«Коллеги предложили меня «расстрелять»
FLB: Несколько малоизвестных историй из жизни народного артиста СССР Владимира Зельдина. 10 февраля ему бы исполнилось 105 лет
Уйдя из жизни в 2016 году, 101-летний Владимир Зельдин оставил потомкам абсолютный рекорд творческого долголетия. Мне могут возразить: скончавшемуся 5 февраля старейшему актёру Голливуда Кирку Дугласу перевалило за 103. Не хочется сравнивать несравнимое, но Кирк Дуглас последние десятилетия жизни писал книги, а Зельдин до последнего играл в четырёх спектаклях. Причём не «выходил на сцену», а именно играл: пел, танцевал, произносил длиннейшие монологи, дрался, размахивая далеко не картонным оружием… Помню, как после спектакля «Человек из Ламанчи», поставленном для него и на него, он вышел к зрителям с речью: «Мне через несколько месяцев стукнет 100, но, если вы думаете, что я пою под фонограмму, то… Вот!» И а капелла спел главную арию Дон-Кихота.
Мюзикл «Человек из Ламанчи» Юлий Гусман поставил к 90-летию Владимира Зельдина
Незадолго до его круглого юбилея я пытался дозвониться до Владимира Михайловича. Но каждое утро и днём его телефон молчал, а тревожить его вечером было неудобно – у него ведь спектакли и возраст. Наконец знающие люди подсказали: Зельдину нужно звонить после часа ночи. И точно: во втором часу ночи на другом конце провода сначала послышался бодрый голос его жены, Иветты Евгеньевны, а затем трубку взял он. Оказывается, Владимир Михайлович вёл абсолютно «богемный» образ жизни: после спектаклей – полный дом гостей, «разбор полётов», общение, споры, чаепитие до утра. До обеда – сладкий сон.
Помню, наша встреча в его легендарной гримёрке театра Советской армии началась с вопроса: «Владимир Михайлович, сколько у меня времени?» «Чем меньше, тем лучше», - честно ответил он. А потом начал показывать свои раритеты - бурку и папаху из фильма «Свинарка и пастух», икону из испанской Ла-Манчи, картины, награды, ценные подарки и… увлёкся. Начал в красках рассказывать, как воочию слушал пламенные речи «врага народа» Бухарина и читающего свою любовную лирику Маяковского. Как в пору юности занимался в кавалерийском манеже вольтижировкой и рубкой (слова-то какие – и не выговоришь!) с Василием Сталиным и сыновьями Микояна. Как именно в эту гримёрку к нему приходили многие народные кумиры – от Николая Крючкова, Петра Алейникова и Фаины Раневской до опальной Анны Ахматовой и маршала Победы Георгия Жукова.
Кстати, больше всего Зельдин сожалел, что не сберёг уникальную двустволку с дарственной гравировкой - подарок Жукова (он был вынужден её продать в лихие 90-е, когда зарплаты в театре не хватало даже на продукты). А отвечая на вопрос о самом главном и дорогом раритете, неожиданно выпалил: «Жизнь! То, что я ещё могу выходить в свои 99 лет на сцену. Этого никто не делает».
Между прочим, эта самая жизнь Зельдина не очень-то баловала. Зато фортуна (и это надо признать) явно ему благоволила. В восемь лет он мог утонуть, купаясь в Оке, - его затащило в водоворот около колёсного парохода. Обошлось. В девять переболел тяжелейшим дифтеритом (в те годы это была смертельная болезнь), и его буквально вытащил с того света доктор, трубочкой отсосавший гнойную плёнку… Ему было 18, когда на него написали донос, и от ареста и лагерей Владимира Михайловича спасло ещё одно чудо (но об этом позже). В 1941-ом его уже отправили на фронт, где он неминуемо должен был погибнуть (так он сам считал всю жизнь!). На этот раз его спас великий Пырьев – утвердил на роль в картине «Свинарка и пастух».
Да и в дальнейшем Зельдин не очень-то себя берег: открыто общался с иностранцами, когда это было, мягко говоря, небезопасно, выступал перед ликвидаторами чернобыльской аварии, несколько раз попадал под обстрелы во время концертов для наших бойцов в Афганистане. Утверждал, что им двигала не смелость, а абсолютная искренность и вера в советские идеалы. «Мне кажется, - говорил он, - такого поколения больше не будет, потому что мы очень искренне любили свою страну, своё отечество, где родились».
Вот несколько историй из жизни Владимира Зельдина, рассказанные им самим.
МЫСЛЯМИ БЫЛ УЖЕ НА ФРОНТЕ
«Когда Иван Александрович Пырьев начал снимать эту «реальную музыкальную сказку» (а именно так он именовал жанр фильма), я работал в Центральном транспортном театре. Играл уже неплохие роли - Фердинанда в «Коварстве и любви» Шиллера, Антифола Сиракузского в «Комедии ошибок» Шекспира. В том числе великолепную комедийно-героическую роль – рядового Гоглидзе в спектакле «Генеральный консул». Публика принимала на «ура»! Без ложной скромности, я хорошо двигался, прекрасно танцевал. Ещё во время учёбы считался первым учеником бывшей балерины Большого театра Веры Ильиничны Мосоловой… И вот однажды помощник Пырьева после спектакля подошёл ко мне: «Володя, вот сценарий фильма. Прочтите – там есть роль неплохая». Я прочёл и пришёл в восторг - все в стихах. Но я был уверен, что моя кандидатура не подойдёт.
FLB: Почему?
- Как раз в это время в Москве гастролировал тбилисский театр имени Руставели. Показывали «Отелло», «Разбойники» Шиллера… Весь город стоял на ушах, невозможно было попасть! Акакий Хорава играл Отелло, на сцене блистали Васадзе, Анджапаридзе… Э-хе! Все музыкальные, голосистые, талантливые необыкновенно. Как эффектно они умели носить бурку, скакать на лошади… И все – писаные красавцы! Поэтому я прочёл сценарий и успокоился. Вдруг звонок: «Володя, с вами хочет познакомиться Иван Александрович Пырьев». Приезжаю. Пырьев сидел в комнатке за столом. А о нем легенды ходили: грубый, матерщинник…
FLB: Говорили, мог наорать без повода, даже ударить актёра.
- Скажу вам так: говорить всякое говорили, но самобытный талант и профессионализм признавали все. У Пырьева были враги - как у каждого талантливого человека. Многие ему просто завидовали. При этом мало кто знает, что в юности он батрачил, прошёл войну. Имел, кстати, несколько Георгиевских крестов. Потом пристрастился к самодеятельности, был учеником Эйзенштейна. То есть сделал себя сам. А «самодур», «наорать, ударить»? Лично я снимался в двух картинах Ивана Александровича и ни с чем подобным не сталкивался ни разу.
Он мне сказал: подготовь две-три сцены. Сняли. А я знал, что параллельно со мной пробовались очень многие, в том числе лучшие актёры-грузины. И понимал, что по большому счёту шансы мои равны нулю. Но Пырьев сделал неожиданный ход: он собрал в просмотровый зал всех женщин съёмочной группы, показал им все актёрские пробы и задал один вопрос: «Какой Мусаиб будет пользоваться успехом и любовью у зрителя?» И представьте себе, дамы из всех «грузин» выбрали меня.
В июне 1941-го мы, закончив натурные съёмки в Кабардино-Балкарии, должны были возвращаться в Москву. И тут - война! Когда приехали в Москву, меня уже поджидала повестка. Пошёл в военкомат, сдал паспорт и вскоре должен отправляться в учебное танковое заведение – учиться на танкиста. Я уже мыслями был на фронте. Вдруг через три-четыре дня звонок с «Мосфильма»: «Володя! Приезжай немедленно. Есть постановление Комитета по кинематографии, подписанное министром Большаковым, продолжить съёмки». Но я уверен, что решение принимал не Большаков, а лично Иосиф Виссарионович Сталин.
Вот так, благодаря фильму, я уцелел. Мне было тогда 26 лет – таких первыми бросали в самое пекло».
Владимир Зельдин в своей коронной роли Альмагро в «Учителе танцев». 1950-е годы
КАК ИЗ ЛАДЫНИНОЙ ДЕЛАЛИ «СВИНАРКУ»
«Марина Ладынина для меня - святое воспоминание. Я даже не могу её называть «моя партнёрша», - нет, это что-то другое. Всегда вспоминаю о ней с трепетом. Она была необыкновенная, повсюду известная, обожаемая зрителем. Помню, когда впервые увидел Марину так близко, я просто от восхищения онемел: передо мной стояла очень красивая и очень породистая белокурая женщина с васильковыми глазами, обворожительной улыбкой, от которой кружилась голова, и с очаровательным, каким-то вкрадчивым и застенчивым голосом. Совсем непохожая на свинарку из фильма, которую ей предстояло сыграть. Но ей подтянули носик, обсыпали лицо веснушками, повязали платочком - вышла настоящая деревенская девушка Глаша.
Я хорошо помню её давнюю фотографию, где она в Каннах, на международном кинофестивале, и где она выглядит просто королевой - в бальном платье, мехах, как всегда, открыто улыбающаяся, но царственная и недоступная. Вот если кого-то можно назвать настоящей звездой, то Ладынину – однозначно. В отличие от нас, простых смертных… Мне повезло: мы дважды встречались с Мариной Ладыниной на съёмках и дважды играли любовь. Казалось бы, я должен её хорошо знать, но ничего подобного - я просто был её партнёром и расцениваю это как подарок судьбы. В жизни была скромной, замкнутой, умной, всегда немного печальной, неразговорчивой, никогда и ни с кем своими тайнами не делилась. Иногда мы общались и даже долго вместе выступали в концертах, когда она развелась с Пырьевым и совсем перестала сниматься. Мы с Мариночкой перезванивались до последнего. В одном из последних разговоров она сказала: «Как хорошо, Володя, что ты позвонил. А то телефон совсем молчит… Ты ведь у меня один остался».
FLB: Мало кто знает, что картина «Свинарка и пастух» (в Америке она демонстрировалась под названием «Они повстречались в Москве») чуть не получила «Оскара»…
- Кстати, стараниями замечательного Соломона Михоэлса, создателя знаменитого еврейского театра, которого потом расстреляли... Он ездил договариваться с американцами по поводу продовольственной помощи СССР, и он же привёз в Америку нашу ленту. Мы должны были получить главный приз, но… не дали. Я видел американскую рецензию хвалебную. Картина там пользовалась успехом. Очень хвалили актёрскую игру, музыку. Сочиняли небылицы, что у меня шикарный особняк в Москве и под окнами меня ждут толпы влюблённых девушек… Я недоумевал: какой там особняк?! У меня ничего не было. Я жил в театре на малой сцене вместе с тараканами, крысами и мышами.
Да и на улице меня узнавали крайне редко. Всё-таки в жизни я не очень был похож на своего героя – без подкрашенных усов, папахи и бурки. К тому же я и не стремился к славе. Всю жизнь повторял вслед за Пастернаком: «Быть знаменитым – некрасиво!»
Владимир Зельдин роли Кутузова в спектакле «Давным-давно»
ЗАЧЕМ РАНЕВСКАЯ РЕШИЛА ВСТУПИТЬ В ПАРТИЮ
«Официальной карьеры я ведь не сделал. Никогда не был пионером и комсомольцем - даже в партии и то не состоял… Звания себе просить не ходил, не выпрашивал никогда и прибавок к зарплате. Дело все в том, что юность моя пришлась на 20-е годы - тогда членство в политических и общественных организациях обязаловкой ещё, видимо, не стало, а неучастие в общественной жизни не квалифицировалось как криминал и не каралось так страшно, как потом. Это позже стало чуть ли не обязательным условием твоего продвижения по карьерной лестнице. Хорошо помню недоумение нашего нового главного режиссёра, когда он узнал, что ни я, ни актриса Нина Сазонова, ни Людмила Касаткина не являемся членами КПСС. При этом служим в военном театре, который напрямую подчиняется Главному политическому управлению! Он не мог понять: как нам это удалось…
Кстати, есть на эту тему забавная и очень правдивая история из жизни Фаины Раневской: уже в преклонных летах Фаина Георгиевна вдруг объявила, что хочет вступить в партию. А когда потрясённые друзья спросили её, с какой это вдруг стати, ответила: «Хочу узнать, что эта б... Марецкая на партсобраниях обо мне говорит». Партсобрания же были тогда «закрытыми», а решения порой там принимались судьбоносные. Но лично меня эти «закрытые» разговоры никогда не волновали. Я не был диссидентом, но считал, что художник не может быть ограничен узкими рамками партийной дисциплины.
«СЛЕДОВАТЕЛЬ КАК КРИКНЕТ: «А НУ ОРУЖИЕ НА СТОЛ!»
«Знаете, и у нас в театре в 30-е годы пропадали люди. Это видели и замечали все вокруг. Но об этом не говорили – говорить было не принято. Меня ведь в 1933-ем тоже вызывали на Лубянку по ложному доносу. Помню, следователь в гимнастёрке как крикнет на меня: «А ну оружие на стол!» Я растерялся, говорю: «У меня никакого оружия нет». «Лучше сразу сознавайся! Мы всё знаем!» Он на меня и давил по полной, и обысками пугал. А я тогда был очень наивный, смотрел на него чистыми глазами: «Я не могу вам врать». А потом я вспомнил! В конце каникул обычно мы ездили в колхоз – занимались там с местной молодёжью актёрским мастерством. И в разговоре с кем-то из товарищей об уличной преступности я сказал, что хорошо бы раздобыть какой-нибудь пистолет, чтобы обезопасить себя от уличных хулиганов. И видимо он «стукнул» куда надо. Хорошо, этот следователь мне поверил и… отпустил. А могли всю жизнь сломать в 18 лет. Повод был, запросто могли взять и отправить в лагерь. Всё! Ещё был случай - из-за «Учителя танцев» меня судили.
- ?!
- 1949 год – довольно суровое время. У меня должен был быть спектакль в клубе за городом. А у моего друга Толи Грейнера (чемпиона СССР по боксу в полусреднем весе) был мотоцикл. Я сдуру возьми да скажи: «Давай я на твоём мотоцикле поеду на спектакль». На моё несчастье по дороге заклинило мотор… А я же в ремонте ничего не понимаю! Добирался грузовыми машинами и, конечно, опоздал на 45 минут. Там уже вызвали оркестр, чтобы отвлечь зрителей. То есть вся труппа и целый зал ждали только меня. Спектакль прошёл здорово – на таком нерве, поскольку я сам был взвинченным, очень переживал. А потом меня в театре судили. Это тоже оказался «театр» - такой образцово-показательный товарищеский суд коллектива. На партсобрании меня пропесочить не могли – я не был членом партии, и тогда мне устроили суд товарищеский. Эту сцену стоило заснять на киноплёнку – вышла бы, наверное, неплохая кинокомедия… Но знаете, что больше всего меня потрясло? Никто из моих коллег не то, что не заступился… Слова доброго не сказал. Я был одним из ведущих актёров – играл и «Давным-давно», и «Учитель танцев», и «Укрощение строптивой». По 25 спектаклей в месяц! Никто не вспомнил об этом. Наговорили на меня столько. Дошли до того, что начали обвинять: мол, такие люди могут стать предателями родины.
FLB: На полном серьёзе?
- Да! Шпионами! В общем, меня «нужно было расстрелять». Но кончилось тем, что начальник нашего театра генерал Паша Савва Игнатьевич сказал: «Ребята, что-то вас куда-то не туда понесло!» Словом, я думал, что, может, в зарплате меня понизят. А мне объявили просто выговор…Тем не менее, эта история оставила неприятный осадок».
О ВСТРЕЧАХ С АХМАТОВОЙ И МАЯКОВСКИМ
«Анна Андреевна Ахматова неожиданно появилась в антракте «Учителя танцев» – её наш режиссёр Нина Антоновна Ольшевская, мама Алексея Баталова, привела. И даже не предупредила меня. Ахматова очень дружила с их семьёй. Приезжая в Москву, всегда останавливалась у них дома.
FLB: Удалось пообщаться?
- Да в том-то и дело, что нет. Я даже не встал – настолько обалдел… У меня чуть сердце не остановилось! Анна Андреевна долго-долго внимательно смотрела на меня. А я на неё… Седая очаровательная величественная женщина. С каким-то своим внутренним миром, красивая невероятно! Стояла, облокотившись на полуоткрытую дверь моей гримёрки, и даже не зашла сюда. В то время уже вышло пресловутое Постановление ЦК ВКП(б) «О журналах «Звезда» и «Ленинград», началась травля, её и Зощенко втаптывали в грязь... Вы не представляете, что ей пришлось пережить! Как она это выдерживала?
А Маяковского я действительно видел. Я учился на первом курсе, и он выступал перед нами, студентами, в Доме актёра – в полуподвале около Триумфальной арки. Там была небольшая сцена, зрительный зал примерно на сто человек. Помню, ещё была бильярдная и буфет… Маяковский вышел на сцену – мощный, красивый, коротко подстриженный. Такой высокий, что казалось – подпирал макушкой потолок. Все зааплодировали. Зал был битком - люди стояли вдоль стен, сидели на подоконниках. Мы такие каверзные вопросы задавали, а он мгновенно, остроумно парировал под всеобщий хохот и аплодисменты. А потом читал стихи… Кстати, я очень люблю его лирику. Как-то раз я выступал в Париже со своим творческим вечером, а потом было такое в посольстве застолье, на котором я встал и продекламировал его знаменитые строки: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли Москва».
FLB: Некоторые уверены, что у вас достаточно гладкая, благополучная актёрская карьера. Все удачно сложилось – роли, успех… А вы-то как сами считаете?
- Гладкая и благополучная? Нет. За всем, чего я достиг, стоит большой труд, к тому же компромиссов так же, как суеты, искусство не терпит. Нет, я не баловень судьбы и никто мне ни в чём в смысле профессии не помогал у меня не было блата, папы, который руководил бы театром, и в кинематографе не было своего режиссёра... Ведь, вы понимаете, наша профессия зависимая от многих обстоятельств. Тебя режиссёр увидел, не увидел. Мне кажется, и моя фамилия сыграла такую довольно-таки негативную роль.
Владимир Зельдин с женой Иветтой Капраловой в своей знаменитой гримёрке
А что касается моего долголетия… Знаете, когда меня спрашивают о возрасте и моих ощущениях, всегда на ум приходит такое: я век – Век! – прожил на этой земле, а он промчался как миг! Уж поверьте мне».
Подготовил Андрей Колобаев, обозревательFLB.ru
См. ещё на эту тему статью журналиста Юрия Панкова:
«Дон Кихот умер, да здравствует Дон Кихот!
Русский драматический театр лишился легенды. Не стало Владимира Зельдина. Великий артист ушёл на 102-м году, отдав профессии почти 85 лет