Война и советский быт: мифы и реальность

Война кардинально изменила быт советских людей. Некоторыми из появившихся тогда новшеств мы активно пользуемся до сих пор, другие — никогда не существовали в реальности или же на самом деле с войной не связаны. А академическая история быта в СССР ещё долго не будет написана. Какой отпечаток оставила Великая Отечественная война на быте советских людей? Были ли трофеями «трофейные» фильмы, и что, кроме них, попало в Советский Союз по ленд-лизу? Сколько домов построили в действительности пленные немцы, и откуда взялись стиляги, — рассказывает ведущий научный сотрудник ИРИ РАН, кандидат исторических наук Александр Владимирович Голубев.

Советский оленевод с английскими авиамеханиками на одном из аэродромов в Заполярье. 1942 Фото: Евгений Халдей

 

Такой неизвестный… быт

Начнем с того, что историей быта, тем более, быта советского, начали заниматься совсем недавно, и подобные исследования имеют точечный характер. Я знаю, что есть работы по истории советской моды, в том числе серьезные монографии. Есть работы по истории открытки или игрушки, но общей истории быта, хронологически последовательной и охватывающей все его стороны, нет, и в ближайшее время я такой работы не ожидаю.

Какие изменения происходят в быту и повседневности после Второй мировой войны? Официально Финская война и конфликты на Дальнем Востоке в нее не включаются, но и они повлияли на советский быт. А еще была война с Японией 1945 года. Но, конечно, самой важной составляющей мировой войны была Великая Отечественная война советского народа 1941–1945 годов, которая включала в себя и поход в Европу.

«Нетрофейное» кино и… книги

Один из самых ярких примеров бытовых новшеств военного времени — так называемые «трофейные фильмы». Наше поколение эти картины уже практически не застало, из проката они ушли, хотя где-то в фильмофонде, безусловно, хранятся. Наверное, их можно найти в Интернете или на видео. По телевидению крайне редко появляются отдельные фрагменты. И все же сам этот феномен вновь и вновь возникает во многих воспоминаниях, мемуарах, книгах о детстве.

Самое смешное, что в большинстве своем эти фильмы отнюдь были не трофейными. Эти картины были подарены нам, прежде всего, американцами. Большая часть этих фильмов снята в Голливуде. У нас все это называют по привычке «ленд-лиз», хотя фильмы как гуманитарная помощь в программу ленд-лиза не входили.

Было, наверно, какое-то количество немецких картин, но большинство фильмов, которые вышли на экраны в конце 40-х — начале 50-х годов, и многим запомнились — и фильмы о Тарзане, и «Серенада солнечной долины» — все это были американские фильмы, подаренные советскому народу общественными организациями Англии и Америки. Так, известный британский режиссер Александр Корда, выражая свою солидарность в борьбе советского народа с фашистскими захватчиками, в годы войны подарил СССР свои фильмы «Леди Гамильтон», «Багдадский вор» и «Книга джунглей».

Менее известно то, что дарили нам не только фильмы, но довольно много пластинок или книг. Разумеется, книги эти, изданные в Америке и в Англии, были на английском языке.

Когда я был студентом и начал серьезно изучать английский язык, то отправился в иностранный отдел областной библиотеки и с изумлением обнаружил там несколько стеллажей, забитых книгами, подаренными в годы войны, с соответствующими штампиками и надписями. Это были книги самых разных жанров — и приключения, и детективы, и любовные романы — то, что называют массовой литературой.

Это не лежало в спецхране, другое дело, что до этих книг практически никто не добирался. Основная масса населения, во-первых, не знала, что они там есть. Во-вторых, язык настолько свободно, чтобы читать художественную литературу, знали сравнительно немногие.

Наш город входил в число пятнадцати старинных русских городов, наиболее пострадавших от войны. По этим городам была принята специальная программа восстановления. Не исключено, что именно в её рамках после освобождения города в 1943 году сюда попало множество таких книг. Все они были выпуска 30-х — начала 40-х годов, но штампики на них датированы, в основном, 1943 и 1944 годами.

Автомобили

Уже в годы войны меняется предметная среда на фронте и в тылу. Например, там появляется много зарубежной военной техники. Самые известные её примеры — это английские и американские танки («матильды», «валентайны», «шерманы»), самолеты — «аэрокобры», «спитфайеры», «дугласы» и так далее. Даже знаменитые «катюши» поздних выпусков монтировалось в том числе и на американские автомобили. Хотя первоначальные образцы 1941 года были на наших полуторках.

Надо сказать, что в серьезных масштабах техника стала прибывать где-то с лета-осени 1942 года, причем с перерывами. И только в 1943–1944 годах на фронте ее стало действительно много.

Но интересно, что уже с августа—сентября 1941 года люди в тылу рассказывали друг другу об огромном количестве западной техники. И победу под Москвой уже приписывали тому, что союзники прислали нам технику. Хотя на самом деле она еще только начинала поступать небольшими партиями и до фронта практически не доходила. В 1941 году, пожалуй, только на Севере было некоторое количество самолетов, но, опять же, речь шла о нескольких десятках. Картину войны это никак не меняло.

А вот в 1943–1945 годах техника уже была представлена достойно. В меньшей степени самолеты и танки, а вот автомобилей было очень много — и знаменитые «виллисы», и «доджи», и «студебеккеры». И если названия самолетов и танков остались большей частью в памяти фронтовиков, то автомобили, которых и в тылу было немало, запомнились многим — детям военных лет в том числе.

После войны часть их продолжала использоваться в хозяйстве, хотя на самом деле по ленд-лизу были очень жесткие ограничения. Был такой даже анекдотический пример, когда наши в 1943 году с гордостью написали в газетах: для нужд фронта из труб, поставленными американскими союзниками, прокладывается газопровод «Саратов — Москва». Сразу же после этой публикации американцы прекратили поставку труб. Сочли, что «Саратов-Москва» — это не фронтовой газопровод.

По условиям договора всю оставшуюся технику нужно было либо отправлять обратно в Америку, либо уничтожать на месте. На самом же деле, часть техники двойного назначения — автомобили, самолеты, — не истребители, конечно, а те же транспортники, «дугласы», — осталась.

Тушёнка — «второй фронт»

Одновременно и в тылу, и на фронте появилось большое количество продовольствия, которое поставляла, прежде всего, та же самая Америка, в меньшей степени Англия.

Не случайно американскую тушенку прозвали «вторым фронтом». Это название стало употребляться в 1942 году, когда союзники прислали тушенку вместо открытия второго фронта.

Причем в художественной литературе и воспоминаниях мне встречались упоминания о многочисленных мифах, относительно этой тушенки. Говорили, например, что ее делали чуть не из слоновьего мяса… Вкус был непривычный. Я ее не ел, поэтому судить не берусь, но слухов, шуток и анекдотов про нее ходило много.

Вызывал удивление и яичный порошок, из которого можно было сделать омлет; у нас ничего подобного в то время не делали.

Одежда, обувь, отрезы ткани — все это попадало, в том числе, и в тыл. Если читать воспоминания людей, детство которых пришлось на годы войны и первые послевоенные годы — везде вспоминают американские ботинки, какое-то английское сукно, и все это тоже списывают на ленд-лиз. На самом деле, опять-таки, значительная часть таких вещей попала в СССР как гуманитарная помощь от союзников.

Трофеи и сувениры

Следующее изменение предметной среды связано с освободительным походом 1944–1945 года. Тут речь идет уже действительно о трофеях.

Я думаю, что в 50-е — 60-е годы не встречалось семьи, за исключением разве тех, где никто не воевал или никто не вернулся, где не было бы вещей, привезенных из Германии или из каких-то других стран.

Речь идет не о каких-то серьезных ценностях, драгоценных вещах, антиквариате и так далее, нет. Это могли быть, например, столовые приборы из мельхиора, подобранные на память в каком-то разрушенном доме. У нас дома были две или три елочные игрушки, про которые мне в детстве тоже говорили, что они привезены из Германии. Два маленьких сказочных домика, из очень тонкого стекла, совершенно западноевропейского вида. У нас таких игрушек не делали.

Иногда в Советский Союз привозились вещи, которых здесь просто не было. Патефонные пластинки, женские комбинации, бельё… но тут я могу судить опять же только по литературе.

Конечно, известны случаи, когда старшие офицеры, генералы, вывозили добро чуть ли не вагонами. Понятно, что подобные случаи меняли предметную среду, но исследований, сколько-нибудь подробной статистики, нет, либо я их не знаю. Единственное, было несколько работ общего характера по проблемам реституции — заводы, оборудование, сырье, военную технику, суда и так далее, которые забирало государство.

Про генералов и маршалов в этой связи в последнее время писали много, и часто преувеличенно. Но что касается вещей, которые попадали в руки рядовых, младших офицеров, если брать массовую армию, тут важно было еще и другое. Помимо сувениров они привезли впечатления о другой жизни.

Европейские впечатления

Приведу пример из более раннего периода. При изучении деревни 1920-х годов я неоднократно сталкивался с феноменом: люди, особенно побывавшие в немецком плену, у себя в деревне быстро становились самыми культурными хозяевами. В немецких селах, в крестьянских хозяйствах они работали в качестве батраков, и очень многое из того, что там было, перенимали, внедряли у себя, и это их выделяло.

Вообще о плене в Первую мировую войну и на Западе, и у нас вышли в последние годы серьезные исследования. Но я не знаю обобщающих работ, которые были бы посвящены проблеме бывших военнопленных в советском обществе, прежде всего в деревне 1920-х годов. А ведь это были сотни тысяч людей. Военнопленных у нас было только в Германии полтора миллиона, и основную массу составляли, безусловно, крестьяне. После этого кто-то погиб в гражданскую войну, умер, просто затерялся, но значительная часть их вернулась домой.

Это была довольно специфическая прослойка, которая к концу 1920-х годов растворяется, исчезает. Кто-то становится кулаком и попадает под раскулачивание, кто-то, наоборот, колхозным активистом и так далее. Но в целом использование усвоенных в плену знаний и навыков в условиях Советской России сыграло для них, скорее, отрицательную роль, выделив их как «нежелательных чужих» и помешав их интеграции в революционное общество.

Впечатления военнопленных и «перемещенных лиц», вернувшихся после Второй мировой войны, их влияние на общество пока не становились предметов серьезных исследований, если не считать случайных упоминаний. Вообще, военнопленными этой войны занимались только с одной точки зрения — сажали ли их в лагеря после плена, и если сажали, то сколько.

У плена есть еще одна сторона. В лагерях, на военных заводах, даже в рабстве у немецких бауэров, происходило действительно неформальное общение с иностранцами — и немцами, и союзниками, и представителями других стран.

Те несколько миллионов советских людей — и военнопленных, и гражданских, — которые оказались в концлагерях или были увезены в Германию и работали там на заводах, часто и жили, и работали вместе с французами, чехами, югославами. Военнопленных англичан и американцев было немного, но встречались и они. И браки там заключались — сколько-то женщин, которые нашли в плену мужей-иностранцев, не вернулись потом в СССР. Но кто-то и вернулся…

Я здесь не говорю о перемещенных, которые не вернулись по другим соображениям. Кто-то с немцами сотрудничал, кто-то просто испугался, кто-то решил поискать лучшей жизни. Это уже отдельный разговор — они влияния на ситуацию в нашей стране не оказали. А вот те, кто вернулись, как и фронтовики, привезли с собой, если не вещи, то воспоминания

Что построили пленные немцы?

Существует еще один миф, который встречается в очень многих российских городах. Про здания, которые отличаются необычным, «западным» обликом, обычно говорят: «Это строили пленные немцы».

Скажем, в Москве в районе Сухаревской площади есть несколько подобных домов, и о том, что их строили немцы, встречаются упоминания в путеводителях и краеведческой литературе. Однако возникает естественный вопрос.

То, что немцы строили какие-то здания, общеизвестно. Но архитектурные отличия предполагают, что они же были и авторами архитектурных проектов, да еще к тому же каким-то образом изготавливали по немецкому образцу материалы, которых у нас не было. Или для этих домов специально привозили материалы из Германии, что тоже крайне маловероятно. В общем, я очень сильно сомневаюсь, что эти легенды справедливы.

Немцев использовали на тяжелых физических работах: они разбирали руины, могли класть стены, копать котлованы под фундаменты. Стройка, особенно в те годы, в значительной степени — ручной труд. Конечно, если там были квалифицированные мастера, и они заявляли о себе, их могли использовать по специальности. Но в целом это была рабочая масса. Жили они в лагерях, по городам не гуляли и с населением особо вольно не общались. Поэтому их влияние на нашу действительность было невелико, хотя сами они многое увидели, многое оценили и позитивно, и негативно.

Попадалась мне книга — воспоминания бывших немецких военнопленных о жизни в СССР — очень разные воспоминания, очень разные оценки: от достаточно позитивных и доброжелательных до очень злобных, и все, что между этими полюсами.

Приключения союзников в СССР, или откуда взялись стиляги

Встреча на Эльбе, личные контакты с союзниками — это отдельный сюжет, которым я занимался, правда, только относительно военных лет. После войны эти контакты очень быстро прерываются.

На самом деле встречу на Эльбе трудно назвать серьезным контактом. Это был праздник, застолья, официальные банкеты, какие-то дружбы, там завязавшиеся и там же исчезнувшие.

Переписки после этих мероприятий тоже не возникало. Уж не говоря о цензуре, как мог русский крестьянин переписываться с американским фермером? На каком языке, на эсперанто? Одно дело, когда люди встречаются сразу после боя, где-нибудь на взорванном мосту, тут языковой барьер слетает напрочь, особенно, когда извлекаются фляги. Но для серьезного знакомства, серьезного общения этого мало.

Где, помимо Германии, советские люди могли общаться с союзниками? Обычно сразу же вспоминают о северных конвоях. Каковы масштабы этих контактов? Например, в августе 1942 года в Архангельске находилось сорок английских и американских судов, команды которых составляли примерно восемь тысяч человек. Все население Архангельска в 1939 году составляло около двухсот восьмидесяти тысяч человек. А в войну часть жителей была эвакуирована, многие были на фронте. Вот и получалось такое соотношение — один иностранец на 25–30 жителей.

Тут, конечно, общение было, причем разностороннее. С иностранцами торговали — то, что потом назовут «фарцой», и девушки очень активно с ними знакомились, порой небескорыстно. Власти с этим всячески боролись, более полутора тысяч человек даже выслали из города за слишком тесное общение с иностранцами.

Но в культурном плане — помимо частных воспоминаний — от таких контактов не осталось практически ничего. Например, иностранцев водили в интерклубы. Такие клубы возникли еще в 30-е годы в портовых городах для иностранных моряков. Там им читали лекции о международном положении, показывали комсомольскую самодеятельность. По откликам, которые дошли до нас от союзников, правда, в небольшом количестве, для них это все было совершенно неинтересно, в лучшем случае — малопонятная экзотика. Еще очевидцы вспоминают футбольные матчи между союзниками и советскими моряками, особенно если наши выигрывали. Пожалуй, к этому и сводилось культурное взаимовлияние.

Где еще были подобные точки пересечения? Аэродром под Полтавой, на котором садились американские бомбардировщики. Но тут речь идет о сотнях человек, которые реально общались с союзниками, как и в полку «Нормандия-Неман», как и на Дальнем Востоке.

Наверно, помимо плена. самые многочисленные контакты были в Иране, где стояли и наши войска, и английские, и американские. Но и там большая часть личного состава с союзниками не пересекалась.

И, конечно, на территории Германии и Австрии, там, где была и наша, и западная зоны оккупации, особенно в 1945 году, пока ещё не восстановились границы, было какое-то общение. Но, в основном, речь идет об офицерах, потому что солдат из расположения частей никто особо не отпускал.

Что касается стиляг, я не думаю, что это прямое следствие войны. В Америке в годы войны было очень небольшое количество советских граждан, да и в оккупированной Германии американцы большей частью носили форму. То, что присылали в СССР в качестве гуманитарной помощи, были, в основном, рядовые вещи для повседневной носки.

Понятно, что стиляги пытались подражать американцам, причем, как всегда это бывает, с преувеличением. Ориентироваться они могли на случайно попавшие в СССР журналы или фильмы. Но в целом стиляги — это уже послевоенная история.

 

АЛЕКСАНДР ГОЛУБЕВ

Записала Дарья Менделеева

 

АНО «Православие и Мир»