Дорогой читатель, здесь ты не найдёшь итогов прошедшей пресс-конференции, заявлений главы государства или незаданных ему вопросов. Всё это ещё неделю будут крутить по «Первому» — ищите. Этот же текст про то, чего вы на экранах не увидите. Про то, что остаётся за кадром и про Россию, как она есть. *** Колени трясутся. Холодно. Пальцы рук приобрели синеватый оттенок, как у мороженой голубики. Мужчина позади выкрикивает: «Долго ещё?». Нервно так, в тишину. Кажется, что его кроме меня никто и не заметил. Впрочем, ему и неважно — взгляд в мгновение устремился обратно в телефон. — Вы так легко одеты. Наверное, из Краснодара? , — обратилась ко мне стоящая рядом девушка, имя которой я так и не узнал. — Чуть-чуть промахнулись. Из Владивостока. — О, ну почти угадала — улыбается. — У меня там подруга живёт, говорит, что у вас всё ещё тепло. А мы почти месяц терпим минус пятьдесят. Девушка — журналистка из Сибири. Это можно было понять лишь по одному её внешнему виду: мощный, почти бронированный пуховик в пол, вязаная шапка, меховой ворот, толстый шарф и тёмно-серые угги, которые до приезда в Москву, вероятнее, были белыми. С погодой на самом деле повезло — всю неделю в столице хлопьями шёл снег. Для москвичей он в принципе значит то же самое, что и для владивостокцев — пробки, грязь, «миньоны» с лопатами. А для туристов — заснеженная Красная площадь, ёлки в белых одеялах, хрустящий Арбат. Романтично, но без перчаток и термобелья всё же прохладно, особенно, если неподвижно стоять в очереди. Начиналась она, само собой, на главном КПП и заканчивалась на первом — всего пунктов пропуска (почти все из которых на улице) было около четырёх, в соответствии с уровнем мероприятия. На каждом суровые служители ФСО проделывали одну и ту же «операцию»: заглядывали в паспорт, на бейдж, опять в паспорт и глубоко в глаза. В очереди стояли все. Распределения на «своих» и «из регионов» не было: рядом со мной мёрзли репортёр «Первого», оператор ВГТРК, журналистка SkyNews (которая предпочтительно не понимала русский), корреспонденты из Сибири и другие сдавшие ПЦР на «отлично». Всего, согласно списку, который мне удалось подсмотреть при получении бейджа, на мероприятии ожидалось 864 журналиста. Именитых можно было пересчитать по пальцам, медийных так и вовсе одной руки. Мы дошли до первого КПП — самого главного. На входе один охранник проверил мои документы и отправил к другому, который ещё раз всё внимательно высмотрел: на паспорт, на бейдж, на паспорт, в глаза. — А вот это мы забираем, — произнёс охранник, вытащив у меня из подмышки плакаты для привлечения внимания президента. — Может, хотя бы один оставите? С «Владивостоком»?. Низковатый широкоплечий мужчина в форме достаточно выделялся на фоне своих коллег — почти все они, как на подбор, высокие стройные мужчины с выразительными чертами лица и светлыми глазами. Он же больше был похож на соседа, мужа тёти Лены из 302-й, которая всё время была недовольна тем, что он сутками пропадает на работе. — Нет, — таблички улетели в мусор. *** Внутри из угла в угол носились журналисты с микрофонами и камерами. Как тараканы по полу, когда неожиданно включился свет. Искали стену поярче, кадр поинтереснее, героев покрасивше. Настоящее паломничество телевизионщики устроили к «регионам» в национальных костюмах. На «синхрон» к парню-буряту журналисты занимали очередь. Правда, недолго. Примерно через 15 минут после меня в двери вошли три девушки из Калмыкии. Джиргала, Амуланга и Юлия. На каждой по узорчатому платью и шапочке. В момент очередь на бурята рассосалась, толпа набросилась на калмычек. — Операторов и фотокорреспондентов просьба пройти в зал, — прозвучало из динамиков. От девочек, наконец, отстали. Само собой, к дверям потекли все. Видимо, сработал древнеславянский инстинкт: раньше сядем, раньше выйдем. В холле остались я, старожилы, калмычки и те немногие, кто не поддался животному чувству. Я сел на диван, чтобы подождать своей очереди, погоревать об утерянных табличках и придумать, чем привлечь внимание президента. — В зал приглашаются пишущие журналисты. Придумать я так и не успел, зато погоревал на год вперёд. *** Опять проверяют документы. Паспорт. Бейдж. Паспорт. Глаза. Таблички (у тех, у кого забрать ещё не успели). Поднимаюсь по тёмному коридору, попадаю внутрь. Места в первых десяти рядах уже были заняты федералами, «операторами» и табличками «резерв». Быстро глазами ищу трибуну Пескова и нехитрыми аналитическими методами вычисляю кресло президента, чтобы лучше было видно: мне его, ему — меня. — Здесь занято? — Да чёрт его знает, садитесь, пока не стало, — не отвлекаясь от переписки произнесла женщина, сидящая рядом. Не думая, я рухнул в кресло. Руки всё ещё немного потряхивало, всё же замёрз капитально. Через минуту ко мне подошёл мужчина с табличкой «Кубань». — Здесь занято? — Да чёрт его знает, садитесь, пока не стало, — ухмыльнулся я. Мужчина бросил листочек и ушёл записывать «сторисы» на фоне кресла президента, ещё не зная, что через полтора часа ему дадут микрофон и шанс узнать, когда возобновят авиасообщение с Краснодаром. *** Зал наполняется битком. Становится очень шумно. Замечаю, что прямо за мной садятся калмычки. Амуланга и Юлия. Джиргала задерживается — на входе у неё тоже отняли табличку. Вообще таких, как я и Джиргала было много. Внимание президента в этом году можно было привлечь только городами и странами на листочках. Народные костюмы, шапки и кислотные пиджаки, к слову, тоже пролетели, как фанера над Парижем. В соседнем секторе сидела женщина в толстовке, подписанной лично Путиным, слева от меня — уфимец в шапке то ли из соболя, то ли из собаки, а напротив 72-летняя Любовь Климович из Дивногорска, которая умудрилась пронести в сумке флаг своей газеты. В итоге никому из них микрофон так и не дали. — This yours? , — спрашивает у меня мужчина в синем костюме, пропихивая мне в руки табличку «Кубань» с соседнего кресла. — No, — отвечаю я ему, понимая, что это весь мой арсенал английского для диалога с ним. — Okay. Мужчина запихал «Кубань» под кресло, закинул ногу на ногу, узнал у меня, откуда я, сказал что-то типа «So long» (точно я так и не понял) и завёл вульгарный диалог с женщиной из SkyNews, сидящей через три кресла от него. Само собой, на английском. — Извините, вы сели на моё место, — к креслу подошёл журналист из Кубани. — Сорри, ай донт андестенд рашен, — произнёс иностранец и продолжил пренебрежительный разговор с коллегой. На самом деле всё он «андестенд». Через пару минут после инцидента он на ломанном, но достаточно «русском» русском языке разговаривал с оператором неподалёку. — Молодой человек, вы же видели, как я клал сюда свою табличку? , — спросил журналист у меня. Я подтвердил. Иностранец, одержав поражение ещё до начала войны, покинул поле боя. Американец, наверное — Совсем ошалели. Спасибо, — обратился мужчина ко мне, — Максим. — Лёша. *** К трибуне Пескова сбежались репортёры. Что их так привлекло я так и не понял. Видимо, сам Песков, который спешно появился и также спешно покинул зал. Рядом с толпой энергично жевал жвачку директор «Первого» Константин Эрнст, больше на мероприятии его видно не было. Наверное, уехал домой смотреть прямую трансляцию. — До начала пресс-конференции остаётся пять минут. Журналисты заняли места, вошли ведущие и гримёры. Крупный мужчина размерами примерно два на два занёс в зал стакан и поставил его на стол у кресла президента. Гримёры ушли. Зазвучали фанфары. Вошёл Песков. Тишина. Такая, словно все забыли, как дышать. И я тоже. На минуту показалось, что повеяло холодом, будто от ветра где-то настежь распахнулась дверь. Из-за кулис вышел Владимир Путин. *** В моей семье считалось не принятым смотреть новости и всё около политическое по телевизору. Мама говорила, что и без того сильно устаёт на работе, а отца больше интересовали погони с перестрелками, чем уровень ВВП и рост доллара, который они в жизни ни разу в руках не держали. Помню, когда мне было лет десять, родители сказали, что «Спокушек» (так мы с сестрой называли «Спокойной ночи, малыши») сегодня не будет — вместо Степашки будут показывать президента. Я тогда сильно на него обиделся: не мог он что ли утром выступить, пока я в школе был? Но всё равно остался с мамой смотреть телевизор. На экране старенького LG, стоявшего на полу, то и дело мелькали красивые женщины и мужчины в пиджаках. Они были не похожи на тех взрослых, которых я знал: ухоженные, в чистой дорогой одежде. Городские одним словом (даже учителя в моей школе на их фоне выглядели безработными). О чём они разговаривали с президентом я не особо понимал, словно было на каком-то другом языке, который знали только взрослые. Мама постоянно ругалась на журналистов, мол вопросы задают неправильные. Наверное, она была права. Мама ведь всегда права. А я в это время не мог отвести глаз от величия всех тех, кто хоть и ненадолго, но смог увидеть президента так близко. — Вот, Лёшка, будешь хорошо учиться, вырастешь и тебя тоже будут по телевизору вместе с Путиным показывать, — с ухмылкой произнёс отец. Вырос. *** Как только глава государства вошёл, тишина рухнула стеклом на асфальт. Зал встал. Посыпались аплодисменты и вспышки фотокамер. Журналисты достали телефоны. Все снимают. Президент бодро подошёл к столу с ведущими. В руках жёлтая папочка с документами. Первой руку жмёт девушке в красном — Екатерине Березовской с «Первого» — потом идёт к Павлу Зарубину с ВГТРК и садится на место. Началось. Первые час-полтора были самыми волнительными. Это было заметно, как по задаваемым вопросам, так и по поведению журналистов. В какой-то момент монументальную дисциплину нарушил чей-то рингтон. Зал, как по указке, повернулся в сторону кресел, от которых исходил шум. Я быстро определил, откуда звук. Через место от меня сидел чеченец, суровый бородатый мужчина с невероятной выдержкой — за четыре часа пресс-конференции он ни разу не опустил руку с табличкой. Однако на минуту ему всё же пришлось согнуть локоть, чтобы спрятать свой визжащий телефон. То ли от испуга, то ли от неожиданности мужчина сначала попытался заглушить «звонилку» под ногой, а после, дрожащими руками, он стал водить по экрану, чтобы сбросить звонок. Рука выпрямилась обратно. Задать вопрос ему так и не удалось, но непередаваемые эмоции получить вышло вполне. *** Завибрировал телефон. На это раз уже мой. Пришло сообщение от мамы: «О, тебя показали!». Следующий мой проблеск на экране, судя по количеству вибраций, заметила вся родня. Вообще не помню, чтобы моя семья за последние лет семь делала что-то вместе, сообща. Пускай, и на расстоянии, но всё же. Видимо, Владимир Владимирович, действительно, объединяет. Я перевел телефон в режим полета, чтобы не отвлекаться, и поднял вверх, чтобы попытаться привлечь хоть чьё-то внимание. По экрану на красном фоне бегали буквы «Владивосток». Вряд ли на это обратили внимание Путин или Песков, но журналисты в зале заметили точно. Спустя пару минут по рядам начали мелькать маленькие экранчики с похожими «бегунками». Такие разные, но так легки на подъём. *** Когда минул четвертый час, я понял, что уеду отсюда без вопроса. Точнее — без ответа. На самом деле, я понял это еще на первом КПП, но надежда умирает последней, главное — её не опередить. Во Владивостоке уже близилось к полуночи. Видно, что все: журналисты, ведущие да и сам президент подустали. Песков сообщает, что пора закругляться. В секунду усталость сняло, как рукой. Взбодрились все, включая 72-летнюю Любовь Климович, которая, кажется, давно так не выпрямляла локти. Из цивилизованного светского общества журналисты превратились в толпу. Животную. Агрессивную. Перевозбуждённую толпу. Люди начали подниматься с мест, выкрикивать, что есть мочи: «СИБИРЬ», «УФА», «ЧЕЧНЯ». Когда объявили последний вопрос, казалось, что зал вот-вот вспыхнет. Происходящее стало напоминать своего рода «Голодные игры» — побеждает тот дистрикт, кому удастся озвучить вопрос. Остальные — выбывают. Лишь один человек в зале продолжал сохранять величественное спокойствие в ожидании конца, за которым последует новое начало. И это не я.
