После Бородина: живые и мёртвые

По сохранившимся ведомостям, сохранившимся в архиве РГВИА, русская армия в ходе битвы потеряла убитыми, ранеными и пропавшими без вести 39 300 человек (в 1-й армии 21 766 и 17 445 во 2-й), хотя эти в эти потери не включены ополченцы и казаки. К тому же были и раненые, погибшие спустя какое-то время после битвы. Так что обычно число потерь доводят до 44—45 тысяч человек. В частности, историк Троицкий на основе данных Военно-учётного архива Главного штаба называет потери в 45,6 тыс. человек. Если считать общую численность армии в 120 тыс. человек, то выяснится, что после битвы в ней недосчитались немногим более трети ее численности, или еще более образно: из каждых 12 человек выбыло по 4,5!



Французские историки также отмечают, что число умерших от ран было просто огромно. Так, капитан 30-го линейного полка Ш. Франсуа, например, свидетельствовал, что в Колоцком монастыре, где располагался главный военный госпиталь наполеоновской армии, за 10 дней, последовавших за сражением, умерло 3/4 раненых. А французские энциклопедии прямо указывают, что среди 30 тысяч жертв Бородинского поля от ран умерло 20,5 тыс. человек.



А ведь еще были там и лошади. Которые тоже были убиты и ранены. Причем если раненых солдат еще как-то старались спасти, делали им ампутации раздробленных или оторванных ядрами конечностей, и некоторых это и впрямь спасло, то с лошадьми так возиться было просто некому и их безжалостно пристреливали даже тогда, когда их можно было бы и вылечить.



Однако данные о потерях на Бородинском поле можно выяснить и еще одним способом, о котором историки не очень-то любят вспоминать. А именно путем подсчета произведенных на поле брани погребений. Ведь когда русская армия с Бородинского поля ушла, вслед за ней ушла и армия Наполеона, и все убитые люди и лошади так на нем лежать и остались. Конечно, кормиться туда тут же слетелось воронье, а из лесов вышли столоваться волки. Но… не так-то легко была даже ворону с его крепким клювом распотрошить человека, одетого в суконный мундир, жесткий ментик или кирасу, а еще кивер и каску с гребнем и хвостом. Лицо, глаза, кровавые раны – вот доступные для ворон части тел, оставшихся на поле. Так что, глядя на мундир, вполне можно было сказать: вот это русский, а вот это француз.



Но велся ли такой подсчет при захоронении, которое просто обязано было совершиться на Бородинском поле спустя какое-то время после сражения, и сколько же всего там было захоронено людей и лошадей?



Узнать об этом позволяют фонды ЦГИА г. Москвы – документы «Канцелярии московского генерал-губернатора» (ф. 16) и фонд «Канцелярии можайского уездного предводителя дворянства» (ф. 392). В последнем имеется 12 ведомостей за период с 4 января по 6 апреля 1813 г., касающихся погребения обнаруженных на Бородинском поле тел и «падалей», то есть трупов людских и конских. В них, а также многих других документах с характерной для любого чиновничьего государства дотошностью перечислены деньги, выделенные на дрова для сожжения слишком уж разложившихся тел и падалей, суммы на дрова, подводы, оплату копки ям и собственно их сожжение – словом, это документы высокой степени точности, хотя, вполне возможно, что количество «работы» в них вполне может быть и несколько преувеличено. Ну, понятно, зачем и для чего…

Чтобы провести захоронение, все поле сражение было поделено на участки, которые были закреплены за расположенными неподалеку селами. И вот их жителям-то и вменялось в обязанность захоронить либо сжечь трупы павших на нем людей и лошадей.



Когда работы начались, то ответственными за ее проведение чиновниками регулярно проводились проверки на местах. Так, одна из таких проверок имела место 15 января 1813 года. Прибыв на Бородинское поле, проверочная комиссия установила, что «во всех местах при обозрении трупов не видно, ибо оные предварительно уже убраны… рабочими крестьянами при местном тута наблюдении четырех чиновников». (Это «тута» просто меня восхитило. – Прим. авт.).



Ведомостные записи составлялись еженедельно. Прежде всего в них указывалось, какие «дистанции» (отделения) тому или иному близлежащему уезду выделены для уборки тел и падалей, и кто из местных чиновников в том или ином отделении за это отвечает. Указывалось, какое селение к какому отделению приписано, то есть, говоря современным языком, какую территорию жители того или иного села, что находились вблизи Бородинского поля, должны очистить от трупов. Называется количество рабочих, а также сожженных трупов и падалей по отделениям. В обязательном порядке указывалось и количество освобожденных от работ по сожжению и причина освобождения. Кстати, судя по этим документам, работы по захоронению останков были начаты 14 ноября 1812 г. и велись по 6 мая 1813 г. Из них же известно, что всего на погребении трудилось 6050 крестьян из разных деревень. Но работа велась неравномерно, и зимой еще множество трупов все еще оставались непогребенными и лежали, занесенные снегом. Вывозили мертвые тела не только с поля, но и из погребов, колодцев (?) и даже домов. Какую-то часть трупов закапывали, причем весьма глубоко (глубину проверяли, разрывая некоторые погребения!), но большую часть просто сжигали на огромных кострах. Интересна сумма оплаты за этот тяжелый труд – 50 копеек рабочему за день. Правда, полагалось еще наливать ему по две чарки вина!



Итоговое число убранных останков к 6 апреля по всему Можайскому уезду впечатляет: 58 521 трупов человеческих и 35 478 конских. И это кроме тех захоронений, что осуществлялись при Колоцком монастыре, где хоронили одних только французов, умерших там от ран.

Историк А. А. Суханов, приведший эти данные, провел также их проверку и выяснил, что при ранее сделанном подсчете имели место двойной подсчет одних цифр и недостача других. Кроме того, эти данные касались всего Можайского уезда, а не одного лишь поля Бородина. В итоге он установил, что убрано с него было 37 386 человеческих тел и 36 931 конских трупов, причем 4 050 «мертвых тел» и 8 653 «конских падалей» были погребены в земле, а остальные подвергнуты кремации. Ну а 2 161 человеческих и 4 855 конских трупов приходятся в целом на сам город Можайск и на его окрестности.



Финансировались работы Московской казенной палатой и выразилось в следующей сумме: 17 305 руб. 30 коп. (до 4 июня 1813 г.), из которых часть средств пошла «на дрова» — 5 636 руб. 25 коп. (940 куб. саженей), а остальные 11 669 руб. на поденную оплату труда работавших на уборке крестьян. А вот сделать предположение о раздельном захоронении убранных останков людей и животных, пишет А.А. Суханов, возможным не представляется, так как подобные факты в документах подтверждения не нашли. И можно сделать вывод, что многие останки настолько разложились, что… трупы людей и лошадей сжигались вместе.



Можно себе представить, какой смрад стоял над Бородинским полем спустя пару недель после битвы, тем более что осень была теплой, да и потом, во время сбора останков весной 1813 года и последующего их сожжения. Интересно также было бы узнать, хоронились и сжигались трупные останки русских и французов вместе или по отдельности, раздевались трупы перед «погребением» или нет.



Вопрос, кстати, весьма важный. Ведь солдаты того времени были одеты в хорошее сукно, сапоги, ботинки, имели медные пуговицы, налобные бляхи и прочую амуницию. В ранцах, которые от нахождения при трупах не пострадали никак, вполне могло находиться чистое белье и какие-то ценности, то есть они тоже представляли немалый интерес для похоронных команд. Правда, перед боем часто отдавалась команда «снять ранцы», но вот все ли ранцы были собраны потом, после боя? Ведь трофейные команды, а они, безусловно, потом выделялись французской армией, собирали прежде всего оружие и те предметы обмундирования, которые проще всего было ввести в употребление без починки, то есть меховые шапки, киверы, «драгунки», кирасы, сапоги. Но потом, когда французы ушли, местные крестьяне, вне всякого сомнения, пришли на это поле и попользовались им вволю, хотя, разумеется никто из них тогда трупов не хоронил.



Так что данные о больших потерях с обеих сторон подтверждаются еще и данными о погребении погибших на Бородинском поле. Вот только точных данных мы, скорее всего, уже не узнаем никогда. Да и так ли это уж и важно? Мы знаем, что эта битва стала началом конца Наполеона, что «пожар Москвы» его «добил», а все остальные подробности, в принципе, не очень-то сегодня и важны…