Евгений Сатановский: Разбросало нас в 91-м…
И страну, и людей. Политики постарались. И что с этим сделаешь? Были какие-то интеграционные проекты, но толком ничего не получилось, хотя бюджеты чиновники исправно проедают. Так, что-то в ЕврАзЭс ещё происходит, что-то с Белоруссией… Сколько это всё ещё протянет? Русский язык и всё русское в Туркменистане уже практически полностью удавили. На Украине и в Прибалтике – давят. Спасибо местным нацикам и крышующим их американцам, при горячем сочувствии этому процессу со стороны европейцев. Да и в остальных бывших “братских, советских, социалистических” всё русское не особо приветствуется.
Какие-то соседние государства, с которыми мы ещё тридцать лет назад жили в одной стране, осваивает Китай. Какие-то Турция. Какие-то ЕС. Американцы везде шурудят. Ещё бы! Новая Латинская Америка, рынок для освоения и грабежа таких размеров – где они ещё такой возьмут? Местное производство удавить, свои товары продать, сырьё и кадры вывозить… Нормальный неоколониализм. Знай своё место и жить более или менее можно. А тем, кто этот процесс возглавляет, ещё и богатеть можно, причём немеряно, по старым-то понятиям. С населением делиться больше не надо. Никто из центра не приедет, с поста не снимет. Нет его больше, центра.
Остались могилы. Где, конечно, они остались. Только поехать туда… Куда-то невозможно, как на Украину, из-за политики. Где-то их вряд ли найдёшь. Так жалко… Дедушка с отцовской стороны лежит в Ташкенте. Он там умер, в войну. Довёз его санитарный эшелон с фронта, к бабушке, и всё. Не выжил. Папа туда каждый год ездил. А как он умер, в 83-м, скоропостижно, следы затерялись. Жившая там родня уехала – никого не осталось. Они все уже больше тридцати лет в Штатах. Найти могилу никто не поможет. Некому.
В Днепропетровск, где все с дореволюционных времён лежат, искать старые могилы тоже не поедешь. Нет его больше, этого города. И Екатеринослава больше нет. Есть какой-то непонятный Днепр. На Украину не сунешься. Разве что на танке, да прошли давно те времена, стар. Отношения на грани войны. У жены все в Белой Церкви. То же самое, хотя там хоть известно, где их семейные могилы. И шурин из Штатов туда приезжать может. Уже легче. Что до предков, которые из Сатанова, там всё покрыто тьмой веков – в прямом смысле слова. Хотя так жалко…
Прадедушка умер в Орске, в эвакуации. Холод, голод… В братской могиле лежит. Где та могила, никто не знает. Точно так же, как маленькая сестричка тёщи. Умерла с голоду, когда везли их в Среднюю Азию. Вынесли на каком-то полустанке трупик ребёнка из поезда, положили к другим, в сарай, и уехал тот поезд. Ни названия станции не осталось, ничего больше. Только жену в память о ней её именем назвали, как у евреев принято. И в Ленинграде, кто из родни жил, и до революции, и после… Ну, фамилии остались: Лапидусы, Лазаревы. Из них там больше нет никого. Кто в Штатах, кто где.
Мама в Израиле лежит, в Маалоте. Первая, кто там скончалась. Папа в Москве, на Донском, в семейной могиле, которая там с конца 40-х, когда мамин братик погиб трагически. А уж где те лежат, кто на войне погиб, в боях, и вовсе неизвестно. Дедушка жены, брат деда… В безымяных они могилах, или в тех, на которых памятники успели поставить, без разницы. Уходят люди из жизи и теряются все концы. Хорошие люди. Их любили, они любили. Кто-то в старости, кто-то в молодости, кто-то и вовсе в детстве… Была страна. Были могилы, куда можно было поехать, были города, где можно было поискать, что потеряно. Теперь по большей части всё. Ушло с концами. А нас не будет, и вовсе уйдёт.