Гузель Яхина: «Я очень люблю, когда меня называют не татарской писательницей, а казанской»

Главное литературное открытие России последних лет готовится к презентации своего недавно увидевшего свет второго романа в Казани. Но перед этим Гузель Яхина в интервью «БИЗНЕС Online» рассказала, как главный герой «Детей моих» превратился из татарского юноши во взрослого немца, почему не видит в Казани театрального режиссера, который мог бы поставить «Зулейху», и на что живет современный российский писатель.

Гузель Яхина: «Когда роман начинает обрастать разными толкованиями, которые даже сам автор не имел в виду, это говорит о том, что текст начинает жить своей жизнью. Пуповина перерезается...»

«В МОЕМ РОМАНЕ МНОГО ОТСЫЛОК К ГЕРМАНСКОЙ МИФОЛОГИИ»

— Гузель, на этой неделе в Москве состоялась презентация вашего второго романа «Дети мои». Что это за книга?

— Я старалась написать роман так, чтобы он мог читаться на разных уровнях. И я надеюсь, что это получилось. Есть мелодраматический уровень, где рассказывается о главном герое, шульмейстере по имени Якоб Иванович Бах, о его не очень счастливой любви с женщиной, о любви к детям — пусть тоже не очень счастливой, но дарящей моменты радости. Есть историко-политическая линия, которая повествует о жизни Республики Немцев Поволжья, о Немецкой автономии с момента ее образования в 1918 году. Само действие романа длится до 1938-го, но и депортация 1941 года в нем, конечно, упоминается. Рассказывается о взаимоотношении автономии с государством, с его вождем Иосифом Сталиным. Ну и третий пласт — мне хотелось поразмышлять на философские темы: о культурной предопределенности личности, о теме молчания и изоляции от общества и вопросах взаимопонимания отцов и детей.

— В появившихся первых рецензиях критики нашли в романе отсылки к Толкину.

— В моем романе много отсылок к германской мифологии. И они не только на уровне очевидных тем, к примеру карликов и великанов, ведьм, волшебного короля. Есть отсылки, которые спрятаны поглубже, которые смогут разглядеть знатоки германской мифологии. Что касается Толкина, то он в трилогии о Средиземье создавал свой мир, опираясь на разные мифологии. В первую очередь на древнебританский эпос о короле Артуре, на скандинавскую мифологию. И на германскую — тоже. Поэтому можно найти пересечения, но осознано я к этому не стремилась. В рецензии, о которой вы говорите, подтверждается главная мысль романа «Дети мои»: личность воспринимает окружающее через «культурные» очки. Возможно, те, кто увидел в моем произведении пересечения с Толкином, увлечены этим автором, поэтому и провели такую аналогию.

Когда роман начинает обрастать разными толкованиями, которые даже сам автор не имел в виду, это говорит о том, что текст начинает жить своей жизнью. Пуповина перерезается между автором и произведением, текст отправляется в собственное плавание. Он оживает в головах у людей и вызывает другие ассоциации. Сходные ощущения были с романом «Зулейха открывает глаза». Люди стали находить логические связи в действиях героев, объяснять их совершенно другим образом, нежели это делала я, — меня это тоже порадовало.

— А если неверно толкуют?

— Диалог между критиком и автором не предусмотрен. Автор сделал свое дело — написал текст. И те, кто прочтет, создадут собственное впечатление о нем. Все, что могла сказать, я уже сказала в романе. Пока, конечно, маловато рецензий на «Дети мои», но самый дорогой отзыв для меня — от самих немцев Поволжья, которые прочитали роман и увидели в нем очень много точных, правдивых эпизодов.

При всей мифологичности в тексте действительно много правды. Она зашита блестками сказочности, и кажется, что это все придумано. Но, если разбирать абзац за абзацем, можно увидеть, что многие вещи были на самом деле. Начиная с того, что слышит вокруг себя герой, проснувшись поутру в начале повествования. Распевка женщин во дворе — я это не придумывала, а подсмотрела в дневнике путешественника, который проезжал по немецким колониям и слышал с утра эти горланистые песни хозяек, рев скота на пути к водопою. Или, к примеру, ругательство «Раздери тебя дракон». Кажется, что это смешная языковая штучка, но нет, это действительно ругательство, бывшее в ходу у поволжских немцев: они были очень религиозны, и использовать слова  «черт» или «дьявол» им было запрещено. Таким образом, если рассмотреть каждую деталь романа, то получится, что это правда. Внимательный читатель увидит: ни одного волшебного события в романе нет. Строго говоря, это реалистический роман. Все «волшебство» творится в воображении главного героя, а также создается языком повествования.

— Зачем нужно было погружать столь сложный период нашей истории, как Гражданская война и коллективизация, в мир фэнтези?

— Здесь слово фэнтези я бы не стала использовать. Мне больше кажется подходящим определение «мифология».

Мне было очень интересно посмотреть на то, как старая сказка перетекает в новую. Как пытаются перековать, сделать из народных сюжетов идеологические. Среди прочего я вдохновлялась книжкой «Сказки», составил ее журналист, немец по происхождению, Леонид Лерд и издал на русском языке  в 1935 году в Саратове. Он якобы объехал Республику немцев Поволжья и записал эти сказки со слов самих немецких колхозников. Это сюжеты германского фольклора, очень сильно переработанные идеологически. Там возникает и фигура Сталина, и фигура Ленина, и коммунисты, которые одним своим словом могут убивать чертей, снующих по земле... Изначально я планировала писать роман «Дети мои» о том, как беззащитна может быть мифология перед лицом идеологии. Потом эта мысль ушла на второй план, но, тем не менее, было очень интересно посмотреть на эту замену.  Сравнить и сплести эти две эстетики: мрачную эстетику германской сказки  и не менее мрачную эстетику раннего советского времени. И пусть читатели сами посмотрят, какой мир — суровее, страшнее: мир жестокой сказки или очень непростой мир ранних советских лет..

Немецкая фольклорная сказка – это главная метафора романа: метафора сказки советской. В трех центральных, ключевых, главах романа – пятнадцатой, шестнадцатой и семнадцатой – главному герою кажется, что сказочные сюжеты сбываются. А людям в стране кажется, что советская сказка вот-вот сбудется. На дворе – 1926 -1927 годы: время небывалого душевного подъема, взлета искусства, в первую очередь, литературы, кинематографа. Время больших надежд и творческой энергии. Еще не разгромлена оппозиция, еще не начались политические дела. Страна живет радостным ожиданием завтрашнего дня... Но советская сказка, увы, не сбудется: начнут воплощаться самые мрачные и жестокие сюжеты. И герой романа, Якоб Иванович Бах, поймет то же самое – сказка не сбывается.

«Скажу честно, мне пока интереснее в другом времени – в том, о котором пишу. Мне кажется, нужно писать только о том, что отзывается в душе очень сильно»

«ЧТО КАСАЕТСЯ СОВРЕМЕННОСТИ, ТО Я БЫ ХОТЕЛА НАПИСАТЬ О НЕЙ, НО У МЕНЯ ПОКА НЕ ОЧЕНЬ ПОЛУЧАЕТСЯ»

— Почему поволжские немцы, почему эпоха 1920-1930-х? Наверняка кто-то бросит в ваш адрес упрек, что Яхина опять побоялась браться за современный сюжет и спасается от злобы дня где-то в глубинах истории.

— Потому что мне близки немецкая культура и язык. Я заканчивала Казанский педагогический институт, факультет иностранных языков, англо-германское отделение, и всю жизнь работала с немцами, в немецкой компании, для немецких компаний. Во-вторых, в сочетании «поволжские немцы», слово «поволжские» – ключевое. Я очень люблю Волгу, скучаю по ней в Москве. Я хотела написать о Волге так, чтобы она стала одним из героев произведения. Первое слово романа — это Волга. И ею же текст заканчивается — последняя сцена происходит на Волге. Река постоянно есть в повествовании: то мелькает в пословицах, в песнях, фразах героев; то появляется «в кадре»; а то является порталом переключения между сюжетными линиями, которых в романе две. Есть основная — непосредственно про главного героя и его окружение, его семью и детей. А есть линия Иосифа Сталина.

Волга в романе — это намного больше, чем просто река. Мне хотелось, чтобы она была воплощением самой Истории. Герои живут на высоком утесе, достаточно изолированно. А Большая История — совсем рядом,  течет мимо.

Что касается современности, то я бы хотела написать о ней, но у меня пока не очень получается. Есть только один удавшийся рассказ — «Швайпольт»: о книжном барыге, который на толкучке обнаруживает очень редкую книгу первопечатника Швайпольта Фиоля. С этого начинаются злоключения героя. Остальные попытки написать о сегодняшнем дне пока неудачны. К тому же, скажу честно, мне пока интереснее в другом времени – в том, о котором пишу. Мне кажется, нужно писать только о том, что отзывается в душе очень сильно.

— Как долго шла работа над романом?

— Если говорить о том периоде, когда я стала заниматься только им, отодвинув все прочие даже маленькие проекты, это ровно два года. 20 месяцев на написание, и потом четыре месяца вычитывание, редактура, корректура. Сама мысль появилась раньше, три года назад.

— Действие второго романа происходит в той же стране, в те же примерно годы, что и в «Зулейхе». Как вам удалось выйти из зоны притяжения первого романа?

— Было непросто, хотелось сделать другой текст. Почти год ушел на то, чтобы писать и выбрасывать в корзину то, что получилось. Что-то не нравилось совсем, а что-то было очень похоже на «Зулейху», хотя и нравилось. Поэтому я решила поменять все: пол героя, его национальность, религию.

— Почему вы решили поменять национальность?

— Я поняла, что без этого не смогу выйти из зоны притяжения первого романа. Изначально был придуман сюжет,  достаточно длинный, — о татарском мальчике — сироте, попавшем в семью немцев Поволжья и выросшем там. Был даже написан сценарий в школе кино, который назывался «Учитель немецкого» (позже этот мальчик вырастал и становился учителем). Но мне не нравилось, как этот сюжет воплощался в виде литературного текста. В итоге я написала 6 разных синопсисов. И оставила последний сюжет, который вы и прочитаете в книге. Это история взрослого человека, который уединяется на удаленном хуторе, и воспитывает своих детей в изоляции от всего мира.

— Этот экспертный совет живет в вашей голове или есть те, кто помогает в выборе дальнейшей истории?

— По-разному. «Центр управления полетами» находится внутри, но есть и люди, с которыми я советуюсь, которым доверяю. Их мало, всего несколько. 

«Просто решила, что раз я в городе, то почему бы не подарить мою новую книгу Ильсуру Раисовичу? Наша встреча длилась совсем недолго»

«ИМЕННО ЧУЛПАН ХАМАТОВУ Я ПРЕДСТАВЛЯЛА СЕБЕ, КОГДА ПИСАЛА „ЗУЛЕЙХУ“

— Ваш недавний визит к мэру Казани — это визит вежливости или говорили о каких-то конкретных вещах и проектах?

— Это частный визит, он никак не связан  с какими-то проектами. Просто решила, что раз я в городе, то почему бы не подарить мою новую книгу Ильсуру Раисовичу? Наша встреча длилась совсем недолго.

— Как идет работа над экранизацией „Зулейхи“, актриса на главную роль выбрана?

— Я бы не хотела рассказывать об этом за телеканал «Россия», который планирует снять 8-серийный сериал. Я знаю, что работа над проектом продвигается в хорошем темпе. Это очень большой и трудоемкий проект, требующий серьезных ресурсов, в том числе и денежных. Это натурные съемки с большой географией: и Казань, и Сибирь, и другие локации. Никакие сроки пока называть не могу.

— Продюсеры, работающие над проектом, рассказали «БИЗНЕС Online», что Чулпан Хаматова точно сыграет главную роль в сериале.

— Именно Чулпан я представляла себе, когда писала сценарий «Зулейха открывает глаза», который позже превратился в роман. Она — очень чистый человек, очень добрый. Эти качества всегда видны в образе Чулпан, под любым гримом. И это то главное, что есть у Зулейхи. Поэтому лучшей актрисы на главную роль я не могла себе представить. Мы с Чулпан знакомы, были вместе в эфире «Эхо Москвы» два года назад — как раз разговаривали о романе. О том, как нам жилось девочками в Казани в 80-х и 90-х, мы примерно одного возраста и выросли в этом городе. Она уже тогда объявила, что хотела бы сыграть эту роль. И с тех пор мы в контакте.

«Мы с Чулпан были вместе в эфире «Эхо Москвы» два года назад — как раз разговаривали о романе. Она уже тогда объявила, что хотела бы сыграть эту роль. И с тех пор мы в контакте»

«ПОКА НЕ ВИЖУ, КТО МОГ БЫ ПОСТАВИТЬ СПЕКТАКЛЬ ПО „ЗУЛЕЙХЕ“ В КАЗАНИ»

— В ноябре прошлого года состоялась премьера спектакля по вашему первому роману в башкирском драматическом театре имени Мажита Гафури. Понравилась ли вам работа режиссера Айрата Абушахманова?

— Это прекрасная постановка. Я, к сожалению, не попала на премьеру, но посмотрела спектакль пару недель спустя. Родители тоже съездили в Уфу, тоже оценили. Я счастлива, что первую постановку сделал режиссер Айрат Абушахманов — он очень талантливый. Я могла только не мешать ему в процессе подготовки спектакля, просто отвечала на его вопросы. Я бы очень хотела, чтобы они приехали на гастроли в Москву или Казань. Но там серьезные декорации, их дорого транспортировать. Плюс ко всему в спектакле задействовано очень большое количество актеров.

С Айратом Абушахмановым мы познакомились через социальные сети. Он привозил в Москву на «Золотую маску» своих «Черноликих». Я посмотрела спектакль и сразу поняла, что готова отдать «Зулейху» в руки Айрата. Подобное решение всегда основано на доверии. И после него ты как автор уже не имеешь права вторгаться в творческий процесс. Если, конечно, хочешь, чтобы произведение родилось второй раз — уже на сцене. И через год состоялась премьера. Спектакль идет в Уфе с большим успехом. Мне было радостно наблюдать из ложи сверху, что зал забит до отказа.

— Спектакль идет на башкирском языке. Получается, что героиня вашего романа татарка превращается в башкирку?

— Там национальная тема не является основной. Айрат сам это озвучил, и я согласилась, что мы не будем делать спектакль о раскулаченной татарке или башкирке, а будем делать спектакль о Женщине. Это и получился спектакль о Женщине — которая нелюбима в семье, не может родить ребёнка, потом все-таки его рожает, и жертвует собой ради него, сохраняет его. О женщине, которая влюбляется во врага... В итоге, спектакль очень бережно сохранил выраженные в романе мысли.  

— А от театральных режиссеров из Татарстана поступали предложения о постановке вашего произведения?

— Вы знаете, нужно говорить о каких-то сделанных вещах. Были переговоры, которые пока ни к чему не привели. Каждый театр и каждый режиссер работает над тем, что ему интересно.

Для меня было очень важно и ценно, что первый перевод романа «Зулейха открывает глаза» появился на татарском. Что касается спектакля, то будет здорово, если он появится на татарском. Но я же понимаю, что этого, скорее всего, не случится. Пока не вижу, кто мог бы его поставить в Казани, пока такой перспективы нет.

«Дети мои» – это второй ребенок, ребенок гораздо более трудный. Могу надеяться, что сквозь богатство этнографического и мифологического антуража люди увидят общечеловеческую историю»

«КАЗАНЬ — ЭТО ГОРАЗДО БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПРОСТО ТАТАРСКОЕ ИЛИ РУССКОЕ»

— Татарстан уже полгода штормит от «языкового кризиса». Что вы думаете о всей этой истории с преподаванием татарского языка в школах? 

— Честно, я слежу за новостями очень мало, особенно последний год. И это связано в первую очередь с тем, что я писала роман. Я старалась осознанно выйти из информационного потока, потому что основная эмоциональная жизнь должна была происходить на экране компьютера — в тексте, который я писала. Потребление новостей отнимает энергию, а если хочешь что-то достать из себя, то лучше сделать так, чтобы энергия кипела внутри. И на подобные вопросы я не отвечаю еще и в силу того, что не владею полностью информацией. Мы в свое время ходили на татарский язык, и это были замечательные уроки, я вспоминаю о них с большим теплом. Я бы с удовольствием отдала свою дочку на татарский язык, если бы такая возможность была. Она у меня и сама учит некоторые татарские слова — от меня.

— А сами хорошо владеете татарским?

— К сожалению, не так хорошо, как в детстве. Девочкой я проводила много времени с бабушками и дедушками. Со стороны отца это были казанские татары, со стороны мамы – выходцы из Сабинского района. И я знала лексические нюансы, которые были в деревенском и городском татарских языках, могла переключаться между ними, когда переходила из дома в дом. И вообще первые три года своей жизни говорила исключительно по-татарски. Но бабушки и дедушки давно уже умерли, и сейчас я не общаюсь на татарском. Поэтому, к сожалению, язык ушел. Теперь я говорю по-русски лучше, и пишу только на русском.

— Сейчас много говорят о том, что татарский язык нужно сделать модным и популярным, вы ведь работали в пиаре, есть у вас на этот счет конкретные советы?

— Я не готова ответить на этот вопрос и, тем более, давать советы.  Я как человек, который достаточно давно  уехал из Казани, вижу, что сейчас молодежь говорит на татарском гораздо лучше, чем это было в конце 90-х.

Роман Гузель Яхиной «Зулейха открывает глаза» был объявлен одним из достижений года в культуре Татарстана

— Кстати, в год вашего успеха с «Зулейхой» на годовой коллегии минкульта РТ ваш роман был объявлен одним из достижений года в культуре Татарстана. А можно вас назвать татарской писательницей несмотря на то, что вы уже давно живете в Москве?

— Я об этом ничего не слышала. Очень люблю, когда меня называют не татарской писательницей и не русской, а казанской. Это мне кажется правильным. Казань – это о том, как татары и русские, а также и другие народы, мирно уживаются вместе. Казань — это гораздо больше, чем просто татарское или русское. Я предпочитаю, чтобы меня называли казанской писательницей.

— Есть ли у вас следующие темы, на которой вы будете работать?

— Да. Это исторический сюжет, действие которого происходит около Казани в 1926 году. Но сейчас я прежде всего для себя должна определиться с тем, выйдет ли из этого хороший роман. Пока просто размышляю об этом. Когда схлынет волна с презентацией новой книги, уже буду серьезно думать, двигаться куда-то внутри этой темы. Пока мне это невероятно интересно. Я верю: если тема вызывает трепет у автора, то текст вызовет отклик  и у читателей.

— Смогут ли «Дети мои» повторить успех «Зулейхи»?

— Очень нечестно предъявлять ко второму роману такие требования. Это второй ребенок, ребенок гораздо более трудный. Было бы опрометчиво ожидать чего-то конкретного. Я буду надеяться, что читатели поймут мое желание сделать другой роман. Мне не стыдно за этот текст, я очень долго и тщательно его писала. Могу надеяться, что сквозь богатство этнографического и мифологического антуража люди увидят общечеловеческую историю. Что сквозь те мысли, которые нагромоздились в романе, будет виден сюжет, что он будет тянуть за собой. Как получится – увидим в ближайшее время. Уже есть договоры на несколько переводов, в том числе и на немецкий. По поводу татарского – таких переговоров пока не было.

«Плюс ко всему, это было первое прочтение романного текста — пусть измененного и упрощенного, но до этого текст жил только в моей голове и на бумаге, а во Владивостоке мне предстояло впервые прочитать его вслух» Фото: Юрий Смитюк/ТАСС

«ЭТО БЫЛ МОЙ ПЕРВЫЙ ОПЫТ ДИКТАТОРСТВА»

— В этом году вы стали автором текста для «Тотального диктанта».

— Я даже не ожидала, когда согласилась на участие, насколько это будет серьезно и интересно. И как много сил на это потребуется. В конце мая прошлого года получила это предложение, и сразу согласилась. Мне очень симпатичен «Тотальный диктант», хотя сама я его ни разу не писала. К сентябрю прошлого года тексты уже были готовы. Я на тот момент была глубоко погружена в роман, и выйти из него было бы невероятно сложно. Поэтому предложила, что тексты, которые напишу для диктанта, войдут в мою новую книгу. Организаторы «Тотального диктанта» поддержали эту идею, и мне кажется, получилось неплохо. Три текста — «Утро», «День» и «Вечер» — можно увидеть в романе в первой же главе. Они рассказывают о жизни главного героя, шульмейстера Якоба Ивановича Баха. Правда, в версии для диктанта тексты были чуть упрощены, сокращены.

— Легко дался диктант по-вашему тем, кто его писал?

— Результаты удивили: я не могла и предположить, что определенные слова окажутся для пишущих настолько сложны. Например, слово «палисадник» или «коленце». Пунктуация тоже стала моментом достаточно сложным, еще и потому что предложения в тексте длинные, их части разбиты между собой точкой с запятой (мы решили продвигать этот знак препинания, так как он уходит из оборота, и нужно было о нем напомнить). Могу пригласить всех желающих на сайт «Тотального диктанта» или на их страничку в «Фейсбуке»: на днях они опубликовали текст Евы Даласкиной, составленный из самых смешных ошибок, описок и ослышек. Ева Даласкина — это вымышленный персонаж, который появился из очень смешной истории: текст Е. Водолазкина кто-то написал как «текст Евы Даласкиной». Это вошло в употребление. Теперь каждый год публикуются эти тексты. В этом году он получился совершенно зажигательным. Там надо ставить маркировку 18+, потому что местами он достаточно острый. Те, кто хочет посмеяться, заходите!

— А почему вы сами читали во Владивостоке?

— Впервые столица «Тотального диктанта» переехала из Новосибирска в выбранный город. И теперь каждый год ее будут переносить в новое место на карте. Я пробыла в этом прекрасном городе три дня. В день диктанта шел жуткий снегопад, бухта Аякс была едва видна сквозь снег. Признаюсь, было волнительно. Это был мой первый опыт диктаторства. Есть целая инструкция о том, как правильно диктовать: в каких местах ставить паузы, а где — читать слитно, чтобы пишущие не услышали подсказку в интонациях. Ну и плюс ко всему, это было первое прочтение романного текста — пусть измененного и упрощенного, но до этого текст жил только в моей голове и на бумаге, а во Владивостоке мне предстояло впервые прочитать его вслух.

— Почему инициатива, стартовавшая так сказать, с низов, без участия министерства образования или других ведомств,  набирает популярность в России год от года?

— Ответов может быть очень много, здесь каждый выбирает для себя свой. Во-первых, это огромное волонтерское движение. И на этой волне энтузиазма и общего желания сделать праздник возникает интерес. Во-вторых (и в-главных), «Тотальный диктант» — это объединяющая акция с сохранением индивидуальной ответственности: люди вместе готовятся, затем пишут диктант, в разных городах и странах одновременно — они чувствуют  общую радость, но при этом каждый не растворяется в толпе, не теряет лицо, а получает свой собственный результат и свою собственную отметку — за свой труд. И вот это сочетание, с одной стороны, общего дела, а с другой — ответственности за то, что делаешь сам, мне кажется очень важным..

— Учитывая то количество информации, которое потребляет человек сегодня, не получится ли, что через 20 лет привычка читать романы сойдет на нет?

— Роман никуда не денется. Сужу по своим знакомым, родным, друзьям — вижу, что роман сегодня востребован очень: все ждут новый роман Евгения Водолазкина, к примеру, или обсуждают, напишет ли все же  Людмила Улицкая еще один роман. Мы же через литературу, через длинный нарратив осмысливаем то, что с нами происходит. Все равно останутся люди, которым книга будет необходима. Часть аудитории, конечно, перетечет в  сериалы, это уже происходит. Тем более что сегодня  технологии позволяют иметь с собой сериал, как книгу — в смартфоне или в планшете; это позволяет жить с определенной телевизионной историей не в какое-то определенное время, а тогда, когда это тебе комфортно. Это удобство усиливает любовь к сериалам. Но, несомненно, останутся те, кому будет необходимо включать собственное воображение, а не пользоваться воображением режиссера или художника-постановщика. Я тоже смотрю сериалы, но только тогда, когда не работаю над романами.

— Может ли писатель обеспечить себе достойную жизнь, занимаясь исключительно творчеством?

— Наверное, неправильно мне задавать этот вопрос. Так получилось, что у первого моего романа — счастливая судьба, и он  позволил мне написать второй. Это не такой уж частый случай, я это прекрасно понимаю. Счастье, что «Зулейху» перевели на 31 язык мира. Счастье, что ее поставили в театре. Здорово, что экранизируют. Это все счастливые случайности, которые сошлись вместе. Не факт,  что так же получится и дальше. Загадывать не буду. Но последние два года я занималась только написанием романа «Дети мои», никакие другие проекты не вела.

«ЕСТЬ НОСТАЛЬГИЯ ПО ДВУМ КУСКАМ ПРЕЖНЕЙ КАЗАНСКОЙ ЖИЗНИ»

— Вы с конца 90-х живете в Москве. Комфортно вам там?

— Мне очень комфортно жить в своем районе — это Сокольники,  ВДНХ, Ботанический сад, Останкино... Это все мои московские места, там я ощущаю себя дома. Но в целом столица России такая огромная, что даже мысленно объять ее и сказать «я люблю этот город» довольно сложно. Мне нравится там жить, а люблю я свой район.

— С какими чувствами наведываетесь в Казань?

— Я возвращаюсь здесь в юность и в детство. Круг общения остается тот же, он не растет. Этим Казань и дорога. Что же касается самого города, то с одной стороны, я с радостью и восхищением наблюдала, как Казань развивалась и преображалась в последние полтора десятилетия. С другой стороны, есть вещи, которые печалят. Есть ностальгия по двум кускам прежней казанской жизни. Это Парк Горького (который сейчас, к сожалению, совсем не тот, каким был раньше) и деревянная Казань. О парке Горького я написала эссе «Сад на границе» — чем он был для города раньше и каким он был для нас, детей, рожденных в 80-е годы.

Ну и деревянной Казани мне очень не хватает. Прекрасно понимаю:у меня это просто ностальгия, а те люди, которые жили в этих ветхих домах, сейчас рады тому, что переселились в прекрасные новые квартиры. У меня достаточно много встреч за рубежом, и я не упускаю возможности всегда рассказать о том, какое замечательное место — наш город, и пригласить иностранцев к нам. Я это делаю совершенно искренне.

— Кстати, как иностранцы воспринимают «Зулейху»? Нужно ли вам дополнительно что-то рассказывать, чтобы смысл истории был более понятен,  скажем, про ту же коллективизацию?

— Есть страны, в которых книгу понимают почти так же, как в России — это те, кто прошел через строительство коммунизма-социализма, и знают, что такое репрессии: Украина, страны Прибалтики, Чехия. В Иране я с радостью обнаружила, что вся использованная в романе мифология, имена и даже некоторые татарские слова воспринимаются как родные, поэтому  для иранцев текст не был настолько экзотичным, как для читателей в Москве. А что касается других стран, то это скорее восприятие человеческой истории. Я поясняю на встречах то, что касается татарской жизни, исторических реалий и контекста.

— Кого из современных российских авторов вы могли бы отметить?

— Для меня есть несколько очень важных имен. Это Людмила Улицкая, я все ее произведения прочитала, до последнего, и для меня было просто подарком, что она написала предисловие к роману «Зулейха». Ну и, конечно, Евгений Водолазкин. Я получаю наслаждение от  прочтения его текстов, и очень жду следующий роман,  о композиторе – современнике. Книга выйдет может быть даже до конца этого года.

— Вы будете презентовать «Дети мои» в Казани?

— Да. С 14 мая начались презентации в Москве и в Петербурге. А потом я приеду в Казань — и начиная с 6 июня будет несколько встреч, куда с радостью всех приглашаю. Пока не могу сказать, где именно они будут проводиться, но это будут точно несколько презентаций. У читателей будет возможность выбрать удобный для себя день.