой только на выходные. Она вела дневник, каждый день записывала, что дети делали. Дневник невозможно было читать без слёз. Мари считала запись каждого шага каждого ребёнка, пусть он вылепил слонёнка, пусть он сказал новое слово, крайне важной.

Лилианна Зиновьевна рассказывает, что мама поэтично относилась к детям, будто выращивала редкостные цветы, каждый был экземпляр сам по себе, каждого поливали особой водой. Забитые, задавленные, они превращались в маленькие растеньица, любовно выхоженные.

Папа вернулся из плена в 1919 году. Ещё в 1917 году он вступил в еврейскую рабочую организацию, как и многие в то время, а когда к власти пришли большевики, эта организация слилась с коммунистической партией. И папа оказался коммунистом, получил первое назначение в Смоленск, куда они с мамой отправились.

Там им дали комнатку, вернее, келью в Смоленском монастыре, где и родилась Лилианна.

Через полгода папу вызвал сам Луначарский в Москву, чтобы он стал одним из его замов, так как Зиновий Маркович — один из немногих среди большевиков имел высшее образование.

Семья поселилась в большом доме, который переделали в коммуналку из 15 комнат с одним туалетом, одной ванной и одной кухней, где зачастую одновременно кухарило 15 хозяек, жён сотрудников Норкомпроса.

В комнате Марковичей был большой камин, Лили помнит, что там всё время сушились куклы, вылепленные мамой из чёрного несъедобного хлеба. Мама Мари была страстной любительницей кукольного театра.

Почему-то запомнилась такая сцена: папа брился и что-то напевал, а мама просила его замолчать, потому что его пение мешало ей сосредоточиться, она писала отчёты для школы, где работала. А папа ей ответил:

«Я не буду петь, но ты когда-нибудь будешь думать, как жалко, что он больше не поёт, как хорошо бы, если бы он запел».

В 1925 году в стране стал критичным вопрос — торговля с Западом, нужно было покупать машины, поднимать индустриализацию страны. Людей с высшим образованием посылали за границу работать, отца послали в Германию, так как он инженер, свободно владеющий немецким языком. Марковичи оказались в Берлине.

Для девочки это был радостный период в жизни. Германия слилась для неё в большой День Детства, она училась в строгой женской немецкой гимназии, где руки кладут на парту, она превратилась в настоящую немецкую девочку. Мама тоже радовалась жизни.

Лилианна Зиновьевна вспоминает, как мама преображала вокруг интерьер, где бы они не находились, и шутила, записывая свои шуточные стихи с лёгкостью на ходу.

«Так радостно жили все вокруг — вспоминает Лилиана Зиновьевна, — наша жизнь не отличалась от жизни других, люди ездили отдыхать, потом рассказывали друг другу, где они были».

Разрыв наступил, когда папа решил на очередные каникулы поехать в Россию и посмотреть, как работают те машины, которые он покупал. Мама уговаривала его не ехать, она боялась советской России. Какой-то не назвавшийся человек попросил свидание с папой и предупредил его о том, что из России его не выпустят обратно, если он туда поедет.

Папа не послушал, решил, что компартия его проверяет, насколько на него можно положиться, и уехал один.

Папу взяли сразу из поезда, отобрали заграничный паспорт и сказали, что он будет теперь работать в России. Жить ему было негде. Приютил его брат в своей маленькой комнате, где жил он сам, жена и сын. Зиновий Маркович почти четыре года спал на письменном столе, на который что-то стелили.

Мама боялась возвращаться, да и некуда было приезжать. Лилианне шёл десятый год.

Девочка нашла отдушину в чтении, она не расставалась со своими книгами, читала быстро и увлечённо. Появилась первая подруга, с которой пришло осознание того, насколько в жизни важна дружба.

Признаки фашизма уже нарастали в Германии к 30-му году, проходили и гитлеровские, и коммунистические манифестации небольшими группами, которые часто заканчивались потасовками. Нарастало чувство тревоги.

Мама решила уехать к своим родителям в Палестину. Но в Палестину они уехали не вдвоём, а втроём. Мама, ни слова не сказав дочке, оформила развод с папой и вышла замуж за человека, которого девочка хорошо знала, — за сына хозяйки квартиры, которую они снимали.

В душу десятилетней девочки проникла ненависть к этому человеку, впервые она испытала это жестокое чувство.

Опять перекличка с моей жизнью. Мои папа и мама разошлись, когда мне было три года. Я смутно помню свои чувства тогда. Но, когда мне было семнадцать, а маме 45, к нам домой пришёл мужчина, который ухаживал за мамой с серьёзными намерениями. Мою душу охватила неприязнь и отвращение.

Мама в одночасье порвала с ним, пощадив меня. Сейчас я понимаю, что вспыхнувшая тогда ненависть была проявлением детского неосознанного эгоизма, который ни в коем случае не готов делить свою маму с кем-либо чужим. И это вполне понятно.

Лили сильно хотела избавиться от Людвига, так звали маминого мужа, и так развернулись обстоятельства, что мама не нашла себя в Тель-Авиве и решила уехать в Париж, Людвиг же хотел переехать в Америку, найти там работу и вызвать маму с Лили.
Лилианна Зиновьевна говорит:

«Я рано повзрослела. С пяти лет я понимала себя в противостоянии миру. Но жизнь духа — это всё-таки страдание. С первым страданием, с первой болью пробуждается душа, я в этом уверена. В счастье душа только купается, она себя не осознаёт в счастье. Но изведав страдание, душа потом уже начинает жить и счастьем. Пробуждение связано с болью. На моём опыте это было так. Это боль за папу, это возмущение от появления нового человека, разлук, — эта вся боль изменила меня, поворот какой-то произошёл уже как бы взрослой жизни. В Париж я приехала взрослой девочкой».

События развернулись так: Мари с дочерью приехали в Париж, Лили знала только пять слов по-французски. Мама организовала там кукольный театр, чтобы достойно свести концы с концами, который вскоре покорил весь Париж.

Театр назывался «Петрушка», где играли дети русских эмигрантов, которые хорошо знали французский. Лили тоже была актрисой театра под псевдонимом Лили Имали, Имали означает дословно с иврита — Мама Мне.

Лили училась в лицее, прекрасно освоила французский, читала одну за другой взрослые книги, гармонично влилась в компанию на несколько лет старше её молодёжи, и, казалось, что жизнь определилась, и теперь так и будет.

Папа посылал Лили открытки каждый день, они приходили по три по четыре штуки. 365 дней умножить на четыре года — такое количество открыток накопилось от папы. Он их посылал каждое утро после бритья.

Людвиг нашёл работу в Нью-Йорке и звал маму, она отвечала ему, что не поедет. Лили знала, что мама переписывается с папой и, несмотря на её увлечение французской жизнью, всё больше скучает по папе. В 33 году Лили почувствовала, что надвигается возможность возвращения в Москву.

Мама сказала, что мы возвращаемся на родину. Было чувство обрыва жизни. Все друзья понимали, что расстаются с Мари и Лили навсегда. С одной стороны, Лили было любопытно, что там в Советской России, и папу хотела увидеть, а с другой стороны — холодный страх в сердце, что всё, что она уже любит, будет навсегда отобрано. Одна мамина французская подруга написала девочке на прощание, что самое главное — это не терять веру в жизнь. Тогда Лили не могла понять смысла этого пожелания.

Мама написала прощальный стих:

Сколько лет прошло, мой друг, 20… 25…?
Завершился жизни крюк, и теперь опять
Пьём с тобою мы вино с толстыми свечами,
Как тогда, давным-давно, помнишь?
За плечами наша молодость крылами
Сны нам навевала,
За горами и долами нам звезда блистала.
Ты помнишь, друг мой, тесную терраску,
И тот безбрежный мир, что был за ней,
Теперь или тогда носило счастье маску?
И где теперь венец был их огней?
Твои глаза такие же как прежде,
В них только ещё больше доброты,
Сидишь ты предо мной в чёрной одежде
И пьём вино с тобой мы, я и ты,
А перед нами молодые лица,
Такими же, мой друг, мы были тогда,
Или мне это только снится?
Иль те же мы и не прошли года.
Ну что ж, мой друг, пусть пенятся бокалы,
Была ведь и для нас прекрасная пора,
Ведь и для нас когда-то розы были алы,
И было нам семнадцать лет тогда.

Шёл 34 год, у власти уже был Гитлер. В Советский Союз нужно было ехать через Италию, Австрию к Литовско-Брестской границе. Сперва их сопровождал весёлый пейзаж, туристы, лыжники, но с приближением к границе, пейзаж всё тускнел и тускнел.

Когда Мари с четырнадцатилетней Лилей вошли в зал ожидания, перед ними предстало страшное зрелище. Весь пол в зале ожидания был устлан людьми, которые то ли спали, то ли были больны. Дети плакали. Люди казались полуживыми.

Когда они вышли на площадь, то и вся площадь была устлана полуживыми людьми. Это были люди, которые куда-то пытались уехать от голода. Лиле стало очень страшно. Она заплакала и попросила маму поехать обратно. А мама ответила:

«Всё, детка, мы перешли границу, мы в Советском Союзе, назад дороги нет».

Продолжение следует…