«Все имена должны быть названы». Что думают о сталинских репрессиях жители Карелии

Говорить или молчать о трудном прошлом?

• Нужно говорить громко и ориентироваться на молодежь.

• Людям в возрасте уже не хочется слышать негатив.

• Говорить и обсуждать трудное прошлое надо на примере конкретных людей, которые пострадали, жизнь которых была сломана.

• Другие страны прошли этот путь самостоятельно, и у России тоже свой путь.

• Люди должны вовлекаться в обсуждение репрессий через семейную историю, через личную вовлеченность: когда человек пропускает это через себя, когда он внутренне ужасается этому, когда он начинает молиться о тех, на чьих костях многое построено и сооружено, тогда это уже идет через сердце, а не через разум, а этот путь более правильный.

• Самые лучшие вопросы о нашей истории задают дети.

Судить или прощать палачей?

• Все имена должны быть названы.

• Судить в судебном порядке или во внесудебном о человеке — дело индивидуальное.

• Проблема в том, что главные палачи и доносчики лежат на Красной площади, на самом видном месте, и мы не очень понимаем, что с этим делать.

• Все прикремлевское кладбище вместе с Мавзолеем нужно перенести на кладбище в Мытищи, федеральное воинское кладбище, и пусть этот советский пантеон там сохранится.

• Третий вариант решения проблемы: жертвы — отдельно, палачи — отдельным списком.

• Судить — это разделять общество, разделять память, а в памяти у нас все: и хорошее, и плохое.

• Прощать — дело развитости души человека.

• Нельзя душу подгонять хвостом (немедленно прощай или принимай). Душа созревает постепенно.

Перспективы и проекты по работе с трудным прошлым

• Самый эффективный «проект» за последнее время, который привлек внимание к проблеме сталинских репрессий, — это дело Дмитриева, и он не наш [проект].

• Никакой большой работы по просвещению в этом плане в Карелии сейчас не ведется.

• Да, историки что-то пишут, исследуют. Но, во-первых, историков, которые пишут про репрессии, в Карелии совсем мало. Пресса практически перестала освещать эти проблемы, потому что свободной прессы в республике практически нет.

• Широкого общественного диалога, о котором идет речь и который, конечно же, нужен, нет по воле тех, кто регулирует нашу жизнь.

• О главном, об исторической памяти на уровне государства, мы почему-то не говорим, а решать эти дилеммы на уровне общественного разговора заинтересованных людей невозможно. Так их не решить.

• На данный момент о каких-то перспективах развития проектов «Трудной памяти» говорить сложно, потому что мало возможностей для этого.

• Да, надо знать опыт других стран, но Россия все равно пойдет своим путем, со своими граблями.

• Надо говорить о том, каким образом расширять это поле (это пространство для диалога в обществе) и как должно себя при этом вести государство, которое думает о своем будущем.

• Музеи в Медвежьегорске, Сегеже и Кеми могут быть серьезной опорой для этой дискуссии, но для этого нужны люди - люди, которые знают, которые умеют и которые не боятся. Все дело в людях, в энтузиастах и в государственной исторической памяти. Без этого ничего не получится.

• Не бояться мы не можем научить людей. Все люди, все жить хотят.

• Во время Большого террора 41% репрессированных составляли финны, которые выжили и уехали. И картина могла бы быть совсем другая, если бы эти люди остались здесь.