Меандр

Самое паршивое при работе в ночную смену, это ремонт у соседей. По закону эти сволочи могут днем хоть отбойными молотками хреначить, тогда как ты в это время пытаешься уснуть. И сделать ничего невозможно – они в своем праве. А что остается? Хорошо, если это лето и есть дача. Но ни лета, ни дачи не было…
После двух бессонных ночей, точнее, дней, я кинул клич по интернетам, типа, спасайте, люди добрые, пустите с утра переночевать, еще до вашего возвращения с работы скроюсь…
И первым откликнулся старый друг Олег, с которым, кстати, давно не видились, вот и повод образовался.
Он после универа пошел науку двигать, а я так болтаться, вот и разошлись пути–дорожки. Встретились в центре, кофе попить, поскольку Олег за рулем.
– У меня товарищ уехал в Таиланд и оставил ключи от хаты – цветочки поливать. Но мне некогда, а ты как раз и управишься.
Вот только не предупредил он меня, что квартира в Западном Бирюлёво, хоть и недалеко от станции Пражской, но с другой стороны Варшавского шоссе, под боком у какой–то промзоны. И это был не единственный минус.
Однокомнатная квартира была превращена в склад и это почти не фигура речи. Помимо двух мебельных стенок, забитых под завязку, почти все пространство было уставлено картонными коробками и пластиковыми коробами, в которых хранились самые разные вещи – от материнских плат и проводов, до катушек с нитками и кроссовок. Каким–то чудом на единственной открытой стене держался почти чистый велосипед, а прямо под ним стояла двуспальная кровать, рядом с которой стояли упаковки с дорогими грузинским лимонадом и минеральной водой. На кухне тахта была завалена одеждой и кабелями питания к многочисленным девайсам. Флисовки и рубашки вываливались даже из второго холодильника, превращенного в шкаф. В этом аду каким–то чудом выживало какое–то тропическое растение на втором, рабочем холодильнике и древняя чайная роза в керамическом горшке в углу зала.
Из украшений в доме были только магнитики на холодильниках и детский рисунок в стиле «одинокого петуха» на дверце мебельного гарнитура. Зато на столе стоял огромный монитор, который выдавал в хозяине приверженца Доты или танчиков.
А еще выяснилось, что ключ от домофона оказался устаревшим и мне приходилось все время набирать недовольных консьержей.
Странности начались на второй день моего пребывания в квартире. Когда я вернулся со смены, я сначала не обратил внимания, поскольку сразу завалился спать, но потом обнаружил, что некоторые вещи в квартире поменяли свое положение. Я позвонил Олегу, спросить, не был ли он здесь этой ночью, но тот сказал, что ключи только у меня и у хозяина, а тот из Таиланда вернется лишь осенью.
Я решил сфотографировать все на всякий случай и проверить позже.
На следующий день у меня пропала зубная щетка, которую, как мне казалось, я оставил в ванной комнате. Я пробежался взглядом по кухне, вышел в зал и начал обыск. Вы не думайте, что я маньяк какой, просто мои вещи остаются моими, пока я не решу обратного. Вот, к примеру, у меня есть лыжная шапочка, купленная мной еще в 1990 году – синий петушок с кисточкой, как тогда модно было и резиновой термонашлепкой «Favorite», короче, кооперативное изделие. Но там, на удивление, оказалась очень хорошая шерсть и я ее не выкинул через год, а куда–то сныкал. А когда в прошлом году достал, оказалось, что этот фасон снова в моде, да и на лыжах и для бега шапочка просто незаменимая. А тут – новая зубная щетка одной известной фирмы, специализирующейся по хитрому наклону щетинок и с хорошей эргономичной рукояткой.
Короче, я облазил все доступные моему разумению места и увидел яркий хвост моей зубной щетки в одном из пластиковых ящиков. Разумеется, я сунул туда руку и меня словно укусило что–то за палец. Я инстинктивно одернул ее, и увидел на пальце кровь. Полез в ящик и с матюками достал какую–то компьютерную плату с острыми пайками транзисторов, резисторов или чего еще там, не знаю. Вот о них я и оцарапался, кто бы мог подумать. Ну и зубную щетку свою, в наголовнике, слава богу, вытащил.
Дня через два квартира начала преображаться с каждым днем. Нет, бардака как раз меньше не стало. Только теперь этот бардак выглядел совсем по–другому, как будто родной. Я обнаружил, что цвета мебельных стенок были моими любимыми – мореный дуб, а стол под монитором вообще оказался антикварным. Рисунок «одинокий петух», который оказался каким–то постером с новомодной выставки современного искусства. Или вот маска индейца, висевшая в прихожей, я думал, что это идиотская поделка советских времен, отлитая из гипса и покрашенная масляной краской. А пригляделся, это и не индеец вовсе оказался, а маска корейского национального театра из какого–то правильного дерева, винтаж, если не антиквариат.
Короче, заиграла квартира новыми красками. И среди лимонада оказались вполне себе нормальные бутылки с пивом известных европейских производителей, причем, привезенные из–за границы, а не набодяженные на Мытищинском пивзаводе. Но я, конечно, решил их не трогать.
И вот, день так на четвертый, когда я уже совсем обвык, и перестал прятать лицо от консьержек, а наоборот, гордо отвечать им, кто я и куда, ко мне в дверь постучали.
Если бы это был настойчивый стук, как долбятся обычно полицейские, соседи снизу, которых затопили или газовики, я бы и не открыл, но стучали тихо и словно извиняясь, так что я подошел к двери и спросил кто там, нарочито зевая. В ответ тоненький девичий голосок рассказал, что он принадлежит соседке, у которой закончился хлеб…
Я помнил, что до ближайшего единственного на квартал «магнита» было далековато, поэтому просьба была не совсем безумной и я открыл дверь.
Воздушное создание в коротком халатике было неопределенного возраста, как говорят – от 20 до 40, но точно не школьницей, как я мог судить. И еще у нее на щеке была ямочка.
– Ой, вы не Сережа?
Девушка была немного озадачена, но быстро оправилась и сказала, что такая безалаберная, что все время забывает следить за продуктами. И бежать за одной буханкой хлеба глупо, поэтому она забегала к Сергею, который закупался оптом…
Я сказал ей, что вполне себе могу заменить Сергея, по крайней мере, в вопросах хлеба, представился и пригласил ее в квартиру.
– А я – Лариса. Ухты, а вы тут порядок навели, – девушка огляделась.
Я открыл хлебницу, там, к моему удивлению, оказался свежий багет, не помню, чтобы я его покупал с утра, но после ночной смены я и не такое отчебучиваю. Она эротично ухватилась за батон, чмокнула меня в щеку и сказала, что вернет завтра.
Когда она уходила, я обратил внимание на татуировки на ее запястье и щиколотке – меандр со свастикообразным рисунком. Такие татуировки были в моде до калавер – мексиканских черепов, значит, судя по имени, редком сегодня, она немногим меня младше, надо будет списать рецептик вечной молодости…
Лариса не обманула. Когда она появилась на пороге в цветастом платье, уже скрывающим колени и с новой прической в стиле японского аниме, я понял, что нужно ставить чай.
Она не отказалась и даже подсказала, где здесь найти чайные приборы, кстати, как выяснилось, ленинградского фарфора, совсем, как в моем детстве. Так ей и сказал. И она сказала, что похожие были у мамы и вообще, их, наверное, тогда много было по всей стране. Так мы перешли на воспоминания о детстве, откуда оказалось недалеко до личных вещей и в один прекрасный момент я почувствовал, что могу ее поцеловать и она не убежит. Так и вышло. Этот поцелуй был немного скомканный, так что пришлось еще раз повторить. И еще… А потом моя рука как то удачно оказалась у нее на пояснице, а она у меня на коленях…
Отправляясь на работу, я написал ей записку, что дверь можно просто захлопнуть. Разумеется, утром я обнаружил только смятую постель.
Когда она не появилась на второй день, я забеспокоился и тут мне в голову стрельнуло, что я даже не спросил номера ее квартиры, не то что телефона. Она ведь могла быть и не с этого этажа. Вот он, проклятый недосып и самоуверенность. Вооружившись свежим багетом, я решил прибегнуть к хитрости и пошел по соседям, выспрашивая, про Ларису, которая одолжила мне вчера багет перед почтовыми ящиками, а я был нетрезв и номер квартиры не запомнил. Костюм с галстуком и тапочки придавали моей версии убедительность.
Но никто в пределах трех этажей вниз и вверх не знал никакой Ларисы, не знал даже консьерж за деньги.
Выходило, что имя не настоящее, а девушка просто решила поразвлечься на один раз, а может я ей и не понравился вовсе. Ну, бывает…
Тем временем мое ночное дежурство кончилось, и я мог вернуться домой, но решил провести последнюю ночь в квартире Сергея. Из–за отсутствия привычки к ночному сну, я долго лежал и ворочался, а в голову лезли всякие мысли, в полубреду. И я почти не удивился, когда обнаружил к моим ногам двуспальной кровати присела Лариса. Она выглядела очень странно. На запястье и щиколотке у нее красовались вместо меандра обрывки проводов.
– Не ищи меня миленький, – шепнуло видение.
Я вскочил, но никого в комнате не было.
А на утро консерьж – до бела седой мужик в флисовом анораке поймал меня на выходе и сказал, что вспомнил об одной Ларисе, вполне подходящей под мое описание, но она жила в этом доме лет так двадцать назад и умерла от какой–то смеси болезней, в том числе лейкемии. В последние годы исхудала она и передвигалась только на коляске.
– Да и жила она в вашей квартире, как помню, вы же из 536, вместе с Сережей, это, кстати, его жена была…
От консьержа, если он прожил в этом доме всю жизнь, ничего не скрыть.
И тут мне в голову полезли всякие мысли о призраках в духе японского кино – «Кайдана».
По возвращению, я немедленно начал обыскивать квартиру, чтобы найти свидетельства того прошлого.
В этом хламе было тяжело разобраться
Кто ищет… тот обрящет, как говорили. В старом фотоальбоме на каждой странице с черно–белых фотографий на меня смотрела Лара. В той же прическе и коротких платьях, которые она, видно, любила и с ямочкой на щеке. Вот только запястье у нее было чистое, без меандра, пока.
Ерунда какая–то. Может у нее уже выросла дочь, уговаривал я себя. Пока же решил остаться еще на одну ночь, для очистки совести.
Меня разбудила громкая музыка на кухне. Похоже, григорианские хоралы. К своему сну я отношусь трепетно и потому с разбегу побежал разбираться с источником звука.
Там, в инвалидном кресле под капельницей сидела Лара. У нее на коленях был кассетный магнитофон. Она смотрела сквозь меня, а я ничего не мог сказать от ужаса. Молчание прервала сама Лариса. Она нажала кнопку стоп и глухо произнесла:
– Зря ты это сделал. Я же просила не искать меня. Теперь тебе придется остаться.
И мне снова захотелось спать невыносимо, так что я еле дополз до кровати.
Утро было обычным – яичница, кофе в турке, поход на толчок в совмещенном санузле. Все это время я оставлял свои размышления о происходящим где–то на заднем фоне. Возможно все дело в неправильном графике, от которого сносит крышу и мне стоит поменять работу… Это была самая рациональная мысль и я как раз ее развивал, когда, уже одетый и обутый, полез за ключами и вдруг понял, что двери не было. Не было от слова «совсем». Слева от зеркала в прихожей, вместо входной двери сразу начинался шкаф.
Я крутился и так, и этак, открывал–закрывал шкаф, но напрасно. Каким–то неизъяснимым чудом кусок стены с дверью, в нарушение всех норм геометрии исчез. Вспомнился Станислав Лем – в записках Иона Тихого говорилось, что космонавт не сможет заглянуть в иллюминатор во время того как звездолет находится в подпространстве, поскольку наше сознание заблокирует эти попытки из–за хтонического ужаса перед неизведанным во всех смыслах. Космонавт просто не найдет иллюминатор на стене.
Выходило, что и я не мог найти дверь по той же причине – что–то заблокировало ее в моем сознании. Это была плохая новость.
После первого приступа паники, я собрался и позвонил Олегу, придумав историю о том, что ключи не подходят и меня нужно открыть снаружи. Олег проматерился, но обещал в обед заскочить, ибо раньше он не мог.
Я с тоской уставился в окно и вдруг понял, что никакого окна не было. Ни в зале и в кухне. Да и кухни уже не было с санузлом – эти двери тоже исчезли. Вся квартира стала похожа в плане на веретено, где были только боковые стены и никаких торцовых. Они плавно переткали друг в друга, так что я не мог этого заметить, если бы специально не обратил внимания.
Ну, по крайней мере, выброситься из окна в отчаянии мне не грозит.
Но это было только начало. Теперь я заметил, что провода и промальповские разноцветные веревки стали выбираться из коробок. Пока на них смотришь, все в порядке, отвернешься, хоть на вершок, но вылезли. Мое классическое образование сразу мне подсказало змей Лаокоона, которые выбрались из пучины и задушили святотатцев, посмевших раскрыть замысел богов. Да и сами стены начинали опасно сближаться, сокращаясь, как шагреневая кожа.
Времени до обеда у меня не было. Надо было срочно искать выход. И я стал рыться в вещах, в надежде найти подсказку. Моторная активность иногда помогает подсознанию проделать всю нужную работу. Так вышло и в этот раз.
Меня вдруг осенило, если это галлюцинации, то за них отвечает пища или вода или испарения. В воде и пище, которые я принес вчера с собой я был уверен, а вот в воздухе… Тут могло быть что угодно.
Я снова взялся за альбом с фотографиями и стал просматривать их внимательно, пока не обратил внимание, что на всех фото двадцатилетней давности в кадке стоит одна и та же чайная роза. Она и сейчас стояла в самом дальнем углу квартиры.
Я немедленно стал продираться к ней, хотя и чувствовал, как каждый шаг дается с трудом. Многочисленные провода почему–то входили прямо в землю горшка, по краю которого шел едва различимый под слоем пыли рисунок меандра. Такого же, как на лодыжке и запястье Лары. Недолго думая, я разбил горшок и из него выкатилась небольшая металлическая жестянка, опять с меандром по ободу. Теперь я вспомнил, откуда он мне был известен, этот рисунок. Бабушку хоронили точно в такой урне…
Лак на металле уже немного потрескался, видно, что не вчера она была помещена в горшок, но странно было то, что в трещины проникли корни и даже тонкие провода, которые я сразу срезал.
Я имел дело с самоорганизующейся системой, созданной из всякого хлама и ее сенсорами были провода, которые вечно путались под ногами, а то и норовили уколоть.
Похоже, так эта система и узнала о моем существовании – когда я порезался о материнскую плату и моя кровь ушла «на анализ».
И вот тогда, наконец, я увидел окно. Еще маленькое, как над дверью в ванных старых хрущевок, но оно уже было.
По какому–то наитию достаю нож и открываю урну. Внутри, как и положено – пепел, а еще что–то белеет. Есть такая сцена в фильме «Сумеречный самурай», там, когда главный герой пришел к протагонисту домой, чтобы друг дружку мечами нашинковать, но перед этим уселись они задушевную беседу вести, а антагонист, в принципе хороший парень, только много повидавший, рассказывая о том, как потерял свою семью, берет урну с прахом дочери и начинает задумчиво с хрустом есть уголек оттуда…
Ну вы поняли, чем я занялся. Только еще бутылку португальского портвейна из–под кровати откупорил, чтоб не скучно было… И вот пока я так задумчиво это дело поедаю, квартирка то на моих глазах преображается, точнее, теряет весь свой шарм. Теперь на стенах вновь висели жуткие обои неопределенного цвета с сальными пятнами, а шкафы из гэдровского гарнитура стали вдруг советскими, чуть не вручную собранными и морилкой с лаком покрашенные. Маска в коридоре снова стала гипсовой личиной индейца, модный постер превратился в «одинокого петуха» неизвестного младенца, а португальский портвейн превратился в азербайджанский, ну хоть не в «три топора». И уже теряя сознание, я услышал, как дверь отпирается.
Позже Олег рассказал, что я его встретил на пороге в дугу пьяный, пьющий портвейн из какой–то амфоры и громко вещающий странную фразу: «Эх, знал бы Хома Брут, что все так просто!».

Написал ereich на glenereich.d3.ru / комментировать