Получила ожоги 50% тела и вернулась к жизни

У Дарьи голубые глаза и загорелая кожа. Она маленькая и быстрая, но в то же время уютная. Улыбаясь и энергично размахивая руками, рассказывает, как однажды за неделю объехала половину Черноморского побережья и как умеет выпрашивать вкусняшки ее необычный домашний питомец – улитка-ахатина. И только присмотревшись, можно увидеть сетку почти незаметных белых шрамов возле ее губ и на руках.

На самом деле шрамы спускаются и ниже. На обороте правой ладони пересажен кусок кожи, а на ногах сетка рубцов становится сплошной. В 2010 году Дарья сильно обгорела, когда рядом с ней взорвалась бутылка с жидкостью для розжига.

Про бутылку для розжига забыли, и она взорвалась

В самом конце мая Дарья поехала в отпуск к родне в Оренбург.

«Мне было 32 года, – вспоминает она. – В Москве у меня работа на «Голосе России» и график зарубежных командировок до конца года. Ничего не предвещало беды».

В семье сложилась традиция дорогую московскую гостью встречать на участке шашлыками. Чтобы мангал разгорелся скорее, решили, вопреки семейной традиции, не возиться с щепками, а использовать жидкость для розжига.

«Как оказалось потом, жидкость была контрафактная, – говорит Дарья, – вместо парафина в ее основе оказалась какая-то летучая гадость».

Уставшая после суток в поезде гостья сидела в кресле в паре метрах от мангала, куда не залетали комары, приходила в себя и дышала степным воздухом. На ней, по-домашнему, были короткие брюки-велосипедки и свободная хлопковая рубашка… и вдруг ее окатила волна огня! Бутылка нагрелась и взорвалась.

«Сам момент взрыва не помню, – говорит Дарья. – Помню, как я, объятая пламенем, пытаюсь ломиться в дом. Видимо, мое подсознание решило, что в доме есть вода».

По счастью, быстро среагировали родственники (сестра Дарьи в то время уже работала фельдшером на скорой). Муж сестры схватил Дарью за руку, не давая ей – горящему факелу – войти в дом. На ее предплечье даже теперь, много лет спустя, остались следы его пальцев. Потом сбили пламя, начали поливать Дарью водой и, осознав, что скорая вечером будет ехать на вызов на окраину Оренбурга целую вечность, загрузили в машину и сами повезли в больницу.

«Когда меня потушили и завели в дом, я на мгновение увидела себя в зеркало, – вспоминает Дарья. – Бровей и ресниц не было. На одной щеке раздувался огромный волдырь, на второй он уже лопнул. Глаза не пострадали только потому, что, почувствовав руку зятя на запястье, я специально их закрыла – поняла, что так обгорят максимум ресницы и веки. В голове была одна мысль: «Я – урод»».

Двойная врачебная ошибка

Дарья вспоминает, что даже в приемном отделении больницы продолжала судорожно ходить из стороны в сторону – от шока хотелось куда-то бежать, а сидеть из-за обгоревшей кожи было уже неудобно. Боли в первые несколько часов почти не было. Точнее, она была, но не чувствовалась.

Пациентку подняли из приемного отделения в палату и начали выводить из болевого шока. С огромным трудом поставили под ключицу катетер с физраствором. Мучило то, что нельзя было пить – пить очень хотелось, но медсестры объяснили, что в организме общий спазм, воду он сейчас не примет, а корчиться с тошнотой, когда обожжено лицо и губы – сомнительное удовольствие. Правда, к утру температура и давление у Дарьи начали понижаться, и несколько капель, аккуратно, не прикасаясь к губам, в нее все-таки влили. Так продолжалось несколько суток.

Сестра Дарьи, воспользовавшись тем, что у нее на руках тоже было несколько ожогов, легла с ней в одну палату и ухаживала за ней. Маме о произошедшем рассказали через неделю.

Доктора, который ее лечил, Дарья про себя назвала «старым пиратом». Позже врач признавался, что Дарья стала его единственной «двойной врачебной ошибкой». Когда пациентка только поступила в больницу, он заявил, что она практически точно умрет, не выйдя из болевого шока. Однако на четвертые сутки изменил свое мнение и выдал вердикт, что пациентка останется тяжелым инвалидом, не сможет сама ни ходить, ни обслуживать себя, ни водить машину. Ожоги затронули 50% тела, а сильнее всего пострадала правая кисть и два сустава – колено и голеностоп на правой ноге.

Оказалось, что у доктора такой метод – давать самый мрачный прогноз, чтобы пациенты настраивались на борьбу. Дарья, услышав предсказания врача про себя, страшно разозлилась.

«В тот момент я действовала исключительно из духа противоречия, – говорит она. – Мне сказали: «Умрешь!», я подумала: «Фиг вам!» Сказали: «Останешься инвалидом», я решила: «Встану».

Время дикой боли

Пациентка вышла из болевого шока, кожа на ней местами обуглилась, местами покраснела, все тело распухло. Особенность ожогов, что состояние пострадавшего ухудшается еще где-то неделю. Изменения в тканях, перенесших высокую температуру, продолжаются несколько дней, так что глубину ожогов можно оценить не сразу. К тому же в первый месяц ожогового пациента ждут очень болезненные перевязки.

В первые дни Дарье накладывали повязки со специальным лекарством – йодопироном. Это самый распространенный метод лечения ожогов – благодаря раствору йода и полезных бактерий сверху на ране образуется корочка, а внутри идет заживление. Но повязки нужно менять, и на перевязках присохшие к ране бинты сдирают вместе с коркой.

На седьмой день Дарье еще больше не повезло – под повязкой началось нагноение, поднялась температура. Раны вычистили под наркозом, и так потом было еще пять раз. Кроме того, месяц Дарья провела под большими дозами антибиотиков – сил не стало совсем. Именно в этот момент она внезапно осознала, что все происходящее – надолго.

Первый месяц в больнице Дарья вспоминает, как время дикой боли. Глубокие ожоги у нее пришлись в основном на переднюю сторону тела, а спереди, в отличие от спины, у человека очень много нервных окончаний. К болям от ожогов добавилась дикая головная боль из-за наркоза.

Сейчас, когда свои ощущения того времени она пытается представить в красках, выходит сочетание черного и бордового. Говорит, в первые недели спать удавалось часа по полтора в сутки, когда на ночь делали укол анальгина с димедролом.

«В голове была только злость: «Я смогу, надо!»

Через месяц, когда перевязки под наркозом сменились просто перевязками, Дарья решила, что пора вставать.

В первый момент, когда поднялась на ноги, чуть не потеряла сознание. Потихоньку Дарья выползла в коридор, держась за стенку. Ноги тряслись, коленки ходили ходуном, одна нога не сгибалась. Сзади за ней шла сестра, страхуя ее, как ребенка. Дарья хромала, из раны на ноге, где позже сделают пересадку кожи, сочилась кровь. Больно было дико, в голове звучала песня про Щорса – «след кровавый стелется по сырой траве». Врач, привыкший видеть пациентку лежащей горизонтально, встретив ее в коридоре, не узнал. Правда, после этой прогулки пришлось делать переливание крови – так велика оказалась кровопотеря из раны.

«В голове была только злость: «Я смогу, надо!» – вспоминает она.

Постепенно прогулки стали регулярными. Правда, чаще на них она отправлялась во второй половине дня, когда народу в больничном коридоре становилось поменьше. В первой половине дня спала и объясняла племяннице основы дикторского чтения. Разбираясь с премудростями текста, они прочли тогда всю «Капитанскую дочку».

Дальше была операция по пересадке кожи, когда Дарье пересадили разом 26 фрагментов. После операции нужно было неделю лежать, а потом освоение навыков ходьбы начиналось заново. Но это, по словам Дарьи, было уже проще – больше всего болела рана на внутренней стороне бедра, откуда брали кожу для пересадок.

Правда, когда кожа прижилась и все бинты сняли, Дарью ждал еще один сюрприз: выяснилось, что бинты на ногах играли роль своего рода экзоскелета. Оставшись без них, ослабшие мышцы опять затряслись – пришлось их «нахаживать».

В очередной раз увидев ее гордо (хоть и по стенке) вышагивающей по коридору, врач задумчиво спросил: «На выходные есть, куда поехать?» Услышав в ответ перечисление всех мест жительства родни, которые находились поблизости от больницы, щедро отпустил «на побывку». Это был 47-й день после несчастного случая.

Когда нужны друзья

В больницу Дарья вернулась в новой широкополой шляпе, изящной кружевной накидке, юбке в пол и длинных перчатках – кожу на лице и руках, сплошь покрытую тонкими розовыми рубцами, нельзя было выставлять на солнце, иначе она шла волдырями. Увидев волшебное преображение, врач разрешил на последние две недели в больницу не ложиться, а ходить на лечение амбулаторно. На шестидесятый день Дарью выписали. Шляпы и длинные юбки после этого на несколько лет превратились в ее фирменный стиль.

Предполагалось, что дальше она поедет в Москву, возьмет второй бюллетень на 60 дней и будет оформлять инвалидность. Вместо этого она догуляла остатки прерванного злосчастным розжигом отпуска и вышла на работу.

Сейчас она вспоминает: это была скорее авантюра. В Москву они тогда ехали с мамой поездом. У нее почти не работали руки (одна неразработанная после травмы сустава и одна – просто обожженная), и упереться своими слабыми ногами в качающемся вагоне она могла еле-еле. В Москве, дохромав до работы, чтобы оформить документы (трости не было только потому, что опереться на нее руками тоже не получилось бы) она почувствовала, что безумно устала.

Потом было три недели отпуска, которые она попробовала было просидеть дома. Но пришли друзья и потащили ее из дома – пройтись и на рыбалку.

«Даже сидеть несколько часов тогда было очень непросто, но само сознание, что я не одна, со мной общаются, воспринимают как равную, очень поддерживало».

Выходя на работу, она устроила небольшой спектакль для коллег. Пришла в студию, медленно и деловито сняла перчатки и шляпу и пошла здороваться со всеми. Волос на голове в этот момент почти не было (в Оренбург она уезжала с косой ниже пояса), ноги хромали, руки она потом долго разрабатывала эспандером и массажами, косметикой не могла пользоваться еще года два. Но коллегам сказала: «Да, я теперь такая. И не надо меня жалеть!»

«Это было принятие себя», – поясняет Дарья.

Долгая дорога выздоровления

Возвращение к жизни после обширных ожогов, по словам Дарьи, напоминает бесконечную цепочку сюрпризов, о которых врачи не предупреждают. Организм постоянно выкидывает какие-то коленца.

Даже когда боль от ран уже прекратилась, довольно долго, по словам Дарьи, ей было больно стоять и даже сидеть, спустив ноги вниз с кровати. Пролежав несколько недель горизонтально, ноги отвыкли и наливались кровью, а рубцы отвечали болью на любое натяжение кожи.

Еще около двух лет при резких переменах погоды она теряла сознание (иногда на глазах перепуганных коллег). Потом начали восстанавливаться нервные окончания между телом и пересаженными участками кожи – опять боль. В какой-то момент тело говорило: «Все, я больше не могу, не трогайте меня». Кроме того, примерно через полгода после аварии Дарья поймала себя на том, что временами начинает смеяться или рыдать невпопад: «Я позвонила-было знакомому психологу, но потом меня озарило – у меня же психологическое образование, я знаю все механизмы, неужели не справлюсь?»

Она стала скрупулезно отслеживать все свои странные реакции, и постепенно выяснилось, что организм реагирует на фразы, жесты, ассоциации, которые напоминают больницу.

Кроме того, за время лечения Дарья, по ее словам, стала жестче, беспощаднее к другим и себе:

«Вместе со мной в больницу попала женщина – моя ровесница, – вспоминает она. – Площадь ожогов у нас была примерно одинакова, степень у нее – легче. Но когда врач сказал ей, что ходить она будет, в лучшем случае, через два года, она поверила. Пока я нарушала режим и вышагивала свое по коридорам, она осталась лежать.

Когда несколько лет назад она позвонила мне и рассказала, что по-прежнему лежит, а за ней ухаживают две дочери, я велела ей вставать, потому что своим детям она нужна как бабушка, присматривающая за внуками, пока дочери зарабатывают деньги на всю семью. Больше звонков от нее не было».

Восприятие мира в черно-белом цвете стало особенностью Дарьи на несколько лет.

«Я просто считала, что все и всегда нужно делать только по максимуму, иначе нельзя, – говорит она. – Кстати, я считаю, что и лечение мое тогда было правильным. С ожоговыми пациентами стоит проявить мягкость – и мы сникаем».

Хотя доктор, когда выписывал пациентку из больницы, извинился.

Строгое отношение к себе помогло не только разработать руки и ноги без операций, но и продвинуться в карьере.

«Я просто приходила на редакционную планерку и выдавала: «Эту тему мы можем раскрыть так и так, здесь сделать заметки, тут – взять интервью». В ответ иногда слышала: «Горшочек, не вари!»» – рассказывает Дарья.

Лишь в последние годы слово «компромисс» понемногу вернулось в ее жизнь. Говорит, отогрели друзья.

Неисполненная мечта

У Дарьи есть мечта, которая за прошедшие годы так и не исполнилась. В конце лечения она часто представляла себе, как с удовольствием приготовит на всех обед – для своего доктора, для чудесных заботливых медсестер, которые утром умели поставить градусник на тумбочку так, чтобы никого не разбудить, а на перевязке срезать бинты так, чтобы не коснуться ножницами раны. Но за прошедшие четырнадцать лет Дарья так и не смогла заставить себя переступить порог ожогового отделения.

«Сестра по работе иногда видится с моим доктором, и я передаю ему приветы, – говорит она. – Но вот я приезжаю в Оренбург, и у меня находятся сотни поводов, чтобы объехать больницу стороной. Когда пару лет спустя такие же травмы получил мой коллега, и позвонил мне, я не смогла заставить себя навестить его больнице. Все понимала, но не могла.

Мне просто страшно снова погрузиться в эту боль».

Запись Получила ожоги 50% тела и вернулась к жизни впервые появилась Милосердие.ru.