Коварство осуждения
В какую ловушку загоняет страсть осуждения самого осуждающего и тех, кто рядом с ним?
Почему осуждение – это зло, ведь человек осуждающий в своих оценках опирается, вроде бы, на нравственный закон, который дает нам возможность различать доброе и дурное, отвергаться дурного и тянуться к добру? Как порицание негативного явления может переродиться в неприязнь к конкретному человеку, причем зачастую перед нами лично не виноватому? В какую ловушку загоняет страсть осуждения самого осуждающего и тех, кто рядом с ним? Своими размышлениями об этом делится священник Михаил Уланов, преподаватель Нижегородской духовной семинарии.
Зло не приемлю
Осуждение – явление весьма сложное, многоликое. Осудить его однозначно невозможно. Осуждение – страсть? Но в святоотеческих творениях у таких отцов, как Немесий Эмесский, Григорий Нисский, мы встречаем понимание страсти, принятие оной не как лишь чего‑то грязного и постыдного, но и как естественного движения души. Осуждение здесь не является исключением.
Каждый раз, когда человек осуждает, он попадает в парадоксальную ситуацию, в которой испытывает неприязнь, порой весьма сильную, к человеку, который лично перед ним, может быть, вовсе и не виноват. Как ни странно, основание для этой неприязни не имеет ничего общего с чем бы то ни было греховным. Поводов осудить может быть много, основание одно – оно коренится в нравственном законе, категоричном и непреложном характере его велений.
Если бы человек в своих поступках определялся ситуацией, сиюминутным интересом, он бы никогда не смог сказать о другом человеке ничего определенного, если, конечно, интересы этого человека не коснулись бы его самого. Но в человеке живет мерило, которое не меняется с годами. Его значение не способна умалить никакая целесообразность, вот почему тот, кто лжет, спасая друга, все же понимает, что он лжет.
Вот почему, сталкиваясь со злом, человек, как правило, категорично заявляет: «Не приемлю». Не приемлю ничего, что противоречит этому золотому правилу, живущему во мне. Совесть судит меня без всякого снисхождения, почему же я должен снисходить, да и как вообще можно снисходить к человеческой низости?!
Здесь перед нами открываются удивительные перспективы. Свт. Григорий Нисский в своем трактате «Об устроении человека» пишет: «Образ есть истинный образ лишь в той мере, в какой обладает всеми атрибутами образа», и если Бог – истинный Судия, то и Его образ человек, очевидно, должен быть судьей. И образ стремится к соответствию: смотрит на тех, кто живет рядом, тех, чью жизнь обнажает перед ним телевизор или интернет, и прямо, без ложной скромности открывает для себя, а порой и для ближних, неприглядную правду.
«Суд состоит в том,
что свет пришел в мир»
И все же Господь обратился к нам со словами: «Не судите». Не судите, потому что этой же мерой осудят вас. Почему так? – Потому что даже Сам Бог «никого не судит, но весь суд отдал Сыну» (Ин. 5: 22).
Но почему судит Сын? Евангелие на всем протяжении истории земной жизни Спасителя дает нам пространный ответ, который чудесным образом уместился в нескольких стихах из послания апостола Павла к коринфянам: «Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. (…) Когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится покорившему все Ему, да будет Бог все во всем» (1Кор. 15: 25, 28). Так что же, Сын был непокорен? Человек согрешил и стал «чадом гнева Божия» (Еф. 2:3); это тяжелое падение подвигло Сына Божия стать на сторону непокорного человечества. Воплотившийся Сын разделил участь человека сполна: Он жил с людьми, страдал и умер на Кресте. Сын как бы отходит от Отца, не принимающего, осуждающего все, что связано с грехом, для того, чтобы в Самом Себе снова привести человека к Отцу, чтобы Бог снова был «все во всем». Вот почему Сын судит! Его суд состоит в том, что Крестная Смерть и Воскресение открыли каждому человеку путь к оправданию и тот, кто отвергает этот путь – неверующий – «уже осужден» (Ин. 3:18).
Суд Сына – не обвинение, а дарованная каждому возможность выбрать добро и отвергнуть зло, тот же, кто избрал зло, осуждается: «Суд же состоит в том, что свет пришел в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы» (Ин. 3:19).
Суд Божий и суд человеческий
Так судит Бог, такого суда ждет Он и от человека. Ждет, когда, увидев согрешившего, христианин скажет: «Господи – он согрешил, и я с ним: я такой же грешник. Прости нас обоих».
Но мир предлагает человеку иное. Знаменитый призыв «будете, как боги» предлагает человеку сделать то, на что в действительности «не решился» Сам Бог, – просто осудить. В мире ведь столько зла! И все это зло умещается в человеке.
Почему же нельзя сказать о преступнике: этот человек грязен, от него несет алчностью, похотью, злобой, любое общение с ним лишено смысла? Что, если для этого есть серьезное основание? Осуждение, как уже говорилось выше, опирается на нравственный закон, но нравственный закон представляет правило, а не право судить. Осуждение отталкивается от совести? Но совесть – это внутренний голос, внутреннее чувство, которое позволяет человеку оценить собственную жизнь, и вовне она не простирается.
На чем же стоит осуждение? В «Духовных беседах» прп. Макария Великого есть рассуждение о том, почему падают и те, в которых воздействовала Божия благодать, как становятся преступниками нравственно чистые, достойные люди. Святой Макарий дает ответ: «Самые чистые по своей природе помыслы бывают поползновенны и падают. Человек начинает превозноситься, осуждать другого и говорить: "ты грешник", а себя самого признавать праведным. И в чистой природе, – заключает он, – есть возможность превозношения».
В чистоте нравственного основания и заключается все коварство осуждения, которое заставляет нравственную цель ощутить уже достигнутой, благодаря чему человек становится беспечным. Становится не случайно, но благодаря полученному ощущению собственной нравственной полноты. Человек полагает что‑либо несправедливым и в этот момент забывает о себе, забывает критично оценить свое духовное состояние. Он начинает рассуждать, вспоминая для большей значимости то, что требует от нас совесть, требует в полной мере, так, как будто всё это им уже освоено, с таким убеждением, как будто он и есть в этот момент нравственный закон. Нет человека без греха, а значит и без укоров совести, но сейчас, когда виновен ближний, – моя совесть молчит, потому что я теперь хозяин ситуации, а победителей, как известно, не судят.
«Иное дело порицать, иное осуждать, – говорит авва Дорофей. – Порицать – значит сказать о ком‑нибудь: такой‑то солгал, или разгневался, или впал в блуд. (…) А осуждать – значит сказать: такой‑то лгун, гневлив, блудник. Вот этот осудил самое расположение души его, произнес приговор обо всей его жизни, говоря, что он таков‑то, и осудил его, как такого; а это тяжкий грех». Каждый, кто видит зло, склонен его порицать, но мало кто при этом способен удержаться и от осуждения. Человек, осуждая, как бы обособляется от представляемого зла, что вызывает в нем ощущение упоительной, хотя и мнимой свободы от всего порочного. Ощущение это бывает столь сильным, что человек ради его достижения не жалеет порой не только друзей и родных, но даже и самое святое, что есть у него, – Христову Церковь.
Суд над Церковью
Как часто приходится слышать от людей, называющих себя православными христианами, упреки в адрес Церкви... И, на первый взгляд, эти упреки безосновательными назвать нельзя. Нестроения в церковной жизни очевидны, и чем глубже христианин погружается в церковный быт, тем отчетливее предстают перед ним уродливые черты современного христианства. Положение «люди Церкви должны быть святы» считается не нуждающимся в доказательстве. Возможно ли это, не интересно никому. В Церкви есть святые – значит, должно быть возможно, хотя никто, наверное, не возьмется назвать время в истории Церкви, когда все верующие представляли собой собрание святых.
Обывателю очень хочется видеть в церковной среде пример бескорыстной добродетельной жизни. Господь наш Иисус Христос назвал Себя истинным пастырем и обещал не оставлять Своих овец. Помня об этом, наш современник вглядывается в лица современных пастырей Русской Церкви, но не находит там Христа. Разочарованный, он говорит: в Церкви Бога нет. Но Бога ли ищет в Церкви обыватель? Ведь Он, по слову апостола Павла, «недалеко от каждого из нас» (Деян. 17:27). Миллионы людей нашли в Церкви Бога, но не наш оппонент, потому что Ему не нужен Бог.
Есть доля лукавства в требовании к Церкви «показать образец нравственной жизни». Церковь показывает Его уже две тысячи лет, с того самого времени, как его открыла нам смерть Христа (Рим.14:1;15): «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать. – пишет апостол Павел. – Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию. Ибо и Христос не Себе угождал… Посему принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим.15:1–3,7).
Господь прямо говорит: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15:5), поэтому другого образца в Церкви нет и никогда не было. Но для того, чтобы увидеть этот Образец, нужно в Него поверить, а этого меньше всего нужно тому, кто судит Церковь: вера обязывает.
Современный суд над Церковью – это суд Пилата над Христом. Зложелатели обращаются к Церкви, уверяя себя в том, что святых на земле не бывает, и, как когда‑то Пилат, спросивший Христа об истине, обращаются к Церкви и говорят: «Где же образец святости»? – заранее решив, что его нет и, что самое главное, быть не должно.
Быть не должно, иначе не сможет оправдаться тот, кто судит. Они хотят сказать «лживым церковникам-клерикалам»: «Ну хватит, признайте грех нормальным, скажите, что грех вам так же свойствен, как и нам», – но Церковь по‑прежнему осуждает грех. Они хотят сказать: «Так поступают все: воруют, блудят, используют друг друга», – но до тех пор, пока на знамени Церкви – образ Христа, сказать этого нельзя, потому что не все так говорят.
Практически ничего не изменилось с евангельских времен, разве что люди тогда умели быть честнее, хотя бы и с самими собой. Апостол Павел, не скрываясь, пишет о коринфском кровосмеснике: «У вас появилось… блудодеяние, какого не слышно даже у язычников» (1Кор. 5:1). Язычники же в это время с удивлением свидетельствовали о добродетельной жизни христиан.
В чем обвиняют сейчас Церковь? В том, что она тесно общается с политиками, в ее жизни не последнюю роль играют деньги; Церковь не гнушается общением с продажными порочными людьми, а ее пастыри погрязли в стяжании и пьянстве. Вернемся мысленно на две тысячи лет назад и посмотрим, как тогда жила зарождавшаяся церковная община. Христа обвиняют – но в чем? «Вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам» (Мф. 11:19). Когда Мария, сестра Лазаря, помазала ноги Господа миром, Иуда Искариот сказал: «Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» Евангелист пояснил при этом, что он так сказал «не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор» (Ин. 12:6).
Сегодня возмущенная общественность кипит: «Церковь крыши (купола) покрывает золотом, а дети голодают». Но есть ли здесь хоть толика искренности, если при такой силе возмущения общество оказывается неспособным обеспечить даже своих детей, брошенных на произвол судьбы, и снимает с себя всю ответственность, взваливая ее на плечи служителей Церкви?! Почему так? – Потому что иначе не оправдаться самому.
Порой критики стараются не слишком сильно эксплуатировать «голодных детей», но, скорее, говорят о несоответствии образа современного пастыря евангельскому, как бы устраняясь от суда – смотрите, мол, сами: в Евангелии – нищета и любовь, а здесь – деньги и разделения. Стало принято считать, что Церковь учит о добродетельном нищенстве и об обязательстве с пониманием отнестись к «духовной слабости» ближнего. В понимании таких людей Церковь может существовать, но при условии, что будет она нищей и слабой и при этом всегда готовой простить любой грех.
Осуждения достоин грех
Евангелие оставило нам в назидание слова Спасителя «не можете служить Богу и мамоне», и эти слова должны быть достойным образом осмыслены. Мы понимаем, что привязанность к земным благам – это мерзость перед Богом, но, к сожалению, не всегда представляем себе весь спектр ощущений, которые вызывает в нашей душе эта пагубная привязанность.
Святитель Тихон Задонский пишет о том, что алчность при виде чужого имущества ожесточает сердце человека, благодаря чему привязанность к земным благам выражается не только в жажде стяжания, но и в завистливом неприятии чьего‑нибудь обладания. А между тем, по мнению святителя, богатство само по себе не является злом, потому что «оно есть дар Божий, служащий на пользу человеку». В одном из трактатов Л. А. Сенеки мы встречаем хорошее объяснение тому, почему иметь имущество как таковое не значит быть безнравственным. Презрению к внешним благам философ противопоставляет бόльшие возможности творить добро: «В богатстве мудрец находит больше средств к духовному развитию, чем в бедности, где вся добродетель заключается в сохранении непреклонности и бодрости, тогда как богатство открывает обширное поприще для воздержания, щедрости, аккуратности…» Эта же возможность добра противостоит и презрению к жизни в целом, которая есть «не благо и зло, а только вместилище блага или зла».
Подобные соображения понудили и Церковь в свое время осудить тех, кто препятствие на пути в горняя видел в деньгах и вещах. Гангрский собор в 341 году постановил: «Если кто из мужей, ради мнимого подвижничества, употребляет суровую верхнюю одежду и, якобы от сего получая праведность, осуждает тех, которые со благоговением носят шелковые одеяния и употребляют общую и обыкновением принятую одежду, да будет под клятвой; если кто‑либо осуждает человека, с благоговением и верою вкушающего мясо… как не имеющего упования по причине его вкушения – да будет под клятвой». И вопреки сложившемуся представлению о якобы существующем приоритете монашеского воздержания над теми, кто живет в браке, собор определил: «Если кто из девствующих ради Господа будет превозноситься над бракосочетавшимися, да будет под клятвой». Очевидно, Церковь признает все формы «светской» жизни общества нормальными, кроме одной – греха.
Преподобный Иоанн Лествичник в качестве примера совершенной чистоты приводит замечательный случай: «Некто, увидев необыкновенно красивую женщину, прославил о ней Творца. От воззрения на нее возгорелась в нем любовь к Богу, и из очей исторгся источник слез. И дивно было видеть, как то, что для другого послужило бы в погибель, для него паче естества стало венцом (победы)… он воспринял нетление прежде общего воскресения». Этот эпизод наглядно показывает, что для христианина истинная свобода заключается не в отказе от какого‑либо блага, но, скорее, в отказе от привязанности к благу.
Так в Евангелии от Марка Господь произносит знаменитые слова: «Как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие», но увидев смущение учеников, поясняет: «Дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие» (Мк. 10:23,24). Потому что как бедность – не порок, так и богатство не порочно. Мерило нравственной жизни живет в человеке, в глубине его сердца, и только сам человек знает, какое место в его жизни или же душе занимает «мамона». В противном случае мы должны были бы назвать четкие ориентиры «нравственности»: сколько денег иметь нравственно позволительно, какие существуют «духовные» марки автомобилей и часов и т.д. Поэтому человек, осуждающий того, кто обладает, просто проявляет свое стремление обладать. Сам вид блага пробуждает в нем алчность, и он говорит: «это безнравственно», т.е. затрагивает мой внутренний мир, и я чувствую в нем грех.
Тем более совершенно неискренни подобные упреки в адрес самой Церкви, которая никогда не позиционировала себя по имущественному признаку как Церковь бедных или же Церковь для бедных. Те, кто решается судить Церковь по этому сценарию, либо сознательно лгут, либо заблуждаются, не будучи знакомы ни со Священным Писанием, ни с церковными постановлениями. Они могли бы с таким же успехом судить какой‑нибудь английский гольф-клуб на предмет соответствия международным спортивным стандартам.
Здоровые в больницу не ходят
Христова Церковь признает все стороны жизни человека, кроме греха. Призывая любить человека, она не приемлет грех. Как бы ни принуждали ее к толерантности, есть пределы, которых ей не суждено перешагнуть; здесь Церковь – Мать добродетели и на сделку с совестью не идет. На сегодняшний день нет другого такого общественного института, который бы понуждал человека каждый день перед Крестом и Евангелием, как перед Самим Богом, отрекаться от греха; учил не оправдывать себя, а со всей откровенностью называть жизненное зло его настоящим именем – грехом.
Очнувшись от греховного сна, каждый понимает, что, кроме как в Церкви, больше нигде он не найдет успокоения, и будучи готов осудить себя и собственное зло, с радостью прививается обществу «церковных грешников». Его не смущают ни «злые бабушки», ни «толстые попы», ни малолетний негодяй, который месяц назад украл у него кошелек, а сегодня вместе с ним, виновато пряча взгляд, идет к Святой Чаше. Присутствие пациентов в больнице говорит об успехе ее врачей, поэтому и в Церкви всегда будут кающиеся грешники. Сожаление о содеянном зле не даст им забыть о том, что и священник, и епископ – прежде всего, человек, т.е. такой же пациент этой духовной больницы. Не потому, что они испорчены грехом, а потому, что, по словам преподобного Макария Великого, «в том состоит чистота сердца, чтобы, видя грешников, или немощных, иметь к ним сострадание и быть милосердым».
Иерей Михаил УЛАНОВ
Публикация журнала
Нижегородской духовной семинарии «Дамаскин»