В каждом революционере прячется жандарм

Не закон, а чутьё решает судьбу человека! Сто лет назад, 29 мая 1918 года, организовали революционный трибунал, и страна вступила в эпоху беззакония. Взяв власть, глава первого советского правительства Владимир Ленин подписал декрет 1 о суде, который отменял старые законы и разгонял старый суд. Отменили не один и не два устаревших закона – все! Страна вступила в эпоху беззакония – в прямом и переносном смысле. ОТОВИЛИ декрет под руководством революционера Петра Стучки, который окончил юридический факультет Петербургского университета и до первого ареста работал помощником присяжного поверенного. «Наш проект декрета, – вспоминал Стучка, – встретил во Владимире Ильиче восторженного сторонника. Суть декрета заключалась в двух положениях: 1) разогнать старый суд и 2) отменить все старые законы». Заодно отменили институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. Восьмая статья декрета учреждала «рабочие и крестьянские революционные трибуналы» – «для борьбы против контрреволюционных сил в видах принятия мер ограждения от них революции и её завоеваний, а равно для решения дел о борьбе с мародёрством и хищничеством, саботажем и прочими злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников и прочих лиц». Кожаные люди В написанном Петром Стучкой «Руководстве для устройства революционных трибуналов» говорилось: «В своих решениях революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка». Большевики исходили из того, что правосудие должно служить пролетарскому государству. Нормы права не имеют значения – тут чистая политика. Большевистская власть не правосудие осуществляет, а устраняет политических врагов. Трибуналы руководствовались революционным[end_short_text] чутьём и социалистическим правосознанием. Что это означало? Если председатель трибунала считал, что перед ним преступник, то доказательства ему и не требовались. Не хватало только универсального инструмента для уничтожения всех, кого признают врагами. Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) большевики образовали в декабре 1917 года для того, чтобы справиться с чиновниками, которые бойкотировали новую власть и не желали подчиняться Совету народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену ВЧК как важнейшего инструмента тотального контроля над страной. Создатель системы госбезопасности Феликс Дзержинский видел в ВЧК особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов: «Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно». Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с ужасом заговорила о «кожаных людях». Кожаные куртки чекистам нравились не потому, что они предчувствовали моду на кожу. В кожаных куртках не заводились вши. В те годы это было очень важно: вши – переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу. 21 февраля 1918 года Совнарком утвердил декрет «Социалистическое отечество в опасности!». Он грозил расстрелом как внесудебной мерой наказания «неприятельским агентам, германским шпионам, контрреволюционным агитаторам, спекулянтам, громилам, хулиганам». Важно отметить эту формулировку: внесудебная мера наказания! Смертные приговоры пачками Невероятное озлобление и презрение к человеческой жизни, воспитанные затянувшейся Первой мировой войной, умножились на полную безнаказанность, рождённую революцией. Если во враги зачисляли целые социальные классы и группы, то это неминуемо приводило к беззаконию. Буржуи, офицеры, помещики... Для расстрела было достаточно анкетных данных. По телефонным и адресным книгам составлялись списки капиталистов, бывших царских сановников и генералов, после чего всех арестовывали, а то и ставили к стенке. «Смертные приговоры сыпались пачками, часто расстреливались совершенно невинные, старики, старухи, дети, – докладывал в Москву представитель ВЦИК из станицы Урюпинской Хопёрского округа. – Достаточно было ненормальному в психическом отношении председателю ревтрибунала заявить, что ему подсудимый известен как контрреволюционер, чтобы трибунал приговаривал человека к расстрелу… Расстрелы проводились на глазах у всей станицы, по 30–40 человек сразу, причём осуждённых с издевательствами, гиканьем, криками вели к месту расстрела». В начале 1919 года Сталин подписал приказ «К войскам, обороняющим Петроград»: «Семьи всех перешедших на сторону белых немедленно будут арестовываться. Всё имущество изменников конфисковывается. Изменникам пощады не будет. По всей Республике отдал приказ расстреливать их на месте. Семейства всех командиров, изменивших делу рабочих и крестьян, берутся в качестве заложников… Белых надо истребить всех до единого. Без этого мира не будет». Масштабы террора в Гражданскую войну трудно установить. Своими подвигами все хвастались, но расстрельно-вешательной статистики не вели. Однако же разница между тем, что творилось при белых и при красных, конечно, была – в масштабе террора и в отношении к нему. Советская власть декларировала уничтожение врагов как государственную политику. Красный террор стал обезличенным способом уничтожения. Брали заложников – из враждебных классов – и если что-то случалось, их расстреливали. Вот в чём было новаторство большевиков: обезличенное уничтожение целых социальных групп и классов. Белый террор был скорее самодеятельностью отдельных военачальников. Приказом Наркомата просвещения закрыли все юридические факультеты. Приказ вошёл в историю. «В бесправной стране права знать не нужно», – горько констатировал профессор-историк Юрий Готье, запечатлевший в своём дневнике революционную эпоху. Может быть, прав француз Гюстав Флобер, заметивший, что «в каждом революционере прячется жандарм»? Нарком внутренних дел Советской России Григорий Петровский разослал всем местным органам власти циркулярную телеграмму: «Применение массового террора по отношению к буржуазии является пока словами. Надо покончить с расхлябанностью и разгильдяйством. Надо всему этому положить конец. Предписываем всем Советам немедленно произвести арест правых эсеров, представителей крупной буржуазии, офицерства и держать их в качестве заложников». «Массовый террор» – это не фигура речи, а указание. Наши милые забавы Когда начались повальные аресты и хватали известных и уважаемых учёных и общественных деятелей, нашлись уважаемые и ещё не запуганные люди, воззвавшие к Ленину: прекратите произвол! Известная актриса Мария Андреева, много сделавшая для большевиков, жена Максима Горького, ходатайствовала об освобождении заведомо невиновных. Ленин откровенно ей объяснил: – Нельзя не арестовывать, для предупреждения заговоров, всей кадетской и околокадетской публики… Преступно не арестовывать её. Арестовали председателя Всероссийского союза журналистов Михаила Осоргина. Следователь задал ему обычный в те годы вопрос: – Как вы относитесь к советской власти? – С удивлением, – признался Осоргин, – буря выродилась в привычный полицейский быт. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Беспощадность оправдывалась и поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Главный редактор «Правды» и будущий член политбюро Николай Бухарин, считавшийся самым либеральным из большевистских руководителей, писал: «Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи». В определённом смысле Николай Иванович оказался прав. Беззаконие, массовый террор, ужасы Гражданской войны – вот через какие испытания прошли советские люди. Тотальное насилие не могло не сказаться на психике и представлениях о жизни. «Уничтожив суды, – писала газета «Наш век», – господа народные комиссары этим самым укрепили в сознании «улицы» право на «самосуд», звериное право. Нигде человека не бьют так часто, с таким усердием и радостью, как у нас на Руси. «Дать в морду», «под душу», «под микитки», «под девятое ребро», «намылить шею», «накостылять затылок», «пустить из носу юшку», – всё это наши русские милые забавы. Этим – хвастаются. Люди слишком привыкли к тому, что их бьют – родители, хозяева, полиция. И вот теперь этим людям, воспитанным истязаниями, как бы дано право свободно истязать друг друга. Они пользуются своим «правом» с явным сладострастием, с невероятной жестокостью…» Почему Владимир Ильич Ленин, русский интеллигент из просвещённой дворянской семьи, воспитанный на классической литературе, считал возможным сажать и расстреливать людей без суда и следствия? Он же сам прошёл через тюрьму и ссылку! Но это не воспитало в нём чувствительности к ущемлению прав человека. Ленинская попытка построить коммунизм за несколько месяцев разрушила экономику и привела Россию к голоду. Обычно провалившееся правительство уходит, уступая место более умелым соперникам. Большевики нашли другой вариант: изобретали всё новых врагов, на которых перекладывали вину за собственные неудачи. Ленин придумал себе оправдание: лишь построение коммунизма приведёт к торжеству справедливости и сделает весь народ счастливым. Какое значение имеет жизнь отдельных людей, когда сражаемся за всеобщее благо! Сомнений в собственной правоте не допускал. Власть была в его руках, и это единственное, что имело значение.