Ульяновский киллер меняет масть-4. Вверх и в темноту
Суд присяжных Ульяновского областного суда продолжает рассматривать уголовное дело, пострадавшим по которому является человек, у которого руки по локоть в крови. Последний продолжает рассказывать свои удивительные приключения, которым суд охотно верит «Ах, до чего порой обидно, Что хозяина не видно – Вверх и в темноту уходит нить…» («Машина времени» «Марионетки»)
КРИВАЯ ДОРОЖКА «ПРАВДЫ»…
Наблюдая за ходом судебного процесса по обвинению четверых ульяновцев в похищении, вымогательстве, покушении на убийство, совершенных ими в отношении персонажа, не без оснований названного в СМИ «ульяновским киллером», причем совершенных якобы в составе организованной преступной группы, сколоченной ими более десяти лет назад, я не раз ловил себя на мысли о том, что я не верю.
Ни томам уголовного дела, ни государственному обвинителю, ни свидетелям обвинения, ни, собственно, суду. Нет, мои пути никогда не пересекались с дорогами сидящих на скамье подсудимых. Ни об одном из них я даже и не слышал прежде никогда, хотя как минимум двое из них живут на Нижней террасе, где большую часть жизни прожил и я. Возможно, это объясняется большой разницей в возрасте. Но вот эти совершенно разные люди, чьей-то неведомой волей и силой собранные в тесной железной клетке в зале суда, вызывают и доверие, и расположение, а все, кто обрушен сегодня на них той же самой неведомой волей и силой – нет. И вот почему.
В народном сознании прочно закреплено представление о правде и лжи, выраженное множеством пословиц и поговорок, оно обыгрывается в сказках, о нем поется в песнях. И представление это таково: правда идет прямой дорогой, ложь петляет и юлит – на то она, собственно, и кривда. Из книг и фильмов мы все давно усвоили, что преступники лгут и изворачиваются, чтобы уйти от ответственности, а обвинение стальными гвоздями правды все же приколачивает их к позорному столбу. В процессе, который я имею сомнительное удовольствие наблюдать, все обстоит наоборот, все перевернуто с ног на голову. И обвиняемые твердо стоят на своем, не изменяя показаний, а обвинение, наоборот, крутится, юлит и изворачивается. «Потерпевший» и свидетели обвинения меняют показания, «забывают» важные моменты. Следствие допускает грубые ошибки, больше схожие с подтасовками, а суд, вместо того, чтобы использовать все недочеты следствия в пользу обвиняемых, как того требует закон, не смущаясь, признает «косяки» следователя и экспертов техническими ошибками, поддерживая тем самым вертлявое обвинение. Так было, например, в истории с обыском на даче Сергея Агафонова через полгода после начала следствия, и боевым пистолетом, якобы найденном в ходе обыска. Так было с показаниями сотрудников полиции, обнаруживших «потерпевшего» на Майской горе – то Кораблев им ничего не рассказывал, то вдруг оказалось, что рассказал такие ужасные ужасы про избиения, пытки и попытку убийства и побег, что память бедных полицейских отказывалась, видимо, воспроизводить подробности. И только следователю удалось избавить их от этого шока. Сам «потерпевший» Кораблев являл на следствии прямо-таки чудеса владения памятью, слухом, зрением и собственным языком, что участникам шоу «А вам слабо?» остается только завидовать. То он узнал раздающийся из динамика рации голос, который вживую слышал лишь за год до этого, а потом сумел и разглядеть его сквозь плохо накинутый на голову черный мешок. Потом аналогичный трюк он проделал и еще раз, «опознав» еще одного обвиняемого. То он с лету запомнил с голоса роль, продиктованную ему для 27-минутного монолога, то напрочь забыл все, что в том монологе до сих пор звучит в интернете. То языком сумел исследовать дуло пистолета, грубо сунутого в его рот, настолько хорошо, что даже нарезы в стволе пересчитал. И запомнил. Роль забыл, а нарезы запомнил. И все это не вызвало у суда никаких вопросов – суд этому поверил. Или сделал вид, что поверил. А нам нет необходимости делать вид. И мы не верим.
…И ПРЯМАЯ ДОРОГА «ЛЖИ»
Зато сразу верится дававшему показания обвиняемому Сергею Агафонову, обстоятельно описавшему тот день, когда «потерпевший» Кораблев, опираясь на свой абсолютный музыкальный слух, узнавал его голос из рации и разглядывал его самого через неплотно накинутый на голову мешок. Да и как не поверить, если «художественный свист» абсолютно музыкального Кораблева подтвержден только им самим («с моих слов записано верно, мной прочитано»), а правдивость слов Агафонова подтверждают двое свидетелей. И в то время, когда он со слов одного участвует в злодеянии, двое других общаются с ним в пиццерии на улице Металлистов. Однако следствие показания этих двоих оставило за скобкой. Примет ли их суд? Не факт.
Не вызвал сомнений и рассказ Артуша Саакяна – единственного, пожалуй, из четверых подсудимых, кто реально участвовал в событии, ставшем основой уголовного дела. Поэтому его показания можно, наверное, считать главными во всем этом деле. Да, он был в том лесу и в то время, когда Кораблев каялся в своих преступлениях на камеру, да, он даже бил «потерпевшего» и не скрывает этого. Но у него были на то веские причины – он узнал, что Кораблев сжег его машину - после того, как следствие по этому делу не сдвинулось ни на шаг. Автомобиль сгорел полностью, огонь уничтожил и то, что находилось в салоне, не пощадив даже детской спортивной формы – машиной пользовалась жена Саакяна и возила на ней ребенка на тренировки. И случись возгорание в другое время, пламя не пощадило бы и их. Согласитесь, положительных эмоций у молодого человека это вызвать не могло. Тем более, что Денис Кораблев был другом детства Артуша Саакяна, он знает его семью.
Вся история в изложении Артуша выглядит далеко не так зловеще, как представлена фантазиями следователя Михалева. Он не отрицает своей вины в этом, он признает, что его действия подпадают под статью 330 УК РФ (Самоуправство), поскольку он по сути подменил собой следственные органы и добился от Кораблева признания в совершении преступлений. Убивать? Простите, но это глупо – получить признания в ряде тяжких преступлений – и убить. Нелогично. Странно, что этой нелогичности не заметило следствие, не акцентирует на ней внимание и суд. Зато логично, что после «экзекуции» Кораблева просто отпустили, высадив из машины на Майской горе. И это подтверждается не «забывчивыми» свидетелями, меняющими показания, а лаконичными записями в Книге учета заявлений и сообщений о преступлениях, об административных правонарушениях, о происшествиях происшествий, имеющей порядковый номер 1848. А там записано, цитируем: «11. 10. 16. 19:25. ОП-4. Меньшова. Димитровградское шоссе. На Майской горе с а/м высадили человека». И эта короткая запись сводит на нет все, что подшито к делу в качестве доказательств похищения Кораблева и покушения на его убийство (возможно именно поэтому судья Киргизов не счел необходимым демонстрировать названную книгу присяжным).
КОМУ ЭТО НУЖНО?
Артуш Саакян готов ответить по закону. Точнее, по справедливости, стремление к которой заставило подсудимых обратиться к суду присяжных. Однако суд и здесь сумел поставить рогатку, хитро обыграв и подсудимых, и присяжных. Подсудимые отказались отвечать на вопросы обвинения и председательствующего на суде, мотивируя отказ недоверием как стороне обвинения, так и суду в лице судьи Киргизова. Надо сказать, что основания для этого у них есть. И Агафонов, и Саакян, и Романов дали согласие отвечать только на вопросы присяжных. И вопросы эти судье поступали – по закону он является их проводником и фильтром. Но вопросы эти не прозвучали – господин Киргизов, воспользовавшись отказом подсудимых отвечать на его вопросы, не стал озвучивать вопросы присяжных. То есть, говоря модным в эти дни футбольным языком, открыто подыграл команде обвинения, чем показал свою явную заинтересованность в исходе дела. А заодно и выставил подсудимых перед присяжными в выгодном для обвинения (и себя?) и крайне невыгодном для обвиняемых свете. Вопрос: почему он так поступил? Не потому ли, что было в вопросах присяжных нечто такое, что отвести судья не имел права, но слышать этого и видеть потом в протоколах процесса ему очень не хотелось? Увы, правды мы теперь, скорее всего, не узнаем.
Впрочем, мы немножко забежали вперед, не сказав о показаниях еще одного подсудимого – Евгения Романова. Из его рассказа следует, что он вообще не мог принимать участия в событиях 11 октября 2016 года, поскольку был в тот день на работе. И есть свидетель, который и видел его на работе, и был позже в том месте, где согласно материалам дела происходило покушение. Он показал, что Романов, не обладая даром телепортации, физически не мог участвовать в том, что ему инкриминируется. Но показания Кораблева, будто бы узнавшего Евгения, следствие расценило выше. Очевидно, у следствия была конкретная цель. А Денис Кораблев вообще для следствия очень удобный потерпевший. Наговоривший на себя в видеопризнаниях столько, что хватит на пожизненное и ему, и заказчику по фамилии Смирнов, Кораблев может вспомнить даже расстрел царской семьи в деталях. Вот он и вспоминал все, что было нужно. Но вот кому? Не была ли роль следствия на этапе расследования второстепенной, а рычаги машины правосудия приводил в движение не следователь Михалев, а кто-то другой? Не случайно же и сам следователь Михалев возник в деле как-то вовремя, будучи прикомандированным из Тереньги, и вовремя же обратно в Тереньгу был отправлен, едва следствие закончилось, - значит, это кому-то было нужно где-то в вершинах местной власти?
Александр СЕМЕНОВ
(Продолжение следует)