Ректор Театрального института им. Бориса Щукина Евгений Князев: «Нельзя изменять мечте!»

Театральный институт имени Бориса Щукина отмечает 110-летие. Это событие и для Вахтанговского театра, и для «щукинцев» всех поколений. О театральной и студенческой жизни, буднях и праздниках «Культуре» рассказал ректор знаменитой «Щуки» —народный артист России Евгений Владимирович Князев.

— Какие юбилеи для вас самые памятные?

— Из воспоминаний, конечно, 60-летие театра в 1981 году — я был тогда студентом 3 курса. А к 70-летию мы выпускали новый вариант «Принцессы Турандот». Первую репетицию назначили на 19 августа, в этот день объявили о ГКЧП, и, может, потому наша «Турандот» оказалась мрачноватой, темноватой, головы рубили — принцесса стала жестокой. Но мы делали спектакль в духе времени, мне нравилось его играть. К 80-летию Театра только-только минули годы с дефолтами. Все, чтобы выжить, думали: идти в бизнес, уезжать на заработки или оставаться в театре? И тут Петр Наумович Фоменко предложил мне репетировать Незнамова в пьесе «Без вины виноватые». Вернулся домой и говорю жене: «Лена, что делать, организовывать буфет с компанией своих друзей или репетировать спектакль?» Она ответила: «Стоило так долго идти к мечте, чтобы в одно мгновение все бросить? Проживем как-нибудь, с голоду не умрем, репетируй!» Очень благодарен ей за то, что стать дельцом не позволила.

— Какой замечательный был спектакль, он вошел в легенду!

— Наш верхний буфет тогда освободился, работать — некому, зрителей — мало. Фоменко начал там репетировать, потом привыкли к этому пространству, и он решил оставить спектакль там, где начинал его делать, есть же фраза в пьесе: «Мы артисты, наше место в буфете». Лом зрителей на представления оказался невероятным, но мест-то всего 150! На большой сцене один показ по зрителям ровнялся бы пятнадцати спектаклям в буфете. Но играли мы долго, так долго, что Михаил Ульянов, игравший Шмагу, однажды с улыбкой меня спросил: «Жень, можно я тебе сделаю замечание?». Я даже покраснел — художественный руководитель ведь, наверное, ругать будет. А он: «Слушай, ты же Незнамова, молодого человека, играешь, а когда наклоняешься, у тебя лысина светит, можешь ее замазывать?» Продолжали играть до моего пятидесятилетия, мне уже и неловко стало выходить в этой роли. Попросил Ульянова ввести молодого артиста, он обещал подумать. Потом встречает меня, подзывает: нет, менять тебя нельзя. Объясняю, что мне стыдно, а он на ухо шепчет: «Если тебя заменим, молодой в дуэте с Юлией Константиновной (Борисовой. — «Культура») смотреться не будет — получится история не про мать и сына, а про бабушку и внука — терпи. И я играл до последнего показа. Даже шутил, что, как Остужев, играю роли молодых героев на шестом десятке лет.

— Почему супруга сказала, что вы долго шли к профессии? Расскажите, что это был за путь?

— Как объяснить? Кажется, что день за днем бегут и ничего не происходит: выпускается спектакль или снимается фильм, фильм где-то доводится до ума, потом назначается его премьера, тебя на нее приглашают, а ты уже и не помнишь, что снимался. Давным-давно съемки закончились, режиссер в далекой Америке монтирует картину, новые события занимают твои мысли, и вдруг — премьера, а ты давно живешь другим. Вот премьера фильма «Мастер и Маргарита» в «Октябре» — получаю приглашение, но у меня гастроли. Звонки, поздравления, реакция прессы: одни «за», другие «против». Говорю жене: «Лена, мы «Мастера» с тобой не видели». Купили билеты, пошли на десятичасовой сеанс, раньше не получается… Репетируем «Войну и мир», готовимся к столетию театра... Долгая жизнь.

Десятилетие перед вековым юбилеем театра пролетело как один день. Но если разделить его по годам и вспомнить каждый, то это время покажется долгим: сколько спектаклей сыграл, что сделал в театре и кино, где побывал с гастролями, где снимался... К 90-летию Театра выпустили «Пристань», и она наделала шума в Москве невероятного.

— И тоже стала легендой…

— «Пристань» — возвращение на сцену наших блистательных артистов старшего поколения, для них все и затевалось. Придумали историю о тех, кто создавал театр Вахтангова. Теперь он и вовсе превратился в огромный корабль: бороздит театральное море, швартуется, где хочет: сцены в Москве, гастроли по городам и весям, по всему крещеному миру… А тогда —причалил к берегу, и с трапа сошли знаменитые артисты! Играли сцены из классики, выбирали их самостоятельно. Юлия Константиновна Борисова, например, мультимиллионершу Клару Цаханассьян из трагикомедии Дюрренматта «Визит дамы». А Василий Семенович Лановой сразу объявил, что хотел бы читать Пушкина — читал, и как! Этуш блестяще репетировал и играл Грегори Соломона из знаменитой пьесы Артура Миллера «Цена». Мне предложили выйти в роли Доменико Сориано из «Филумены Мортурано» Эдуардо де Филиппо, и я подумал: опять будут сравнивать! В Вахтанговском в 50-е родился блистательный спектакль с Рубеном Симоновым — Доменико и Цецилией Мансуровой — Филуменой, я его не видел, но легенда-то осталась!

— Часто сравнивают?

— Все время. С Владимиром Дружниковым в роли Незнамова, с Борисом Мордвиновым в «Маскараде», а если оценивают роль старого князя Болконского, обязательно вспоминают фильм Бондарчука и Анатолия Петровича Кторова. Слава Богу, некоторые говорят, что Князев имеет право, сыграл достойно, по-своему. Как можно эту длинную жизнь пересказать – жизнь, которой я хотел и к которой пришел.

— Верите в случай?

— Жизнь — набор случайностей, случай управляет судьбой. Хотя мы говорим студентам: не рассчитывайте на случай, не ждите, что все в миг сложится — работайте, проявляйте себя. Знаете, случай застает человека, когда тот занят работой... Встретился мне Фоменко, захотел, чтобы я в его спектакле сыграл, но я-то не бездельничал и кока-колу не продавал. Так что в случай я верю, но в большей степени рассчитываю на работоспособность, терпение и одаренность — без них в нашей профессии нельзя.

— Вы участвовали в самодеятельности, рано почувствовали сцену. Почему тянули с поступлением в театральный? Зачем нужно было оканчивать Политех?

— Я не тянул. После школы поступал в Щукинское училище, прошел два тура, а на третьем меня вызвали на комиссию и сказали: вы в этом году не поступите, слишком молоды, но намерений не бросайте, приходите в следующем. Подумал — не судьба, разве можно выдержать конкурс из 300 человек на место, да еще нет ни знакомств, ни протекций... С ума сошел? Не стоит об этом мечтать. Никогда в жизни не поступлю, и раз не театральный — значит, куда угодно. В школе учился хорошо и пошел в Тульский политехнический институт на специализацию «Подъемно-транспортные машины и оборудование». Сосед работал на факультете тяжелого машиностроения и сказал: поступай к нам. Подал документы, поступил...

Да, занимался в самодеятельности, в студенческом театре, потом — в народном. Нравилось: видел там взрослых людей — инженеров, библиотекарей, учителей, они после работы приходили, репетировали, играли спектакли и получали от этого большое удовольствие. Думал, что и моя жизнь сложится похоже. В Ленинграде на институтской практике на заводе эскалаторов имени Котлякова понял, что толку от меня в эскалаторостроении не будет — нет у меня к этому никаких способностей, никакой новый механизм придумать не смогу. Получил диплом горного инженера, но по назначению никуда не поехал. Отправился в Москву поступать в театральный.

Меня приняли сразу, а потом увидели мой институтский диплом и сказали: принять не можем, нужно разрешение от Минобразования на получение второго высшего. И я обивал пороги Министерства высшего образования —справку выписали в последний день приема документов в Щукинское.

— После института сразу приняли в труппу Театра Вахтангова?

— Да, повезло! Был счастлив, что попал в Вахтанговский театр. Но начал с провала. На гастролях в Томске меня ввели в спектакль «Мистерия-буфф». Срочный ввод репетировали в зале, в обычной одежде, с пианисткой. Когда вышел на сцену и впервые увидел декорации, партнеров в гриме и костюмах, услышал оркестр, — впал в коматозное состояние: забыл текст, не мог и слова вымолвить. Евгений Рубенович Симонов (главный режиссер Театра имени Вахтангова. — «Культура») стал отчитывать, гневался. Я убежал, спрятался и решил: больше на сцену не выйду никогда, вот сейчас улечу в Москву, моя творческая биография закончилась — и так бездарно. Но судьба опять улыбнулась. Владимир Иванов, тогда молодой педагог училища, вместе с Владимиром Абрамовичем Этушем убедили Симонова, что мне надо помочь и разрешить сыграть Вельзевула еще раз. «Иначе мы потеряем его как артиста» — так и сказали. На следующем спектакле я сделал все, что от меня ждали. Евгений Рубенович похлопал по плечу: «Видишь, можешь!»

— Что сейчас главное: училище, театр, кино?

— Не было никогда в жизни такого разделения. Работа — образ жизни, я все время загружал себя. В 1982-м поступил в театр, в 1983-м от студии Довженко получил первое приглашение в кино на главную роль, снимался каждый год и работал в родном театре — тогда играть в других труппах не разрешалось, антреприз не было…

— И вы задумались о педагогике?

— Как раз не думал! Кафедрой мастерства актера в училище тогда заведовал артист нашего театра Владимир Георгиевич Шлезингер, и он почему-то решил, что из меня может выйти неплохой педагог. Так и сказал: «Приходи!» Педагогом в Щукинском становятся не сразу, постепенно: сначала пару лет тихо сидят на занятиях мастеров. Начал заходить в училище, хотя после окончания туда долго не заглядывал. Увидел там свою будущую жену, влюбился. Вроде — случай, а на самом деле — судьба. Сидел на занятиях, иногда доверяли подготовить какие-то отрывки, а в 1994-м поручили набрать собственный курс.

У меня есть большой недостаток (улыбается). Я — перфекционист, выю гну под грузом ответственности. Вот и стал для студентов пионервожатым: приходил на занятия в 9.30, проверял посещаемость, галочки ставил в журнале, бранил опоздавших. Все время с ними находился — вместе ездили в Коломенское, устраивали пикники на Москве-реке, у нас получился сплоченный отряд. Из первого выпуска Стас Дужников, Маша Куликова, Стас Николаев, Олег Макаров, Дима Ульянов, Маргарита Радциг, Аня Галинова, Саша Фадеев — ребята яркие. Сейчас они с благодарностью и тепло вспоминают наши поездки, мои проверки, требования. Для меня же в творческом плане эти годы пошли в минус, я с головой ушел в преподавание.

— Потому не сразу набрали следующий курс?

— Не могу себя назвать педагогом по призванию, мне сложно рассказывать снова, о чем я уже говорил своим первым студентам. Даже спрашивал у коллег: как они встречаются с новым курсом и все повторяют вновь. Они убедили, что это легко и даже интересно, но мне — тяжело.

Следующий курс набрал в 2000-м, в этом году двадцатилетие выпуска. Тоже прекрасные ребята: Витя Добронравов, Володя Яглыч, Толя Руденко, Максим Радугин, Миша Шкловский, Маша Рыщенкова, Настя Савосина, кого-то могу забыть... Я с ними работал честно, много говорил о профессии. Горжусь, что они называют меня своим учителем. Ведь учитель не тот, кто входит в аудиторию, а тот, кого ученик таковым считает.

— Как в училище появился музыкальный факультет? Его же раньше не было.

— Был курс Владимира Владимировича Иванова, любящего и умеющего делать со своими ребятами музыкальные спектакли. Вместе с Татьяной Николаевной Агаевой, нашим музыкальным руководителем, они успешно поставили оперетту «Белая акация» Исаака Дунаевского. Спектакль увидел Владимир Исидорович Тартаковский, директор Театра «Московская оперетта», подошел ко мне как к ректору: «Эти ребята — готовые артисты музыкального театра, они точно чувствуют жанр, давай попробуем набрать курс для нашего театра». Я согласился, но Тартаковский потребовал моего «соавторства», и мы на пару набрали одаренных людей, которые по окончании разделились ровно пополам, одна часть попала в Театр оперетты, вторая — во вновь созданный Театр мюзикла под руководством Михаила Швыдкого. С тех пор набираем целевые музыкальные курсы.

— Как возникло ректорство?

— Случайно. Владимиру Абрамовичу Этушу, ректору, шел девятый десяток, и ему не продлили полномочия по возрасту. В институте назначили выборы ректора, я и не думал в этом участвовать, даже в голову не приходило. Но ко мне стали подходить педагоги училища и просить, чтобы я подал заявление. Какой я ректор? Хотел быть только артистом. Меня уговаривали и Александр Михайлович Поламишев, и Андрей Борисович Дрознин, и Людмила Владимировна Ставская, все — мои педагоги, старшие товарищи, и я очень мучился оттого, что отказывал им. В последний день подачи документов даже уехал на дачу — скрылся. И все-таки мне позвонил Поламишев, как сейчас помню его слова: «Женя, вы так и не подали документы, а мы на вас очень рассчитывали. Жаль…» И положил трубку. Меня охватили сомнения, и в эту же минуту последовал звонок Валерия Владимировича Фокина — я репетировал тогда у него спектакль «Арто и его двойник» в Центре Мейерхольда. От него услышал: «Жень, во-первых, кто, если не ты? Во-вторых, кто тебе сказал, что, будучи ректором, ты не сможешь оставаться артистом? Ты свою жизнь сделаешь более разнообразной на этой должности». Я сел в машину, приехал в институт, подал заявление, и в 2003 году коллеги выбрали меня ректором.

— Почему в Щукинском училище нет мастерских?

— Наша Школа — вы знаете — возникла раньше театра, что уникально. Родилась из Вахтанговской студии, и все, что в ней происходило и происходит вот уже 110 лет — по вахтанговским меркам. Мастерские предполагают, что мастер, набравший курс, обучает их сообразно своим взглядам. У нас же – единая методология обучения, разработанная самим Евгением Богратионовичем, и все курсы развиваются по намеченному им пути.

К студентам на занятия по актерскому мастерству приходят разные педагоги, с каждый курсом работают 5-6 преподавателей. Мы можем любому из них сказать: «Завтра пойдете на этот курс и возьмете с ним раздел такой-то». И он, педагог, знает, над чем будет со студентами работать. Дети приходят в школу и изучают азбуку — так и наши воспитанники полтора года постигают азбуку актерского мастерства: «внимание», «память физических действий», «перемена отношения к месту действия», «изменение отношения к партнеру», «физическое самочувствие», «оценка факта». Это — букварь. Знаменитый педагог Иосиф Моисеевич Толчанов говорил: «Мы учим не тому, как талантливо играть, а как играть правильно. Талант, если он есть, раскроется. Но сначала надо техникой овладеть».

— Азбуку изучают все четыре года?

— Школа — первые полтора года, и мы этой традиции не нарушаем. Но и потом студенты «проходят через руки» разных педагогов по мастерству актера. В этом большая практическая польза. Все педагоги — одной театральной веры, но люди все разные. Учащиеся получают возможность со многими встретиться в процессе обучения. Людмила Васильевна Максакова работает ярко и быстро — надо успеть выполнить ее требования. Кто-то другой — спокойно и тихо выстраивает психологические ходы и повороты. Третьи, как Родион Овчинников, начинают быстро фонтанировать идеями, и нужно вовремя подхватить его фантазии. «Правдистка» Люся Ворошилова все работы меряет чувством подлиности: ты прошел неправильно, давай — снова, уже чуть-чуть неправильно, но все равно пробуй еще.

— Но ведь ребята хотят играть!

— Наша школа началась с провала, когда участники Драматической студии, не овладев азами актерского мастерства, уговорили Вахтангова поставить с ними спектакль. Евгений Богратионович подчинился, и спектакль провалился.

— Вы имеете в виду «Усадьбу Ланиных» Бориса Зайцева?

— Конечно. После фиаско они попросили Вахтангова о встрече. Он сказал: «Чтобы играть в спектакле, надо много знать и уметь». И тогда они попросили Евгения Богратионовича учить их актерскому мастерству.

— Почему именно 23 октября Щукинское училище отмечает день рождения?

— Считается, что в этот день 1914 года Вахтангов прочитал студентам первую лекцию. Дата основания нашего института, честно говоря, с трудом выбрана. В начале 50-х годов решили отмечать день рождения школы, и первый ученик Вахтангова Борис Евгеньевич Захава начал вспоминать и долго высчитывал: 1914 год — это точно, весной мы его уговорили, осенью начались занятия, но не в сентябре — вечерами уже становилось прохладно, думаю, шел октябрь, по-моему, вторая половина, точнее не знаю. Думал-думал и сказал: «Наверное, 23 октября». Эта фраза, сказанная Захавой в 1951 году, и определила день рождения Школы.

— Как будете отмечать 110-летие?

— Очень просто. Времена нынешние, как я считаю, не позволяют устраивать пышных празднеств с фейерверками — надо все-таки понимать, что происходит в мире. Праздник пройдет на сцене Института — будем чествовать юбиляров, которые выпустились в годы, оканчивающиеся на цифру «4», среди них — 2004-й, 2014-й — мои ребята. Если доживу, выйду на сцену вместе с ними… 30 лет со дня окончания отметит курс, на котором училась Маша Аронова.

Нам, щукинцам, важно, что вахтанговская школа жива. Мы ценим ее, как ценили наши учителя, учителя учителей и так до самого основателя. Потому что Вахтангов, если хотите, наш мессия, а мы, миссионеры, продолжающие его дело. Вдова Евгения Богратионовича Надежда Михайловна Вахтангова удивлялась в 2014 году на открытии памятника мужу, почему его имя не сходит с уст многих поколений. Внук Евгений Сергеевич Вахтангов, обращаясь к щукинцам, объяснил: «Все дело в учениках. Вы, ученики, делаете имя Вахтангова таким звонким». Благодарим судьбу, что мы не разъединились, не перессорились, не разделились, мы — люди одной группы крови и связаны одной цепью.

— Вы довольны, что дочки пошли по вашим стопам?

— Сашенька, старшая, умница-разумница, написала и защитила диссертацию, владеет хорошим языком и стилем, пишет, преподает — она и сейчас, с грудным ребенком на руках, не прекращает работать. Ася, младшая, — режиссер, выбрала профессию сама, чем нас удивила несказанно. Не так давно вместе с выпускниками курса Владимира Петровича Поглазова инициировала создание молодой труппы «Вахтанговский практикум», пытаются существовать самостоятельно. Я видел их спектакли, они талантливо сделаны, чем я очень горжусь. Сейчас Ася приступила к постановке спектакля в Театре Вахтангова и спросила: «Хочешь ли ты, папа, участвовать в этом спектакле?» Я ответил: «Так не приглашают. Если я тебе нужен — назначай на роль». Что получится — я, конечно, не знаю, но уже начали репетировать — «Пуфа» по пьесе Эжена Скриба.

— На какой сцене?

— На Новой. У Аси уже идут в Театре Вахтангова два спектакля на Симоновской сцене: «Волшебный театр Андерсена» и «С художника спросится» о Леопольде Сулержицком — учителе и друге Вахтангова.

— Что вас связывает с Абхазией?

— Мы набирали целевой абхазский курс, и выпуск оказался удачным. Готовили актеров для национального театра, но они работают в Русском театре драмы имени Фазиля Искандера, некоторых из них уже удостоили званий «Заслуженный артист Абхазии», несмотря на то, что — молоды: выпустились всего шесть лет назад. Генеральный директор театра Ираклий Хинтба восстановил театр буквально из пепла, превратив его в один из самых презентабельных в Абхазии. Мне присвоили звание «Народный артист Абхазии» — и за то, что курс, по сути, получился основой Русского театра, и потому, что в трудные для Абхазии годы я часто выступал там со своими программами. Там, что называется, у меня есть свой зритель, там меня всегда ждут. Горжусь этим.

— У вас сейчас много чтецких программ…

— Я с удовольствием их делаю. Не могу сейчас сниматься, потому что съемки занимают много времени — у меня нет возможности надолго уезжать. Провести программу труднее, чем сыграть спектакль — ты полностью отвечаешь за самого себя. Предпочитаю программы-спектакли с музыкальным сопровождением — «Джон Донн», «Кармен», «Рождественская история» Диккенса, «Больше всего на свете я любил музыку» (Пастернак), есть у меня и моноспектакли: «Пиковая дама», «Казанова».

— Театр нужен во все времена?

— Театр поддерживает в человеке веру в высокие идеалы, красоту, вдохновение. «Нет праздника — нет театра!» — говорил Вахтангов. 

Фотографии: Александр Торгушников / предоставлены пресс-службой Театра им. Вахтангова. Фотография на анонсе предоставлена пресс-службой Театра им. Вахтангова.