Искандер Кузеев, Художник-фронтовик Леонид Рабичев

Леонид Рабичев – человек-легенда. Ветеран, прошедший всю войну (демобилизовался в 1946м), начавший ее в 1941с курсантом училища связи в Бирске под Уфой.

Леонид Рабичев – художник-авангардист, начавший со знаменитой Белютинской школы и с еще более знаменитой выставки в Манеже, разгромленной Хрущевым в 1962 году. Мало кто помнит пожелтевшие газеты тех лет, но именно страница «Правды» с передовицей, где советским новоязом пересказана знаменитая фраза Хрущева («абсракцынисты – пидарасы!») сейчас доступна каждому. Висит на центральной культового клуба художника-карикатуриста (чкть ли не единственного после недавных собюытий в Париже)  Андрея Бильжо.

После разгрома абстракционистов Рабичев со своей женой Викторией Шумилиной (она - тоже художник) долго путешествует на грузовых баржах по северным рекам, открывая зрителю красоты Русского Севера. Много занимается книжной графикой.

Юбилейный вечер (85-летие) Леонида Рабичева в Московском литературном музее (усадьба Остроуховых в Трубниковском переулке). 2008 год, фото автора.

Несмотря на возраст, сохранил свежесть восприятия мира. Кстати, неслучайно последняя его выставка проходила в галерее, занимающейся именно таким ярким искусством, отличающимся "лица необщим выраженьем" и одновременно несущим в себе лучшие традиции русского авангарда ( JJDavies Gallerie Елены Боьбрусовой-Дейвиз).

СЪЕХАЛА КРЫША

Я познакомился с Леонидом Рабичевым 14 лет назад в Центральном доме литераторов на вечере одесского поэта и прозаика Ольги Ильницкой в драматические дни его жизни. Вечер продолжился в мастерской художника в Леонтьевском переулке, в доме, который помнил и Лермонтова, и Мартынова, но который тем не менее собирались снести («реконструировать» - еще одно словечко, уже из постсоветского новояза) алчные застройщики московского центра.
Через пару дней – терминальная стадия погрома: в мастерской съехала крыша.
Съехала в буквальном смысле слова! Художник сидел со своими книгами, картинами (благо, был солнечный летний день!), а крыши уже не было. Стены еще были целы, а крышу снесли!
Как водится, на пожилого, не желавшего съезжать ветерана, натравливали бандитов. Однажды, приехав на интервью, я нес художника на носилках до кареты «скорой помощи», увозившей контуженого ветерана в Боткинскую больницу. Лишь после второй моей публикации в «Новых Известиях» Голембиовского (была такая газета в «лихие» девяностые, острая, но закрытая в начале "нулевых", как говорят, по указке Кремля после статьи Прибыловского «Плюс путинизация всей страны») московские власти среагировали. Леонид Рабичев получил, наконец, новую мастерскую на Таганке, у Покровской заставы (а так называемая «реконструкция» в Леонтьевском продолжалась).

У художника началась новая жизнь.
Во-первых, он стал поэтом. Именно за последние 15 лет издал около двух десятков книг стихов. А, во-вторых, - и это самое главное - он стал писать мемуары о войне, писать правду, какой бы неприглядной она ни была.

Мемуары с начала нулевых выходили отдельными выпусками в журнале «Знамя». К 2008 году набралась отдельная книжка, вышедшая в мягкой обложке, а годом позже – в твердой. Литературный журнал «Знамя» не имеет своей сетевой версии, но его публикации регулярно перепечатываются в Журнальном зале «Русского журнала» Глеба Павловского. Так что еще до выхода отдельной книги о мемуарах Рабичева узнал весь мир. Началом послужило пространное интервью французскому еженедельнику Libération (перевод одной из статей, пояаиашихся в Libération после интервью с Рабичевым, можно найти здесь).

ЛЕТОПИСЬ ЛЕЙТЕНАНТА 31-Й АРМИИ

Окончив училище связи, лейтенант Рабичев прибыл в распоряжение штаба Западного Фронта, располагавшегося в Наро-Фоминске, на берегу реки Нары.

На противоположном берегу находится деревня Елагино. Историю о том, как шли бои в этой деревне, мне однажды рассказывали местные старожилы. С крутого левого берега по крестьянам била артиллерия Латышской дивизии Западного фронта. Утюжила в полном соответствии с приказом №428 от 17 ноября 1941 года, требовавшего уничтожать все населенные пункты на расстоянии до 60 км от линии фронта (официальная историография, особенно, школьная, с «образцовыми» учебниками, знакомит лишь с одной такой деревней – с деревней Петрищево).

На счастье елагинских крестьян к ним заехал барин из Ясной Поляны. Нет, не Лев Николаевич Толстой. Лев Толстой к тому времени уже давно помер на станции Остапово, а в Ясной Поляне в то время жил командир 2й танковой армии Хайнц Гудериан.

Ну, увидел такое безобразие, дальше – ненормативная лексика, не пригодная для перевода:

- Donner Wetter! – ругается прусский генерал, мечет громы-молнии в адрес латышских артиллеристов: – Scheise! Scheise und Arschloch!

Короче, приказал генерал подогнать два грузовика и вывезти крестьян в безопасное место. Случай – самый заурядный. Именно так предписывают обходиться с мирным населением международные конвенции. Когда тот же Жуков стал обстреливать Киев из дальнобойных орудий с Дарницы, с левого берега Днепра, выполняя приказ Сталина о взятии города к 7 ноября, комендант Киева начал срочную эвакуацию жителей прибрежных районов (приказ киевского коменданта цитируется здесь).

Война – это тяжелая работа. Грубо говоря, работа по производству трупов. Как на такой ужасной работе оставаться человеком? А тогда, когда война уже закончилась? Вопрос – актуальный, тем более что эпоха войн, как видим, не кончается вовсе. Европейская цивилизация придумывала традиции благородного рыцарства, правила рыцарских турниров, преобразовавшиеся в конечном счете в Женевские и Гаагские конвенции. С другой стороны, существовала и азиатская традиция, когда не только парламентёров, послов, но и великих князей могли отравить, казнить во время переговоров в Орде.

«Ничего страшного, если солдат-победитель немного развлечется!» - говорил «отец народов» по поводу оргий в Восточной Пруссии, о которых пишет Рабичев. "Кремлёвский горец" говорил так, обрекая на мучительную смерть крестьянок будущей Калининградской области, которых сбрасывали с колоколен, предварительно воткнув в тело бутылку, как это случается в "Казанском ханстве" и в 21 веке.

Фото из Восточной Пруссии 1945 года (отсюда, там же и другие, менее пригодные для печати фотографии)

Другие трофеи тоже приветствовались и строго ранжировались: от трофейного чемоданчика рядового бойца до генеральских контейнеров и восьми вагонов маршала Жукова.

- А грабили вас немцы? – спрашиваю у бабушки в подмосковной Яхроме во время экспедиции, исследовавшей никому доселе неизвестное затопление севера Подмосковья, в результате которого в зимний мороз под водой вместе со всеми крестьянами, с крестьянками (какая для «отца народов» разница: русские, прусские?) оказалось 48 деревень. Писал об этом в газете «Совершенно секретно», рассказывал на «Эхе Москвы».

- Ох, грабили, сынок! Ох, грабили! – рассказывает бабушка, девочкой на месяц выехавшая в Дмитров, на другой берега канала «Москва-Волга». - Пока немцы на постое сидели, всю картошку съели, всех кур, порося! Они ж тут, как на острове жили! Но вернулись мы из Дмитрова, чудеса! Полы вымытые, дорожки вычищены, вся посуда перемыта, все ложечки, вилочки, все безделушки, даже столовое серебро – всё на месте лежит!

Леонид Рабичев непосредственно не участвовал в работе «по производству трупов». Ни разу не стрелял. Его мемуары – это слегка отстраненный взгляд со стороны. Взгляд на то, как велась эта война, какие тенденции – азиатские, европейские – преобладали в том или ином месте, в то или иное время. А его описания - называя вещи своими именами - массовых зверств советских оккупантов в Восточной Пруссии – стали тем шоком, который еще предстоит осмыслить, осознать. Наверное, его невозможно было переосмыслить на фоне эренбургского «Убей немца!», именно поэтому Рабичев приступил к мемуарам лишь 15 лет назад.

Сейчас прошло уже семьдесят лет после войны…

А Рабичев приступил к мемуарам лишь через 55 лет после еее окончания. Пишет педантично, скрупулезно, но в студии «Эха Москвы», в программе Виталия Дымарского и Владимира Рыжкова "Цена победы" рассказывает об этом скромно, без ложного пафоса. Голос звучит тихо. Его воспоминания - это тихая лейтенантская проза.

Да, кстати, история с елагинскими крестьянами имело свое продолжение через 45 лет после победы. В 1990 году канцлер Германии Гельмут Голь подписал закон о компенсациях жертвам нацизма. Педантичные немцы скрупулезно прописали, кто является «жертвой». Определили: те, кого во время боевых действий вывезли хотя бы за пределы губернии. Генерал Гудериан вывез елагинских крестьян в соседний городок, в общежитие Балабановской спичечной фабрики, а она – не в Московской, а уже в Калужской губернии. В «лихие девяностые», когда пенсии были куда мизернее, чем сейчас, надбавка из Германии выглядела куда более как солидно. Девятого мая елагинские крестьяне приходили к могиле погибшей тут медсестры Синичкиной и пили «за здоровье друга Гельмута» (расстреливавших крестьян латышских стрелков перезахоронили у железнодорожной платформы, которая с тех пор так и называется – Латышская).

Памятник медсестре Тане Синицыной в деревне Елагино, воздле которого однослеьчане 9 мая пили за здоровье друга Гельмута. Фото автора.

Чтобы рассказанная история не выглядела байкой, скажу, ее поведали не мне одному. Я возвращался с большой компанией с архитектурного фестиваля в Ленивце. Записана история елагинских крестьян, простите уж за тавтологию, профессиональным историком Аллой Александровой-Павленко, известным профессором, читающим лекции в РРГУ, ГИТИСе и в МАТИ. 

Post Scriptum No. 2: лейтенантская живопись

На этой неделе с живописью лейтенанта Рабичева можно будет познакомиться на выставке в Открытом клубе Евгения Гинзбурга (Москва, Спиридоновка, 9/2). С 24 февраля там же будут представлена живопись его покойной жены Виктории Шумилиной и работы их сына, художника Федора Рабичева. В этом году Леониду Николаевичу исполяняется 92, он полон сил и творческих зхамыслов.