«„Когда вы придете в следующий раз?“ — это любимый вопрос». Как волонтеры помогают молодым людям из ПНИ

Зачем нужны волонтеры в психоневрологических интернатах и что они могут изменить в жизни находящихся там молодых людей?

У молодых людей, находящихся в психоневрологических интернатах, есть потребность в общении, прогулках, учиться чему-то новому, куда-то съездить — как и у всех нас. Но большинству из них такие простые вещи недоступны. Изменить ситуацию и, насколько это возможно, улучшить жизнь ребят из ПНИ пытаются волонтеры. Об особенностях этой работы «Ножу» рассказала Эсмира, волонтер и наставник в фонде «Волонтеры в помощь детям-сиротам».

В 2018 году я проходила курс 10-дневной медитации и после него поняла, что мне нужно посвятить свое свободное время какому-то общественному делу. Я взяла компьютер и начала искать благотворительные фонды. И мне попался фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Я заполнила анкету, меня пригласили на обучение — и с декабря 2018-го я стала ходить в ПНИ. Нам рекомендовали выбрать место, куда будет удобнее всего ездить, потому что для долгосрочного волонтерства очень важна транспортная доступность. Мне было удобно ездить в тот ПНИ, и еще я посмотрела статистику: в нем было 770 проживающих и 4 волонтера, которые к ним приходили от нашего фонда. Я решила, что мне нужно туда. Сначала я проводила занятия вместе с куратором, а потом стала ездить уже одна.

Мы занимаемся с молодыми взрослыми каким-нибудь творчеством: лепим, рисуем, делаем поделки. Занимаемся в группе по 10–15 человек.

Когда я в первый раз пришла в ПНИ, по коридору на четвереньках шел парень и рычал на всех, как лев. Но всё вокруг было достаточно спокойно, мирно, ребята улыбались. Я чувствовала себя в безопасности.

На занятиях ребята были очень дружелюбные, открытые. Мне было легко найти общий язык с ними, они как-то сами были расположены к общению.

«Когда вы придете в следующий раз?» — это их любимый вопрос. Когда я только начинала ходить, они всегда это спрашивали. Я отвечала: «Давайте мы сейчас насладимся процессом и потом решим, когда будет следующий раз. Я ведь только пришла, а как будто уже надо уходить».

Они, кстати, хорошо запоминают, как кого зовут. Когда ты приходишь, а у тебя в группе 15 человек, легко забыть чье-то имя. Но если переспросишь, они отвечают: «А я же говорил». Обижаются.

Большая часть ребят на занятиях — недееспособные, они не могут просто так самостоятельно выйти за пределы учреждения. И я для них как такой вот товарищ, друг, сосед из внешнего мира, который дружит с ними, рассказывает им какие-то новости, интересуется их жизнью.

За эти 5 лет мы многое прошли — и даже в ковид, когда ребята были распределены в разные больницы, мы с ним выходили на связь. Они тоже нам писали, потому что их могли собрать в больницу без сменной одежды или зубной щетки. И мы им это привозили. То есть мы стали такими участниками жизненного пути ребят.

Через год после того, как я стала проводить творческие занятия, ко мне подошел один парень и попросил, чтобы я стала его наставником. Славе сейчас уже 25 лет, он недееспособный, но пытается получить частичную дееспособность. Благодаря этому он сможет попасть на тренировочную квартиру.

Слава никогда не посещал мои занятия. Когда я пришла в первый раз, он подошел и спросил: «Мне ребят привести?» Он скорее такой организатор: собирает всех, ставит столы. У нас в ПНИ есть ребята, которые сами не понимают своих возможностей, что, например, с волонтером они могут выйти. А Слава знал, что есть такой путь: что если у него будет наставник, то он сможет выходить. И поэтому меня попросил. Он как-то осознал, что есть всякие бюрократические штуки, которые надо пройти.

Для него я человек, с которым он может выйти в мир. Когда я только стала его наставником, мы ходили с ним на занятия по фотосъемке, которые проводил Nikon для подопечных фонда, просто много гуляли, посещали музеи. Потом начался ковид, ПНИ закрыли, и к ребятам нельзя было приходить.

Когда пандемия закончилась, мы стали снова видеться. Ходили с ним волонтерить в «Собиратор» (экологическая компания, которая занимается сбором и переработкой вторсырья. — Прим. авт.). Потом к нашим встречам присоединилась одна девочка из приемной семьи, для которой я тоже стала наставником, пока ПНИ были закрыты. Мы часто втроем гуляли. Аня уже подросток, причем сложный подросток, но у нее эмпатия ко всем ребятам из системы, потому что она сама там росла. К Славе она отнеслась очень хорошо. Она может посмеяться в какие-то моменты над ним, но это по-доброму.

Во время прогулок со Славой я стараюсь всегда вовлечь других людей в общение. Например, продавца в магазине или сотрудника почты. Нас как-то попросили купить лотерейный билет, и в итоге мы выиграли 700 рублей.

Правда, считать Слава не умеет. И писать тоже. Но он не признается: он видит какое-то сочетание букв, смотрит на картинку и выдумывает к ней текст.

Мы со Славой проводили такие эксперименты: я давала ему список продуктов, и он по нему должен был сам их купить в магазине. Один раз он что-то не мог найти и сообразил, что можно со мной связаться через охранника, которого я знаю. Он мне объяснил, что не может найти, и я поговорила с охранником, чтобы ему помогли.

Если кто-то захочет его обмануть, то, конечно же, добьется этого. А вот в обычном продуктовом магазине он справляется. Но посчитать, правильно ли ему выдали сдачу, он пока еще не в силах.

С этого года он пошел учиться в фонд, который помогает ребятам в ПНИ получить образование. Я ему очень рекомендовала. Хотя я знаю, что иногда ребята начинают и бросают. Их я тоже понимаю, потому что из-за таблеток им очень тяжело учиться: смотришь на них, а они как будто заснут сейчас.

Но надеюсь, что Славе занятия помогут. Для многих наших ребят счет и чтение — это такая ахиллесова пята, при том что у некоторых может быть даже аттестат.

Сейчас у нас со Славой сложный этап. Он уже месяц со мной не общается. Это произошло после того, как я решила поговорить с ним про иждивенчество.

Я хожу еще как волонтер на тренировочную квартиру, и ребята там иногда занимаются попрошайничеством, строят грустные глазки и просят купить им еды. Мы поговорили с ними об этом. И я решили обсудить эту же тему со Славой, но он болезненно отреагировал и прислал мне сообщение, что не хочет больше со мной никуда выходить.

Дело в том, что ПНИ стал трудоустраивать ребят. Тех, у кого есть частичная дееспособность, отправили в МФЦ. Славу устроили уборщиком там же, в интернате. Он должен получать зарплату, но она поступает на какой-то счет, и физически он денег не видит. Когда я подняла этот вопрос в разговоре с ним и посоветовала ему разобраться, чтобы он мог учиться обращаться с деньгами и, например, самостоятельно оплачивать свой обед, когда мы выходим гулять, он обиделся.

Пока мои попытки восстановить общение не приводят к какому-то результату. Но я не сдаюсь. Я извинилась, рассказала, что ссоры обычно разрешаются разговором, что не нужно сжигать мосты. Я думаю, что у него не было опыта восстановления отношений. И я думаю, что вместе мы приобретем этот опыт.

Занятия в ПНИ я продолжаю проводить. Иногда ты себя физически не очень хорошо чувствуешь и думаешь, идти или не идти к ребятам, и всё как-то так складывается, что-то не получается, но потом ты принимаешь твердое решение и идешь, потому что тебя ждут. А когда приходишь, время пролетает незаметно, и вот ты уже возвращаешься и думаешь, как хорошо, что пошла. Такой обмен произошел. Меня поддерживает именно то, что они мне радуются, радуются, что ты просто пришел, что ты есть — и это заряжает.