Как на самом деле сидит Навальный
По многочисленным просьбам переживающих за отца русской демократии комментирую опубликованное в New York Times интервью Навального касательно его тюремных будней. Сразу успокою широкую либеральную общественность: сидит он неплохо. Даже весьма хорошо относительно того, как прессуют на зонах по-настоящему «опасных» политзеков – всяких там террористов, анархистов, религиозных фанатиков. Если желаете прочувствовать атмосферу гулаговского хардкора, можете почитать мемуарные посты в канале Ивана Асташина, отмотавшего десяточку строгого на жестких сибирских зонах.
Нет, конечно, любая тюрьма – не сахар. Но, поверьте, за Навального переживать точно не стоит – у него все почти в шоколаде. Могу сравнивать хотя бы с тем, как я сидел.
1.МЕДИЙНОСТЬ – главное преимущество самого известного сидельца всея Руси. Когда каждый день на ютуб-каналах выходят стримы, начинающиеся со слов «Уже 225 дней Алексей находится в застенках…» с последующим смакованием каждого его чиха, шуток из писем и цитированием высказываний мировых лидеров в поддержку «фигуранта», то будьте спок – с него на зоне администрация пылинки будет сдувать. Не из почтения к мировому сообществу, разумеется, а из страха, ибо мусора знают, что в случае чего стрелочника найдут быстро, и на его месте никому быть не хочется.
2. АДВОКАТЫ. Адвокат – это ниточка, связывающая зека с волей. Навального адвокаты посещают каждый день. Малейший намек на ущемление его зековских прав – адвокаты включают конвейер жалоб и администрация втухает по-полной. Еще одна причина холить его и лелеять. Ко мне адвоката допускали не всегда, иной раз его два-три месяца не видел. Он приезжает ко мне из другого города, ждет полдня, а ему говорят: «Осужденный Кунгуров на процедурах. Свидание невозможно» или «С вашим клиентом проводятся оперативные мероприятия. Его нет в камере». Правозащитников я не видел ни разу за весь свой срок. К Навалу они целыми делегациями ездят и манифестации перед КПП колонии устраивают. Это значительно усиливает эффект адвокатского присутствия.
3. МЕДИКИ. Помните, какой дикий ор стоял, когда Лешенька приболел, а к нему не допускали врачей с воли? Кальций упал, нога опухла, поясницу ломило… Сейчас уже допускают. Это нечто вообще не слыханное! Менты порой очкуют бить и пытать зеков, поскольку он может пожаловаться или окочуриться. Но, если он сам сдохнет от болячек – с них спросу никакого. В нашей колонии вообще врача не было, когда я приехал. Специально для медосмотра этапников вызвали фельдшера из СИЗО, которое буквально за забором находилось.
Еще по вторникам и четвергам всегда медик приходил оттуда, чтобы освидетельствовать тех, кого в ШИЗО закрывают. Чистая формальность, но формальности менты блюдут. Нельзя сажать «на крытку», если зека не осмотрел медик и психолог. А то вдруг он там повесится, а проверка установит, что регламент был нарушен. Виновного накажут. А если он вздернется после того, как психолог дал заключение, что он может отбывать дисциплинарное наказание – тогда никто не виноват.
Короче, медики в лагере были только тогда, когда они были нужны самим мусорам. Если кто-то начинал в предсмертных судорогах биться и пускать пузыри синими губами – им пох. Бывало, что зеки сами вызовут скорую с телефона-автомата, а ее просто не пускали на зону. Причина могла быть любой – нет, мол, свободных инспекторов для досмотра бригады СМП. А если скорую и пускали, то собого толку не было. Те говорят: мол, нужна срочная госпитализация, чувак реально кончается. А дежурный меланхолично в ответ: «Не-е-е-е, как его за забор выпустить? У меня конвоя нет. Давайте я вам подпишу отказ и писдуйте с богом». Медиков это вполне устраивало: берут в канцелярии бумажку, что администрация отказывает в госпитализации и уматывают – свою жопу они прикрыли.
Кстати, лекарства от родственников передать помирающему тоже никак невозможно – их же должен штатный медработник проверить и санкцию дать. А раз в штате его нет – то их только принимают на вахте и передают в отдел безопасности, где они могут лежать полгода, после чего их выкинут по истечении срока годности. Таковы реалии зазаборного здравоохранения. На воле в Рахе врачам как бы срать на вас, а уж в тюрьме – тем более. Тюремная медицина – это не про спасение жизни, а чисто для галочки. Болеть там очень не советую.
Но Навального собственная бригада врачей из светил пользует – он, наверное, единственный такой зек на всю страну. Это следствие медийности и наличия команды адвокатов. Ну и сам сабж молодец: страданул, поголодовал, но своего добился.
4. РАБОТА. Навального не заставляют работать. Он там даже что-то по этому поводу недовольно бурчал – мол, боятся, что я им коррупцию на промке вскрою. Поменьше пафоса, тезка! Тихо радуйся, что тебя не определили на свинарник, где целый день при любой погоде ходишь в резиновых сапогах, в говне по щиколотку, вдыхая соответствующие ароматы. Или кочегарка – тот еще филиал ада на земле. Кстати, работают зеки бесплатно, потому что зарплаты в 100-300 рублей в месяц – это не деньги даже по тюремным меркам. Может, где-то и нормально платят. Я сужу по тому пидорлагу, где отбывал.
5. ПИСЬМА. Их мешками к сабжу носят. Опера-цензурщики вешаются, наверное. Да и от него уходит вся корреспонденция. Ко мне пропускали не все. От меня тоже половина писем не доходила. Это пока я чалился в СИЗО-1 в Тюмени и в КП-5 в Кургане. Когда же меня отправили в нижневартовскую ИК-15, то я не получил ни одного письма, и от меня тоже ни одно не ушло. Жаловаться бесполезно, ничего никому не докажешь. Как-то невольно вспоминается чеканное «без права переписки», казалось бы, ушедшее в прошлое лет 70 назад. Лишение корреспонденции – распространенная мера давления на политзеков в Беларуси. По себе знаю – месяцами сидеть в каменном мешке вообще без всякой связи со внешним миром очень неприятно. Но Алексею свет Анатольичу эта пытка не грозит.
6. ЕДА. Везде с этим по-разному. Меня в СИЗО год кормили на обед помоями серого цвета из консервированной картошки, консервированной свеклы, консервированной моркови и капусты (просто гнилая, без консервантов). Называлось это «борщ» или «рассольник», если вместо свеклы кидали в варево консервированный огурец и перловку. Раз в неделю был праздник – суп из горохового концентрата. Еще иногда давали «уху», которую называли «братская могила минтая». Ее даже можно было бы есть, если бы в воду с разваренной до состояния каши рыбой не бросали консервированную картошку, превращавшую похлебку в серое месиво с привкусом земли. На второе приносили утреннюю кашу с подливкой или вареную капусту с волокнами куриного мяса.
Утром была каша, в понедельник – гречневая, в остальные дни – ячневая или перловая, то есть говно полнейшее. Иногда каша буквально плавала в прогорклом маргарине. На ужин давали то, что оставалось после завтрака и обеда. Самый пиздец – это хлеб. Белый хлеб (на самом деле серый) был на вкус, как вата, но его хотя бы можно было есть. А вот черный – это нечто тяжелое, склизское и абсолютно несъедобное. Изжога от него была знатная. Зато из него шахматы можно было лепить и четки делать.
Если Навальный утверждает, что «еда была не очень», но после его публикаций в Инстаграме баланда наладилась, то значит кормят его, как в ресторане. То, чем кормили меня, в принципе едой было назвать сложно. Пока был в СИЗО, спасался передачами с воли. А вот в лагере в Кургане, поскольку из ШИЗО выбирался редко, «ехал на одной баланде». И хотя качество хавчика было по тюремным меркам вполне приличным (картофан настоящий, а не из банок, мясо, рыба), проблема в том, что порции имели бухенвальдский размер. Поначалу баландер мог даже двойную норму в шлемку плеснуть, но потом гайки закрутили. Схуднул на 15 кг месяца за два. В Нижневартовске порции были большими, я редко осиливал до конца, но все безжалостно заливалось маргарином. Из мяса была только говядина подошвенной консистенции, но это лучше, чем ничего. Однако с водой – пиздец. Она была только технической, коричневого цвета, и готовили все на ней. Чай не спасала никакая самая крепкая заварка, вкус был такой, будто вскипятили плесневелую тряпку с хлоркой.
Но в принципе, если сабж живет на бараке, он вообще может забить на хозяйский хавчик и готовить самому. Приблатненные зеки так и делают: получают посылки, затариваются в ларьке и живут кум-королю. Судя по описанию тюремной гастрономии, Навальный проходит по категории приблатненного сидельца.
7. РЕЖИМ. Сетевые публицисты, возмущенно шлепая губами, давеча сообщили миру, что отца русской демократии на зоне подвергают страшным притеснениям – аж 28 взысканий на него наложили в виде выговоров. Чота ржу. Выговор – это, как если тебе погрозили пальчиком и сказали «А-я-яй!», чисто символическое взыскание. Выговоры тревожат разве что тех, кто на УДО собрался, но Навальному это точно не грозит. Я в лагере в Кургане отправился в ШИЗО прямо из карантина. Из ШИЗО же уехал на этап в Нижневартовск, а там меня даже в карантин не помещали, сразу из «стакана» на «крытку» (ПКТ) определили. ПКТ – помещение камерного типа – как ШИЗО, только гулять можно два часа в день, а не час, есть свидания (на самом деле, конечно, хер) и ларек (меня туда за три месяца один раз вывели).
То, что Навальный при таком количестве взысканий все еще не побывал под крышей (для этого достаточно одного нарушения установленного режима отбывания наказания), указывает на то, что администрация относится к нему, как к священной корове. Со мной не церемонились. Давали по 13 суток кичи при максимально возможных 15 стуках. 13 – неспроста, это называлось «через матрас». Административная комиссия («крестины») по вторникам и четвергам. Во вторник тебя сажают, через 13 дней в понедельник выходишь, ночуешь один разок в бараке, а на следующий день административная комиссия – и снова «под крышу». Но теперь уже дают 15 суток – выходишь в среду, а в четверг опять заезжаешь в ШИЗО. Далее - 13 суток.
Содержать арестанта в штрафном изоляторе более 15 суток как бы нельзя. Но как бы насрать. Иногда не до законов, как говорит один усатый плешивец. Поэтому потом мне стали давать 15 суток, а пока сижу, приносили новое постановление – и сиди, братан, дальше. Выпускать через матрас – только лишняя морока.
8. ШМОН. Несостоявшийся кандидат в президенты шибко возмущается, что у него постоянно в трусах шмонают, да еще на видеорегистратор непрерывно фиксируют процесс. Ужос, ужос! Видать, мало шмонают. То ли дело на киче – раза три-четыре за день плановый прошмон, при каждом входе/выходе (прогулка, к оперу, к адвокату, в медчасть и т.д.) – особо тщательный досмотр всех отверстий на предмет чего-нибудь запрещенного. Когда по нескольку раз в день слышишь монотонное «язык вправо, язык влево, язык вверх, трусы спустить, мошонку поднять, присесть три раза», то шмон воспринимается просто как очередная зарядка, и вообще насрать, хоть в 3D cнимайте и фонарем в 10 000 люмен в очко светите. Даже немножко сочувствуешь мусорам – каково им по два часа в день жопы разглядывать. А в СИЗО есть специальные инспектора, которые всю смену занимаются только одним – шмоном. Столько хуев и анусов, сколько они, не видит ни один гомосек в мире.
9. РАСПОРЯДОК ДНЯ. Не, я не то, чобы завидую, но так, как сидит наше оппозиционное светило – так дай бог каждому. Не бьют, морально не насилуют, даже на кичу не сажают.
5:00 – Навальный просыпается и почитывает печатные издания до подъема.
6:00 – подъем, заправка постели, построение, прослушивание гимна и зарядка, уборка помещения, умывание;
7:30 – завтрак;
8:00 – утренний просчет (проверка);
8:30 – просмотр телевизора;
10:00 – свободное время;
12:00 – просмотр телевизора или настольные игры;
14:00 – обед;
15:00 – просмотр телевизора;
16:30 – вечерний просчет;
17:00 – свободное время, спортивные занятия;
18:00 – просмотр «патриотического» фильма;
19:30 – ужин;
20:30 – просмотр телелекций;
22:00 – отбой.
В общем самая страшная пытка – это мучение зомбоящиком. В курганской колонии-поселении, где я на бараке пробыл совсем немного, включение телевизора (один на 100 человек) – это была милость, которую надо было еще выпросить у мусоров. Телевизор располагался в КВР (комната воспитательной работы), ключ от нее – в дежурке. В виде наказания телевизора могли изъять на неделю, месяц. В качестве издевательства включали его на 40 минут утром и 40 минут вечером уже после вывода зеков на работу и до их возвращения.
Просчет иногда затягивался на час. Арестанты, состоящие на профучете (половина лагеря), строились на проверку каждые два часа, то есть еще шесть раз за день. Лекции стояли в распорядке дня на выходные, но они были не на тему астрофизики. Проходили они так: лагерь строился на плацу и слушал, как мусор бубнит, читая правила внутреннего распорядка. Когда мусору лень, через 20 минут процедура заканчивалась. Если мусор – говно, «лекция» могла длиться час. Периодически зеков строили на плацу и объявляли набор добровольцев на работу – разгружать корм для свиней, таскать опилки с промки или засыпать гравием ямы. Если нужного числа добровольцев не набиралось – стояли до посинения.
Иногда построения устраивали в воспитательных целях. Например, арестанты-мудаки, когда им оставался день до звонка, начинали показывать удаль – нах мусоров слать, просыни рвать или на стенах рисовать. Оперативный дежурный выводил всех зеков на плац, часик компостировал мозг, акцентируя внимание публики на виновниках экзекуции. Так же на плац выводили осужденных на время шмона барака. В остальное время надо было держать ухо востро, потому что по громкой связи постоянно орали «Осужденный имярек, в дежурную часть (на КПП, к оперу, в канцелярию)». Динамик был настолько убитый, что часто слышно было только «Бу-бу-бу». Но если вызывали именно тебя, а ты не отреагировал – это уже нарушение ПВР (правил внутреннего распорядка) и повод заехать на кичу.
Короче, целый день одни построения (иногда со шмоном одежды) и вызовы к оперу. Формально на койке нельзя было даже сидеть. То есть, конечно, все сидели, а особо наглые даже лежали, но если мусор захочет доибацца – то повод ему долго искать не надо. «Осужденный Кунгуров, подойти в дежурную часть!» - хрипит динамик. Приходишь, докладываешь по всей форме: ФИО, год рождения, статья, срок, начало срока, конец срока. А тебе: «Осужденный Кунгуров, вы нарушили правило внутреннего распорядка в форме сидения на спальном месте. Объяснение писать будете?». Можно писать, можно не писать, один хрен во вторник на «крестины» будет подготовлен комплект рапортов о нарушении и выпишут 13 или 15 суток кичи. В общем несмотря на то, что у Навального – общий режим, а у меня была колония-поселение, я бы с удовольствием променял рандомную мозгоеблю на четыре сеанса сидения у телевизора.
Но описанное выше – это когда зек на бараке. Я же, как упоминал выше, львиную часть срока просидел под крышей (ШИЗО и ПКТ, когда перережимился на общий). ШИЗО – это самая жопа. Сидишь в каменном мешке 3х4 метра. Холод, окна нет, шконка в 5:30 утра привинчивается к стене, матрас сдаешь. Час в день – прогулка. Постоянные шмоны. Иных развлечений нет. Три раза в день баланду приносят. После приема пищи сдаешь тарелку, ложку, кружку разрешают оставить (например, компот можно растянуть до самого ужина). Кипятильник, естественно, запрещен. Курить нельзя. Иногда наворачивают режим – не дают книжки читать (выдают литературу только с 7 до 8 утра и с 8 до 9 вечера) и отбирают письменные принадлежности. То есть тупо сидишь и пялишься в стенку. И так месяц за месяцем. В качестве пытки включают по громкой связи ПВР.
Так что Навальный сидит не хорошо, а очень хорошо. Прямо на 7 баллов из 10 возможных. Цени свое счастье, Леха! Я считаю, что сидел на 4-5 баллов. Самая жесть – это не красные пидорлаги с «китайским» распорядком дня, и даже не кича (она едина на всех лагерях и всех режимах), а ломочные зоны. Про них можете расспросить у Сенцова и Стомахина, например. Что касается тезки, то помимо скорейшего освобождения (хотя это произойдет, наверное, лишь после того, как Пынька сдохнет) желаю ему провести время с пользой и набраться ума, познать, так сказать, глубинный народ. Все условия для этого у него есть. (Продолжение с разбором эпохальных публицистических сочинений Навального следует).