Панк-рок в Центре Вознесенского: героем новой выставки стал Борис Усов

Выбрать Бориса Усова героем новой выставки — решение оригинальное. Речь идет о человеке, сделавшем все возможное, чтобы не стать популярным, хотя у него это, тем не менее, не получилось. В 2018 году писатель Феликс Сандалов за книгу «Формейшн: история одной сцены», посвященную кругу Бориса Усова, получил премию Андрея Белого, а годом позже рэпер Слава КПСС записал несколько треков на его стихи. И вот выставка в Центре Вознесенского, спустя пять лет после смерти героя.

Журналист Александр Горбачев в своей книге «Песни в пустоту» заметил такой парадокс: каноничный британский панк-рок был музыкой злой рабочей молодежи с окраин — ее бунтом против «высокой и сложной» культуры, пронизавшей в классический рок. В России же самые известные панк-проекты были созданы людьми с исключительно широким культурным кругозором: тот же Егор Летов вне сцены был мягким и одиноким книгочеем — не чета Сиду Вишесу, прямо скажем. Усов в этом контексте выступает как фигура весьма показательная: «ботаник-интроверт в зимнем лыжном свитере», именно таким его запомнили современники, сделал, возможно, самый яркий и самый энергичный музыкальный проект в истории российского панка — группу «Соломенные еноты», которая стала главным, но далеко не единственным детищем Усова. Кроме музыки были и журналистика, и дизайн, и издательское дело. Бориса Усова можно смело назвать человеком эпохи Возрождения — в той, правда, мере, в какой 1990-е годы были Возрождением.

Как фронтмен группы «Соломенные еноты» Усов записал почти два десятка альбомов. Были и другие проекты, «Утро над Вавилоном» и «КоСоВо», например, но именно «Еноты» оказались стилеобразующей группой для российского панка наравне с «Гражданской обороной» или «Инструкцией по выживанию».

Впрочем, говорить именно о музыке в случае с «Енотами» несколько затруднительно. Те песни группы, что дошли на нас, не укладываются ни в какие категории «хорошего» и «плохого» вкуса — их банально очень тяжело слушать: грязный, бьющий по ушам звук, с одной стороны, и стихи Усова, которые он кричит в микрофон, с другой. На работу над альбомом, по словам участницы группы Арины Строгановой, обычно уходило один-два дня.

Концерты «Енотов» также были далеки от образа эдакой идиллии, когда люди, ценящие одну и ту же музыку, собрались вместе насладиться ею. Сразу после начала они перерастали в драки, как правило, с участием самих музыкантов, и стычки с полицией, а площадками выступали окраинные ДК или квартиры друзей.

И тем не менее музыка «Соломенных енотов» нравилась и нравится сегодня куда большему числу людей, чем этого можно было ожидать. Возможно, дело в обезоруживающей искренности тона, который фронтмен взял однажды и не менял уже никогда. В своих стихах Усов кристаллизовал протест, выступая как хронический нонконформист против всей магистральной культуры 1990-х, — отсюда и левая риторика, и очевидный вызов эстрадной эстетике:

Просто я вдруг разозлился не на шутку На предательства со стороны судьбы. Я несу тебе в подарок незабудку — Это незабудка классовой борьбы!

К 2000-м годам «Еноты» стали прорывать завесу маргинальности, — и именно в этот момент Усов решил прикрыть проект. Конечно, «Еноты»  никогда не могли бы претендовать на известность в полном смысле этого слова, но в начале миллениума группу стали звать на модные площадки. Например, они успели сыграть в клубе «Проект “ОГИ”» с «Аукцыоном» и «Ленинградом» и выступить на разогреве у «Гражданской обороны». Именно этот концерт перед многотысячной толпой должен был дать им шанс вырваться из подполья, но перед самым выступлением Усов просто выкрикнул непечатное слово в адрес аудитории, — и снова завязалась драка. В этом был весь он.

Примерно в это время группа перестала существовать. С 2003 года Усов ушел в подполье, запершись в своей легендарной квартире на юго-западе Москвы. Впереди были редкие интервью, статьи про индийское кино и визуальное творчество, шедшее исключительно в стол (его архив впервые полностью представлен в Центре Вознесенского).

В рок Борис Усов пришел из мира музыкальной публицистики, которой занимался по принципу DIY: сам пишешь рецензию, сам создаешь журнал, где ее же и публикуешь.

1980-е были временем самиздата — до эпохи гласности каждый уважающий себя кружок имел свой зин. Как правило, в паре десятков экземпляров отпечатанный журнал с любительскими статьями на любимые темы: радикальная литература, политические брошюры или, что встречалось чаще, музыка — джаз, рок, панк. Такой зин, посвященный альтернативному року, запустила и пара одноклассников — Борис Усов и Борис Рудкин, — сдружившихся на почве любви к научной фантастике. Журнал назывался «ШумелаЪ мышь» и представлял собой примерно сотню страниц машинописного текста: рецензий, репортажей и стихов, щедро декорированных коллажами из пивных этикеток, журнальных и газетных вырезок. Тираж был смешной — 23 экземпляра на номер, но довольно скоро «Мышь» стала легендой московского рок-самиздата, которую передавали, прочитав, из рук в руки. Сегодня те редкие экземпляры можно достать разве что на аукционах.

Кроме «ШумелаЪ мышь» Борис Усов выпустил еще несколько журналов разной степени известности, а в нулевые вспомнил о своем неоконченном образовании в Институте стран Азии и Африки МГУ: писал для газеты «Завтра», возглавляемой писателем Александром Прохановым, рецензии на индийские фильмы, сам работал над журналом «Мир индийского кино», издал книгу о звездах Болливуда.

Полистать периодику, к которой приложил руку Усов, можно как раз в Центре Вознесенского — на специальные планшеты здесь выведены сканы журналов «ШумелаЪ мышь», «Связь времен» и «Мир искусства». Последний — литературный альманах, построенный на игре авторов в Серебряный век, — и дал название экспозиции. Но главное здесь, конечно, коллажи.

Коллажному жанру, в котором работал Усов, посвящен один из трех залов выставки. Здесь собрали поздние и самые яркие образцы «визуальных конструкторов», им созданных: иллюстрации к периодике и самостоятельные работы. Причудливые образы-сочетания, наполняющие коллажи, появляются из самых неочевидных вырезок из детских журналов, официальной прессы, научных, музыкальных и других профильных изданий. Такой Усов видел хаотичную эпоху 90–00-х, когда медиа уравняли высокую и низкую культуру, создав единое пространство для всех.

Коллаж — жанр все-таки компромиссный. Итоговые сочетания могут быть какие угодно, но состоят из готовых образов. По-настоящему неиссякаемую фантазию лидера «Енотов» передают именно его рисунки. Главный зал экспозиции представляет собой подборку графики Усова разных лет, бережно составленную куратором Максимом Парфенчиковым. Говорить о каком-то конкретном жанре здесь трудно, о мастерстве художника — еще труднее. Это намеренно безыскусное творчество куда ближе к такой популярной в последнее время концепции «новой искренности». Мир здесь показан не таким, каков он есть (реализм), и даже не таким, каков он быть обязан (соцреализм), — мир показан, каким он мог бы быть, — без капитализма и социализма, без рекламы и пропаганды, без всех технических и духовных изобретений XX века, которыми так гордится человек.

В общем, «Мир искусства Бориса Усова», как заметил на страницах книги «Формейшн» журналист Георгий Мхеидзе, — это мир потерянного рая. И песни, и рисунки его — про тоску по досознательному состоянию, в котором все мы, возможно, когда-то пребывали. Поэтому графика и стихи Усова так плотно населены животными — они несут в себе тот заряд наивности, которого автор не видит в людях: образы песенных «батяни-вомбата», «ежихи-форсихи», «яка-истребителя» и других, видоизмененные, перешли и в его рисунки. Так что в визуальном творчестве Усова и представлены, как правило, либо животные, либо люди, так или иначе животных напоминающие.

Если уж и постараться вписать работы Усова в какой-то классический формат, то, по словам куратора, это был бы средневековый бестиарий. Учитывая попытки современных культурологов представить XXI век «новым средневековьем», такой взгляд кажется особенно изящным. Действительность, проделав круг, возвращается к разработанным формам, но уже с другой задачей. Усов с обстоятельностью немецкого гравера показывает нам, как выглядит и без того сумасшедшая постсоветская действительность глазами человека с неконтролируемым воображением — в таких привычных для себя анималистических образах.

Третий и композиционно заключительный зал выставки посвящен Борису Усову не поэту, музыканту, художнику или издателю, а Усову-человеку, который просто жил в своей квартире, просто ходил за хлебом, листал любимые книги и пересматривал болливудские фильмы на пиратских DVD.

Здесь установлен стеллаж с личной библиотекой (Стивен Кинг, советские фантасты и русская классика), аудиокассетами и CD: музыка Joy Division, «Аквариум», саундтреки Эннио Морриконе. Тут же стоит пузатый телевизор, на котором крутят индийское кино. Как и при жизни героя.

Отдельное пространство выделено под карту района Коньково, где в доме на улице Островитянова в квартире 104 и жил Усов. Здесь указаны важные для него места (полицейский участок, школа, жилье друзей) и выставлены личные фото — известные и не очень. В своих стихах Усов даже построил собственный образ района: «огненный остров Коньково», как он сам его называл, стал для него, по сути, тем же, чем для Джойса был Дублин — полумифической территорией, неотделимой от его творчества.

Взглянув на все это, невольно удивляешься: получается, Борис Усов был таким же человеком, как и все мы (по крайней мере, как и многие в его время). Хотя и стихи, и рисунки, представленные здесь, говорят скорее об обратном: будто он вообще прилетел с другой планеты.

И в этом, возможно, и состоит важное достоинство выставки и ее кураторского решения — она здорово показывает общее через частное. С одной стороны, история Бориса Усова — это история совершенно небывалого и штучного персонажа андеграундной культуры России 1990-х. С другой, он сделал тот же выбор, что и сотни и тысячи его сверстников по всей стране: многие тогда почувствовали себя за бортом мейнстримной постсоветской культуры, а потому решили порвать с ней всякие отношения, делая искусство для своих — друзей, единомышленников, одногруппников, может быть, своего двора, но не больше.

Быть не в ладах с действительностью нормально, особенно когда ее собственная адекватность под вопросом, и вот тогда у каждого появляется собственный «мир искусства» — уже не дягилевский и не усовский.

Выставка работает до 3 ноября.