Как находят силы жить близкие моряков АПЛ «Курск», ч.2
Мама погибшего на «Курске» лейтенанта Панарина: «Говорим об Андрее так, будто он жив»
Панарину было всего 25. Фото: Из архива Лидии Панариной
Раньше мать старшего лейтенанта вечного экипажа подлодки «Курск» Андрея Панарина Лидия Михайловна ходила на могилу сына, на Серафимовское, каждые выходные.
– Поясница болит, ноги не ходят. Но не будем о грустном: в целом все хорошо, – поражает жизнелюбием Лидия Михайловна.
ТРОЕ – РЯДОМ, ЧЕТВЕРТЫЙ – НА ФОТОГРАФИЯХ
Прежде чем рассказать о самом главном, об Андрее, мы долго беседуем о том, что пришло на его место – о мемориалах и траурных мероприятиях, о книгах памяти и музеях. Мать рассказывает, что у них целая родительская группа, матерей десять: ходят на кладбище, меняют цветы, убирают. Словом, «одни сыновья не остаются».
– У меня четверо детей. Про Андрея говорим, что он тоже жив. Я не одна: трое – рядом, четвертый – на фотографиях, – вздыхает Лидия Михайловна.
Стать военным Андрей мечтал с детства. На слуху был пример деда, который доставлял по Ладоге пропитание и другие грузы в блокадный Ленинград. Сначала в танковое училище поступил старший брат, Сергей. Потом в военное дело ушел и Андрюша. У братьев был один девиз на двоих: «Мы мужчины, наше дело – Родину защищать».
В семье Панариных, где мама – педагог и секретарь парторганизации – уходила рано и приходила поздно, дети сами держали дом в чистоте и готовили ужин. Печь торты умели не только Оля и Таня, но и Сережа с Андреем. Учились друг у друга.
– На службе Андрей жил в одной комнате с лучшим другом, Сережкой Узким, – рассказывает мама. – Когда тот упал и сломал руку, Андрюша его кормил, одевал.
Завести семью Панарин так и не успел. Но успел стать приличным боксером, велосипедистом и программистом. За компьютерные навыки сослуживцы называли его «хакер БЧ-2».
«КРЫШИ ДОМОВ ПРИДАВИЛИ НАС»
– Ребята говорили, что ничего с ними случиться не может: это же не Чечня, не Афган, – вспоминает Лидия Михайловна. – В последнем письме Андрей писал: «Опять идем в моря. Я, конечно, уже очень устал, но надеюсь, что, когда вернусь, отпустят домой, Лячин обещал». Мы созванивались через соседские телефоны. Все обещала ему, что приеду, напечем пирогов, сварим штрудли, приготовим плов. А он все говорил: «Мама, я тебя жду!».
Тогда Панарины жили в Молодцово, что под Кировском. Лидия Михайловна возвращалась домой, когда краем уха услышала разговор о «Курске». На вопросы взволнованной матери ответили прямо: «Лодка утонула».
Андрей с семьей. Фото: Из архива Лидии Панариной
Дальше – телевизор, новости. Звонки детям. Дочери успокоили: Андрей не на «Курске», а на «Воронеже», все в порядке. А на следующее утро дети приехали в отчий дом с недоброй вестью.
– Мы взяли все деньги и с Олей поехали туда: может, он просто ранен? – вспоминает Панарина. – В Петербурге на вокзале в военной кассе нам еле продали билеты. Начальник вокзала заявил: «Женщина, чего это Вы туда поедете? Вам там делать нечего!». С боем попали на поезд. Каждую остановку спрашивали, подняли ли «Курск».
На перроне в Мурманске Лидию Михайловну с дочерью встретил незнакомый парнишка. Пересели на автобус. Там им в руки попала газета со списком экипажа. Действительно, Панарина там не было. Но сразу после Сережи Узкого шел Андрей Фонарин…
– Приехали в Видяево – и как навалилось… Мне казалось, крыши домов придавили нас, – вспоминает Лидия Михайловна. – Гнетущая тишина. Никто не кричал, не плакал.
Мать и сестру пустили в комнату Андрея. Следом стали приезжать и другие родственники.
– Когда спустя год их подняли, выяснили, что у Андрея была вся грудная клетка заполнена дымом, – рассказывает Панарина. – Говорили, что не мучился. Но кто знает, как было на самом деле? Дети успокаивают: «Мама, наш Андрей погиб как герой». Была мысль о том, что он где-то там, еще живой. Осознание пришло, когда я увидела Андрея мертвым…
КОПИЯ ДЯДИ
На прощании в Видяево уголки Андреевского флага, которым был накрыт гроб Андрея, качались на ветру, словно сын махал рукой маме. На похороны Панарина и еще десяти подводников приехали родственники во всего света.
– Снилось как-то раз, что в дверь звонят, долго, как он, – делится Панарина. – Открываю – Андрей. Говорю ему: «Мы у тебя были, деньги твои получили, будем квартиру тебе покупать». А он: «У меня уже есть квартира. Мы там с другом живем».
Спустя столько лет материнское сердце болит, как тогда. Конечно, теперь она уже не открывает каждый день фотоальбом и не плачем, пересматривая видео с сыном. Но до сих пор Лидию Михайловну тревожит вопрос: кто виноват в том, что Андрей принял такую мученическую смерть?
– Когда Татьяна была беременная в роддоме и уснула, ей показалось, будто ее кто-то тронул. Проснулась. Андрей стоит: «Не переживай, танкист, все обойдется!». Он ее всегда так называл. Таня проснулась – и начались схватки. Сейчас внуку, Андрею-младшему, семнадцать, – рассказывает Панарина.
Андрей военным не будет: часть родных против, страшно. Младшему внучку пока только два. А вот старший, Егор, учится в Нахимовском, уже дважды выступал на параде в Москве. Внешне он копия погибшего дяди.
Вдова погибшего на «Курске» капитана Белогунь: «Вот она, сакральная жертва для России»
Галина стала женой военного, когда он был курсантом. Фото: Из семейного архива. Пересъемка: Александр ГЛУЗЭта женщина помнит все, что происходило, по дням. Она обратилась к главнокомандующему с требованием материальной поддержки, а тот донес зов президенту. Вокруг нее собирались растерянные вдовы. Если Ирину Лячину называют головой экипажа, то Галину Белогунь – душой.
«ЖИТЬ ЕЩЕ ТЯЖЕЛЕЕ»
Капитан Белогунь, ответственный за ядерную установку, погиб на взлете: документы на повышение уже отправили в Москву. Служить должен был еще минимум десятилетие. В «касте» механиков Белогунь был лидером, но в число друзей попадали лишь те, для кого флот действительно был всем.
– На первом месте для него всегда была служба, а потом уже семья. Все в доме у нас было организовано для его работы, на которую он уходил в шесть утра и с которой возвращался непонятно когда, – рассказывает Галина Валерьевна. – Подводники – это как космонавты, только сложнее. И в то время флот держался только на их самоотверженности. Когда они выходили в автономку, то за свой счет лампочки покупали. У молодых были мизерные зарплаты, периодически их вообще не давали. Но мы даже не понимали, как можно бастовать, ведь рядом – реактор, и не один.
«В тот год я приняла крещение»
Галина Валерьевна стала женой военного, когда он был курсантом. Пережила весь профессиональный путь вместе с ним. А психология у всех подводников одна: завтра может не быть. Поэтому была готова ко всему.
– Подлодка – та же атомная станция, только стоит у причала: случись взрыв – и вечером он не придет, – вздыхает Белогунь. – Но, зная это, жить еще тяжелее.
ВТОРОЙ ДЕНЬ – КАК ПЕРВЫЙ
Когда пошли новости о «Курске» и вся страна прильнула к экранам, Галина вырубала электричество в квартире. Дочь включала снова. И так без конца.
– При том, что с мужем было непонятно что, у меня были живые дети, которых нужно было спасать, – объясняет Белогунь. – Если я знала, что он может не придти каждый день, то они не знали. Ведь невозможно представить, что солнце зайдет навсегда.
Даже в ноябре Галина могла аргументировано убедить следователей, что ее муж и другие подводники еще могут быть живы.
Капитан Белогунь погиб на взлете. Фото: Из семейного архива.
– Вначале металась везде... Девятнадцать лет жили вместе – и раз, все разрушено, мне 39, – вздыхает Белогунь. – В тот год я приняла крещение: подумала, что всевышний, наверно, поэтому не слышит мои молитвы. Потом поняла, что, возможно, только такая катастрофа заставила бы меня покреститься. В храм так и не хожу.
Психологи МЧС пытались работать в Видяево. Но тогда опыта не было. Да и как помочь? Ведь, например, для переживших войну никакого алгоритма так и не придумали.
– Психологи говорили, что, когда случилось горе, человека в первые сутки нужно не трогать, – рассказывает Галина Валерьевна. – Но у нас второй день – как первый, третий – как первый. Я хоронила мужа полтора года. Поэтому психологи пригодились лишь для того, чтобы собрать маленьких детей, которые вдруг остались без присмотра. Детки сами успокаивали взрослых теть, приговаривая, что все будет хорошо.
УШЛА ИДЕЯ
По мнению Белогунь, государство выполнило для семей экипажа все, что положено: «ему напомнили, что это достойные люди, его заставили уважать труд мужей и детей». И по сей день в помощи вдовам, по словам Галины, не отказывают.
Когда встал разговор о подъеме, часть семей была против из-за традиции: подводников оставляют на глубине. Но жены механиков практически все были за, потому что понимали, что, хоть и заглушенный, но это ядерный реактор. Первым подняли Дмитрия Колесникова, родители которого активно выступали против. Белогуня нашли в противогазе, но уже с угарным газом в легких. В заключении написано, что он был жив после взрыва пять-десять минут.
– Через год приехала на открытие памятника. Въехали в поселок – и у меня потекли слезы. Они текли все время, все два дня, – вспоминает Галина Валерьевна. – Я просто не понимала, как могла здесь жить. Мы не замечали: у нас было оружие – патрон, начиненный «дробью», нашими мужьями. Но когда ушла идея, ради чего, пелена спала.
Начать жить вне гарнизона тоже было трудно: в гарнизоне не было пожилых, больных, слабых. Вдовы учатся жить по сей день. Время идет, но лучше почему-то не становится.
ОБЩЕСТВО РАВНЫХ
– У меня дома нет фотографий мужа нигде. Где-то через год дети сказали: «Мама, убери», – делится Белогунь. – Дети не говорят об этом и не рассказывают внучке: слишком больно. Сын в какой-то момент поступил в военное училище, как и планировали. Но скоро ушел: отец был грамотный, умный, честный, говорил только о службе, рядом – точно такие же товарищи. А там было все иначе: ребята могли пьяными валяться в постели и мочиться прямо на себя. Невыносимо терпеть, когда на плацу тебе говорят, что, если плохо будешь учиться, отправят служить на Север, – а это твой родной дом, где погиб твой отец.
Сын стал пожарным. Дочь-филолог давно трудится в фирме, которая участвовала в подъеме «Курска». Галина Валерьевна не нашла и не найдет себе пару: «никто другой на это место психологически не встанет». Родители Виктора, которых до последнего ограждали от страшных вестей, умерли: папа через несколько лет после трагедии не перенес инсульт, мама скончалась в прошлом году на День ВМФ.
«Подлодка – та же атомная станция, только стоит у причала: случись взрыв – и вечером он не придет»
Память о «Курске», по мнению Белогунь, не угасла, просто пока государство все еще стесняется той неловкой фразы президента. Галина уверена, что катастрофа заставила общество, истощенное девяностыми, задуматься: а кто там, за спиной?
– Были бедные и богатые, бандиты и законопослушные, – объясняет вдова. – Но на третьи сутки общество выровнялось и объединилось. Теперь государство знает, как себя вести. Вот она, сакральная жертва для России.
Когда-то «Курск» станет примером для потомков.
– Мы школьниками смотрели на людей из Освенцима и думали: «Как они выжили? Ну, если они смогли, может, и мы сможем?», – рассуждает Белогунь. – Откуда брать примеры следующему поколению? Может, тогда и всплывет «Курск».
О МИСТИКЕ:
– Они будто знали, что погибнут. Родственники замечали, что с ними что-то не то. Месяца за два я увидела у мужа маску смерти. Посмотрела на руку – видно и по ней. Недаром у экипажа было два отпуска, в феврале и в мае: признаки были у многих, они были вялыми, все время спали.
– Жены чувствовали погибших мужей. Одна знала, что супруг в пятом отсеке в углу. Когда лодку подняли, его там и нашли.
– Одна жена вслед мужу крикнула в пылу ссоры: «Чтоб ты не пришел больше!». Она злилась на него из-за безденежья, из-за трудных условий, из-за того, что его нет рядом. И – раз! – он не пришел. Потом она ходила по гарнизону с шинелью в обнимку и кричала, что виновата.
О ГИБЕЛИ «КУРСКА»:
– Версии – это ерунда. Вся полная информация была опубликована в первый год, прокуратура выдала каждому родственнику документы. Там не было того, о чем я думала, – доказательств столкновения. А столкновение, по некоторым техническим данным, быть может. Все привыкли, что кто-то что-то скрывает. Но это не так. Потому что такого масштаба трагедии еще не было, и никто не понимал, что это такое. Перед очередными выборами ко мне приставали, пытались сыграть на нашей трагедии. Но тут не сыграешь: все сказано! Другое дело, что это не совпадает с внутренними ощущениями.
Вдова капитана Исаенко, погибшего на «Курске»: «Если вспоминала, приходилось лечиться заново»
Сейчас было бы 35 лет брака. Но получилось только семнадцать... Фото: Из семейного архиваСВАДЬБА 12 АВГУСТА
Папа Галины не был военным, но жили в гарнизоне в Крыму. После школы девушка поехала поступать в Севастополь. Юную абитуриентку поселили в общежитии, за окнами шел проходной балкон. На нем у комнаты Галины остановилась компания студентов, которые в то время были на практике. В их числе был и Василий Исаенко.
Девчонки поняли сразу: это намек. Стали задергивать шторы – рухнул карниз. Парни подоспели на помощь. Кто-то сбегал за чайником. Познакомились. К окончанию Галиных вступительных экзаменов Василий уже говорил о свадьбе.
Галина уверена, что лучше погибшего мужа нет, не было и не будет
– Он был романтиком: у нас даже было условленное место, где мы могли встретиться, если поссорились, – мостик на Приморском бульваре, – рассказывает Галина. – Но первые его качества – ответственность и ум. Он был асом в электрике и черчении. Помогал. Однажды нарисовал для меня гайку в разрезе так, что преподаватель не мог глаз отвести. Все столпились вокруг, полюбоваться, чем он так восхищается. Я тоже стою над плечом. И тут замечаю, что вместо «гайка» написано «Галька»! Преподаватель поставил «отлично» и так ничего и не заметил.
С родителями Василий увез знакомиться любимую почти насильно. Галя отнекивалась: нельзя пропускать важную пару, в общежитии – дежурство. Подошли к вопросу по-научному: выписали все плюсы и минусы, и минусов оказалось больше. Сошлись на том, что Галя проводит Василия на вокзал.
На Север, в Западную Лицу, семья перебралась в 1987-ом, когда младшему был годик. Фото: Из семейного архива. Пересъемка: Александр ГЛУЗ
– Стоим на перроне, прощаемся, прощаемся – никак не хочется расставаться, – улыбается Галина. – Пять минут до отправления. Думаю: «Ну, если сейчас снова позовет, сяду и поеду». А он всегда умел читать мои мысли. Тут же говорит: «Поехали!». Поехали. У него была очень интеллигентная семья, папа маму просто боготворил, никогда всерьез не ругались. Абсолютная вежливость, забота. У нас потом было почти так же.
Поженились спустя два года. Гале было восемнадцать, Василию – 22. Заявление пошли подавать за полгода, чтобы подгадать отпуск. Регистрацию назначили на… 12 августа. Но потом отпуск Василия перенесли, и свадьбу сыграли не 12, а 5 числа.
– Сейчас было бы 35 лет брака, – вздыхает Исаенко. – Но получилось только семнадцать...
КРЫМСКАЯ ДЕВОЧКА
Еще будучи студенткой и курсантом, Исаенко завели двоих детей. Сначала появилась Любовь, а через полтора года – Сережа. На Север, в Западную Лицу, семья перебралась в 1987-ом, когда младшему был годик.
– На удивление, климат не испугал: мы радовались настоящим снежным зимам, вьюгам, полярным ночам, – вспоминает Галина. – Вот только весной я плакала, когда подружки писали, что бегают под цветущими вишнями, а здесь даже в конце мая можно было подледной рыбалкой заниматься.
Еще будучи студенткой и курсантом, Исаенко завели двоих детей. Фото: Из семейного архива
В 1987-ом в гарнизоне появилось семь новых лейтенантов. Ходили на «барракудах». Василия одного из семерки сразу взяли в автономное плавание на 102 суток. Без него прошел Новый год, под водой Исаенко отметил и свой день рождения. Галина зачеркивала дни в календаре и думала, что, когда любимый, наконец, вернется, придется долго его обнимать, чтобы увериться: это не мираж.
– Опытные подводники Васю накрутили: «Не выдержит, сбежит крымская девочка!», – рассказывает Исаенко. – Да так, что он был готов по возвращении найти дома записку с «прости». Приехал, а тут – мы с пирогами.
«РЕВЕШЬ И ЕШЬ»
Сначала было лучше, чем в Крыму. Но потом наступили девяностые, которые закончились несколькими голодными годами. Летние отпускные получали к бою курантов. Помогали работа Галины преподавателем математики в школе и дары природы.
– Давали в магазинах продукты под запись – хорошо. Не давали – грибы. Масла нет, пожарить не на чем, поэтому отварные с солью, – делится Галина. – Сидишь, ревешь и ешь.
Сухие пайки в какой-то момент отменили вообще. Да и те, что давали, становились менее съедобными: нет рыбы – приравнивали по питательности к маслу. Бывало, семьям масло выдавали целыми брусками. Тогда в дело вступали законы бартера. А еще всегда можно было договориться с охотниками, которые подстрелили оленя или лося.
Василий на рабочем месте, за центральным пультом управления. Фото: Из семейного архива. Пересъемка: Александр ГЛУЗ
– Экипаж вывозили в сопки собирать грибы, чтобы присушить их в поход, – рассказывает вдова. – А потом настали времена, что даже на лодках кормить перестали. Вася ходил на вахту с вареными яичками, в лучшем случае. Обещали, что отдадут за питание деньгами. Эти деньги я получила только после его смерти…
К тому моменту семья Исаенко уже перебралась в Видяево. Вселили в достраивающийся дом. Супруги с энтузиазмом взялись за ремонт. Здание было в жутком состоянии. Доски пола провисали так, что в соседнюю квартиру можно было передавать бутылки портвейна, а при попытке утеплить пол рухнул потолок в квартире снизу. В плитах цементировали дыры. К осени получилась уютная квартира с детской и спальней.
– Но пошли дожди, все стены промокли, а потом на морозе взялись черной плесенью и покрылись слоем льда, – делится женщина. – Жить в спальне стало невозможно, и в итоге там получилась мастерская: он обожал машину и любовно перебирал там карбюратор. В самые холодные зимы мы запирались в одной комнате, грелись плиточкой и спали в шапках.
ВАСИЛИЙ СЕНСЕЕВИЧ
Именно на примере промерзшей и недоделанной со времен постройки квартиры Исаенко о быте подводников после трагедии рассказывали Валентине Матвиенко.
– Была на Севере после того, как уехала, лишь на годовщину. И посмотрела на гарнизон другими глазами, – вспоминает Галина. – Как мы тут жили вообще? Но потом поняла: мы просто на это не смотрели. Это были семья, дом, любовь, друзья, работа, радость жизни. Все, что держало нас в этой квартире, – то, что мы были вместе.
Супругов разлучала только работа и служба. Они вместе ходили в гости и ездили в отпуск на своей маленькой «Таврии» с Кольского полуострова до самого Крыма. Дети называли папино авто машиной времени: выезжали из дома – снег, приезжали к бабушке и деду – все в цвету.
С детьми Василий не сюсюкал, но часто привлекал к совместным делам. Фото: Из семейного архива.
С детьми Василий не сюсюкал, но часто привлекал к совместным делам. То палатку ставили в походе, то машину чинили, то в шахматы играли.
– Когда дочка была маленькой, попросили его чаще говорить с ней, чтобы она хорошо знала его голос, – вспоминает Галина с улыбкой. – Он взял ее на руки и стал показывать: вот цветочек, вот картина. А потом слышу – про устройство телевизора рассказывает! Ребенку еще и месяца не было.
Для Галины ее погибший муж – один из самых умных людей в жизни. При том что атомный реактор – это безумно сложно, Исаенко в своем деле стал асом. Молодежь выстраивалась за его блокнотами с записями в очередь и называла его не Василием Сергеевичем, а Василием Сенсеевичем. Делать карьеру он не хотел: ему доставляло удовольствие совершенствоваться в своей области. Но в 1999-ом за авторитет и знания его все же забрали в штаб.
ЖИТЬ НЕ СОБИРАЛАСЬ
Романтика с годами не уходила, быт обустроили. В отпуске в июне 2000-го Василий успокаивал маму: «Вот сейчас-то у нас абсолютно все хорошо!».
– У него была теория двух шестеренок, которые притираются: нам, мол, надо все конфликты разрешить в первые годы, а потом жить счастливо, – вспоминает Исаенко. – И он был прав. Мы стали единым организмом, по взгляду понимали, чего кто хочет. Настала будто вторая молодость: однажды в его вахту я даже ночевала на подводной лодке.
Делать карьеру Исаенко не стремился. Фото: Из семейного архива.
Вообще «Курск» не был родной лодкой Василия. Но он им восхищался, субмарина нравилась ему больше, чем другие, своим эффектным внешним видом и разумностью начинки. Поэтому, когда ему предложили сходить на ней на учения, сразу согласился. Тем более, накопилось много бумажной работы, а на суше все время отвлекали.
– Говорил, что всего на три дня, – рассказывает вдова. – Собрался, ушел. Вдруг вернулся, а добираться там прилично было. Спрашиваю: «Забыл что-то?». Он: «Нет, просто так, хочу еще раз увидеть». Обнял, поцеловал. Так и ушел на три дня…
Тревожный звонок раздался в квартире Исаенко, когда Галина была на работе, поэтому о том, что «Курск» лег на дно, но все живы, ей рассказывали дети. На памяти была трагедия с «Комсомольцем».
– Реакция у меня была такая: собраться в кулак, ведь еще ничего неизвестно, и копить силы, которые потребуются на восстановление здоровья мужа, – говорит женщина. – Когда вокруг все рыдали, у меня слез не было вообще: была железная уверенность, что все будет нормально. Только когда Попов сказал с экрана телевизора, что работы прекращаются, для меня настал трагический момент. Тьма. Жуткий срыв. Крик. Жизнь кончилась. Я сломалась, и очень сильно.
По долгу службы Исаенко виделся с Немцовым. Фото: Из семейного архива.
Дочь собиралась в одиннадцатый класс, сына нужно было отправлять в Нахимовское. А Галина писала мужу письма, что скоро они будут вместе, вот только поставит детей на ноги.
– Пришлось обращаться в больницу, интенсивно лечиться у психотерапевта, лежать в стационаре и каждые три месяца проходить повторные курсы, – делится вдова. – Не могли вытащить несколько лет. Жить не хотела и не собиралась. Если вспоминала о том, что произошло, приходилось лечиться заново. Все было обнажено первые шесть лет. Особенно сильные срывы вызывал запах от его вещей. Надо было избавиться от них, но как? Это как мазохизм: знаешь, что тебе сейчас будет от этого очень плохо, но не можешь противостоять искушению еще раз вдохнуть этот запах.
ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Родители Василия будто стали доживать. Отец умер спустя два года после трагедии. Мама, волевая умная женщина, превратилась в старушку, которая проводит все свое время в церквях и молитвах. Она ушла в религию, чтобы найти утешение. Но признавалась невестке: «легче не стало ни граммочки».
Несколько лет назад Галина вышла замуж, но фамилию менять не стала.
– Абсолютно точно Василий – лучший человек в моей жизни. Лучше нет, не было и не будет, – объясняет Исаенко. – Я вышла замуж, но не сравниваю: это совсем другая жизнь, другой человек. Как до войны и после. Муж как-то даже признался: «Ты думаешь, я не переживаю, что с тобой только потому, что другой человек погиб?..».
Выжить помогали дары природы. Фото: Из семейного архива.
Сын Галины и Василия повторил путь отца в выборе жизненного пути. Оба долго не могли определиться с профессией. Но теперь, после брошенного Нахимовского и долгих поисков, сын нашел свое дело: он создает роботов в закрытом военном НИИ, пишет кандидатскую. В июле у него родился сын.
Дочь, у которой всегда были способности к рисованию, стала архитектором. Она повторила судьбу матери: трагически потеряла мужа, его убили… У женщины есть десятилетняя дочь.
– Тяжело, что все хорошее происходит без него: дети женились, оканчивали институты, рожали внуков, – вздыхает Галина. – Он всегда был для меня старшим, всегда был авторитетом. Сорока ему так и не исполнилось, а мне уже 53. Ни один август не прошел спокойно. Знаю, что 13 числа не смогу встать с постели, потому что накануне каждый раз все переживаешь заново. Будто этих лет и не было…
ДОСЛОВНО:
– Мне часто снится, что его гибель – это просто легенда. Ведь мы не опознавали его и хоронили в закрытом гробу. Вдруг он где-то там, еще живой? Он снился и мне, и жене сына перед рождением внука, который продолжил его фамилию. Но больше всего запомнилось, как он снился в первые дни трагедии: он смотрел на меня глазами, будто наполненными черной морской водой, и твердил какое-то время, говорил, чтоб я запомнила. Потом оказалось, что это время взрыва – 11:28.
О ГИБЕЛИ «КУРСКА»:
– По описанию, погиб он во втором отсеке от удушья. Видно, что торпеда была извне. А потом, видимо, сдетонировали свои боеприпасы, в том числе экспериментальная торпеда «толстушка». За полгода до этих учений у них было задымление: кабель обуглился и загорелся. После гибели «Комсомольца» их дрессировали, чтобы умели открывать плотики, подготовку участили. Но безалаберность никто не отменял: люк, буй – все было приварено. Ребят, которые жили в девятом отсеке, могли спасти, но буй было не выбросить. Это просто преступление.
Как в волгоградской школе хранят память о своем земляке, капитане подводной лодки.
Олеся Ходунова / АиФ
11 сентября 2000 года одна из горных вершин Кавказа была названа «Курском» - в честь погибших членов экипажа подводной лодки, затонувшей в Баренцевом море месяцем ранее. Спустя год со дня одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России в родной 85-й школе капитана подлодки «Курск» Геннадия Лячина в Волгограде открыли небольшой музей. С тех пор стены школы покинуло несколько поколений выпускников, каждый из которых может многое рассказать о своем знаменитом земляке.
Почетные экскурсоводы
Звон в рынду – судовой колокол, висящий у двери в стареньком школьном классе, переделанном под музей, возвещает о начале экскурсии. О Герое России рассказывают 4 девчонки, ученицы 5-7 классов.
Экскурсоводы Виктория Качегина и Ольга Коростелева. Фото: АиФ/ Олеся Ходунова
«Каждый день сотни ребят проходят мимо памятной доски, которая рассказывает о капитане 1 ранга атомного подводного крейсера «Курск» Геннадий Петровиче Лячине», - пятиклашка Оля Коростелева начинает экскурсию звонкой поставленной речью, чего не ожидаешь от такой малютки.
Звон рынды преобразил экскурсоводов Олю, Вику, Дашу и Лену: еще пять минут назад они сидели на лавочке, болтая ногами и обсуждая уроки, а сейчас стоят по стойке смирно и серьезно смотрят в потолок, рассказывая о капитане печально известной подводной лодки.
В небольшой комнате с экспонатами в синих витринах нет ни учителя, ни другого взрослого, кто контролировал бы экскурсоводов. Дети здесь все делают сами. Стать экскурсоводом для учеников школы № 85 почетно. И не потому, что иногда освобождают от уроков, а потому что для этого надо пройти строгий отбор. Берут только тех, кто хорошо читает стихи, умеет выразительно говорить, ведет себя прилично. Экскурсии девочки проводят как для первоклашек, так и для почетных гостей, которые приезжают сюда со всей России и даже из-за рубежа.
Музея был создан в 2001 году. Фото: АиФ/ Олеся Ходунова
В музее хранятся повседневные вещи Лячина, его пионерский галстук, автоматический карандаш, который он еще школьником подарил своей будущей жене Ирине. Самое ценное – это вещи, которые были с капитаном в его последнем походе, и попали в музей после подъема «Курска». Повседневная тужурка с дубликатами наград и копией звезды Героя России, переключатель клапанов, курсовой указатель, часы. Все это пролежало на дне Баренцева моря 1 год 2 месяца и 13 дней.
Китель Лячина пролежал на дне моря больше года. Фото: АиФ/ Олеся Ходунова
Паника в Средиземном море
Геннадий Лячин учился в 85-й школе с 1963 по 1972 год. По воспоминаниям его отца Петра Степановича, Гена рос спокойным и доброжелательным, не плакал понапрасну, не капризничал, спуску никому не давал, умел за себя постоять.
«Как-то Гена вернулся с катка радостный, – вспоминал отец. – Знаешь папа, сказал он мне, а у нас в школе учится девчонка, Ирой зовут. У нее огромная коса».
Гена тогда учился в седьмом классе, а Ира Глебова в восьмом. Юношеская влюбленность переросла в большое чувство, которому он остался верен до конца жизни.
Геннадий и Ирина Лячины с сыном Глебом. Фото: АиФ/ Олеся Ходунова
Геннадий сам решил поступать в высшее военно-морское училище подводного плавания. В 18 в своем дневнике, маленькой толстой тетрадке с нарисованной подводной лодкой на обложке, Лячин написал: «Можно к старости стать профессором, но я выбрал профессию защищать родину и свой народ».
Геннадий считался и до сих пор считается лучшим океанским командиром. Ему доверяли самые трудные задачи. Именно под его командованием в 1999 году в разгар Балканского кризиса «Курск» совершил уникальный поход в Средиземное море. Школе № 85 о том походе рассказал командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов, который в 2000 году, после трагедии, в числе первых посетил Волгоград.
«Корабль прорвался в Средиземное море через Гибралтар, – вспоминал адмирал – Действия экипажа были в высшей степени грамотными. Отработаны вопросы по применению оружия, осуществлено слежение за американским подводным флотом. Новейшая подводная лодка, убийца авианосцев вызвала в рядах шестого флота США настоящую панику. Ведь на глубине Средиземноморья находился российский крейсер, способный за несколько минут уничтожить десятки кораблей. К поискам «Курска» привлекли противолодочные силы НАТО. 20 млн долларов потратил противник на поиски, но «Курск» исчез так же внезапно, как и появился».
За этот поход Лячин был представлен к званию Героя России.
Спасибо за память
На полигоне Кура на берегу Баренцева моря стоят атомоходы Северного флота, но у причала № 8 всегда пустынно. Здесь висит памятная доска, рассказывающая, что именно от этого причала утром 10 августа 2000 года ушел в свой последний поход «Курск».
«Обычный плановый выход должен был продолжаться три дня, – пронзительно говорит Лена Фадеева, стоя с указкой в руке у фотографий всех 118 погибших подводников. – 12 августа во время выполнения учебной боевой задачи в Баренцевом море «Курск» получил тяжелые повреждения и затонул».
Ирина и Геннадий прожили вместе ровно 25 лет. Сразу после учений в августе 2000 они собирались отметить свой серебряный юбилей. Накануне трагедии к жене капитана пришел молодой мичман с букетом цветов. Это Геннадий просил его передать Ирине поздравления с годовщиной свадьбы. Остальное он обещал сказать, когда вернется.
Ирина Лячина была одним из почетных гостей, кто был в 85-й школе в день открытия памятной доски, посвященной капитану. Директор школы, Валентина Разваляева, рассказывая о том дне, листает общую тетрадку, в которой оставляют памятные записи почетные гости музея.
«Вот товарищ Лячина, который сейчас живет в Прибалтике, приводил сюда своего друга из Испании, он оставил нам надпись на испанском, - Валентина Васильевна показывает на надпись, где помимо испанского gracias иностранный гость попытался изобразить р?