«Человек зарезал всю семью и считал себя правым». Уникальная судьба олимпийского чемпиона
История жизни Владимира Осокина, по которой можно снимать кино.
Подошел к концу «Тур де Франс», участие в котором смогли принять только два российских гонщика. Лучший из них, Ильнур Закарин, боролся за место в десятке, став в итоге 9-м и проиграв лидерам генерального зачета слишком много, чтобы претендовать на подиум в Париже. Поклонники велоспорта, в том числе автор этих строк, обеспокоены даже не выступлением Закарина, а тем, что наших так мало в мировом пелотоне, хотя казалось бы – все границы открыты. И уже забыты времена, когда за одно только желание стать профессионалом олимпийскому чемпиону могли дать пять лет тюрьмы.
Именно так случилось в 1985 году с Владимиром Осокиным, серебряным призером Олимпиады-76 и чемпионом московских Игр. Человек, по чьей биографии можно снимать фильм, почти забыт, хотя и не особо от этого страдает. Мы пообщались с Осокиным, начав все-таки с текущего Тура.
Пиджак вместо комбинезона
– Смотрели «Тур де Франс»?
– Конечно, но не так чтобы каждый день. Закарин хорошо проехал, вошел в десятку, он молодец.
– Есть много мнений, что мешает ему подняться выше. Вы были вторым на Велогонке мира в 1977 году в общем зачете. Что нужно, чтобы быть успешным на таких многодневках?
– Думаю, дело все-таки в таланте. Как бы ты ни тренировался, что бы ни делал, если не одарен от природы – ничего не получится.
– Как вам удавалось совмещать велотрек и шоссе, это же разные виды спорта в принципе?
– Ну, сейчас их совмещают, а тогда, да, я бы едва ли не единственным в стране, кому это удавалось делать успешно, хотя пытались многие. Фактически я был конкурентен на всех дистанциях – от 1000 метров с места (гита) до многодневок с двадцатикилометровыми перевалами. Про серебро Велогонки мира вы упомянули, а гит я выигрывал у Эдика Раппа, двукратного чемпиона мира в этой дисциплине. Универсальность была потрясающей, без ложной скромности могу сказать, что никого похожего до сих пор не вижу.
– Вес на треке и шоссе был разный?
– Нет, я всегда весил порядка 75 кг при росте 180. С этим весом на итальянских многодневках уезжал в отрывы через перевалы, на которых снег лежал, в то время как внизу было «+25». Это был идеальный для меня вес, с ним я мог все.
– На Велогонках мира, насколько знаю, был не такой горный рельеф, как на Туре. Вы, когда выступали, сравнивали эти гонки?
– Не просто сравнивали, а хотели в них участвовать. Мы же как сборная СССР ездили гонки вместе с профессионалами и обыгрывали тех, кто затем доминировал на Туре. Сборная Союза в те годы была настолько сильна, что профи вообще ничего не могли с нами сделать. Руководство их команд порой заявляло организаторам: если едет сборная СССР, мы не участвуем. С тем же Бернаром Ино, пятикратным победителем Тура, у меня была смешная история. Ехали пятидневную гонку, мы выиграли три этапа. Я вырезал его на финише, в самом конце, когда он уже поднял руку, начав праздновать. После разговариваем с главным тренером сборной Виктором Капитоновым, я жалуюсь, что какой-то паренек под колесами болтается на финише, мешает ехать. Капитонов мне сообщает: «Этот паренек непростой, он уже несколько раз Тур выиграл!» Нам все равно было с кем гоняться, авторитетов не существовало вообще. И, конечно, если брать советский велоспорт, в его истории было несколько человек, которые Тур могли выиграть. Но нас не выпускали, хотя разговоры шли. Собственно, из-за желания проехать Тур у меня и возникли проблемы с КГБ в 1985 году.
– Что случилось?
– История началась задолго до 85-го. У меня сорвалось несколько побед по вине других людей. В 1976-м в Монреале у нас не было современных комбинезонов. Я этот вопрос ставил заранее на собрании команды, говорил, что комбинезоны нужны, но проблему так и не решили. До сих пор помню слова начальника отдела прикладных видов спорта Чувилина: «Володя, хочешь я тебе свой пиджак отдам!» Он сам из конного спорта пришел, видимо, у них принято было пиджаками меняться. Ну, в общем, подходит день старта на Играх – формы нет. Что делать, поехал в той, что была. Забегая вперед, скажу, что после возвращения в Москву эту форму продули в аэродинамической трубе и сказали, что она замедлила меня на четыре секунды. А я проиграл в полуфинале 0,17! Мой соперник, западный немец Грегор Браун, естественно, ехал в нормальном комбинезоне. Более того, если бы мне заранее сказали, что формы не будет, я мог бы взять экипировку у швейцарца Роберта Дилл-Бунди, с ним были хорошие отношения, а белый крест Швейцарии закрасил бы фломастером, и все – красный комбинезон сборной СССР готов.
– Расстроились?
– В те годы мы это по-другому воспринимали. Это был позор! Ехать в бронзовом финале казалось просто стыдно! Это сейчас бронза Олимпиады – гордость, а тогда я сказал: за третье место не поеду. И все тренеры согласились. Вот такая была философия. Проехать, правда, пришлось, чтобы избежать скандала, но за медаль я уже не боролся, просто отбыл номер. Ну, а в командной «преследке» мы стали вторыми. Через четыре года на домашней Олимпиаде – снова подстава.
– Что на этот раз?
– Встретились с Дилл-Бунди в четвертьфинале. Он, правда, тогда под олимпийским флагом выступал, бойкот же был со стороны капстран. Я спокойно проехал одну восьмую, поберег ноги, но чувствую – для этого соперника передача слишком легкая. Говорю тренерам: «Ставьте больше!» А они не смогли побороть сомнения. Оставили ту передачу, которая была. Мы с Робертом схлестнулись очень жестко, темп сразу был выше с точки зрения итогового результата на 10-15 секунд. Я крутил педали так, что, казалось, взлечу сейчас, но проигрывал. Не хватало передачи, ничего не мог сделать, стал только пятым. А Роберт взял в итоге золото. Я тоже – но в командной гонке преследования, не в личной дисциплине. Ну, а еще через четыре года СССР бойкотировал Игры в Лос-Анджелесе.
Смотреть на YouTube– Ваша реакция, когда в мае 1984-го пришла эта новость?
– Мы планово готовились на сборах. И вот после этого думаю: «Ну, елки-палки, надо же где-то нормально выиграть, большую гонку, тот же Тур!» И мысли стали работать в ту сторону, что нужно что-то делать. И вот – сделал (смеется).
– Та-а-ак.
– Из-за того, что не было возможности гоняться официально среди профессионалов, хотел жениться на австрийке, уехать за рубеж, там подписаться с командой и выступать. Написал письмо с просьбой разрешить брак с иностранкой, но вместо этого получил подставу с нелегальным ввозом медпрепарата в СССР и пять лет тюрьмы по 224 статье УК РСФСР. Поскольку речь шла о наркотических средствах в крупных размерах, то статья предусматривала от шести до пятнадцати, но мне дали пять, вспомнив про спортивные заслуги.
– В чем заключалась подстава?
– Нашли в машине ноксирон, который свободно продавался в венгерских аптеках. Его привезли из Венгрии и отдали мне в качестве компенсации долга, вместо денег. Машину остановили, проверили, нашли таблетки. Я остался крайним, хотя был невиновен и в страну его не ввозил, не торговал им. Историю раскрутили, уговорили одного-второго-третьего, это были чисто комитетские методы, о которых меня предупреждали. Когда захотел уехать, люди говорили: не нужно этого делать, могут быть последствия. Но я не понимал до конца, в какой стране живу. Спортсмены отчасти, как дети, не верят в самое плохое.
– Что за австрийка-то? Откуда ее знали?
– Познакомились через общих друзей, но речь шла о фиктивном браке. Во всяком случая я его со своей стороны рассматривал именно так, хотя она вроде бы имела более серьезные планы. Но разрешения на брак не дали, более того, я затем даже не смог найти записей в гостиничной книге постояльцев, где она точно жила. Спецслужбы сработали очень четко, все следы подтерли.
Один зэк не знал, что такое троллейбус
– Где отбывали срок?
– Ох, они мне экскурсию устроили по всей стране, показали, так сказать, достопримечательности (смеется). Сначала были Кресты, затем зона в Металлострое, потом несколько дней сидел в «Шпалерке». Там поселили рядом с камерой №193, в которой содержали Ленина. «В саму камеру мы тебя не можем определить, – говорят, – это музей. А вот для камеры рядышком ты по статусу подходишь, тоже политический». Камеру Ленина, кстати, показать обещали, но не успели – перебросили самолетом в Грузию по причине объединения моего дела с другим, «грузинским».
– Обычным самолетом?
– Самым обычным, с пассажирами. Меня с помпой – в наручниках, в ватничке, коротко стриженного – провели мимо всех на задний ряд. Люди были в шоке, а я думал: «Вот урок жизни: когда на пьедестале Олимпиады стоишь – одни взгляды, а тут – совсем другие». Хороший был момент, поучительный.
– Что в Грузии было?
– В комитетской тюрьме с уважаемыми людьми провел полгода. Там сидел, например, Сулико Хабеишвили, друг и зам Шеварднадзе. Он тогда, после отъезда Шеварднадзе в Москву, проиграл кабинетную войну Джумберу Патиашвили. Джумбер стал первым секретарем ЦК КП Грузии, а Сулико посадили. Мы с ним находились в одной камере, из окна которой были слышны звуки парада 9 мая и других праздников в центре Тбилиси. Так вот, Сулико забирался на шконку и толкал двухчасовые речи по памяти, те самые, которые он произносил, когда принимал такие парады до посадки. Делать-то нечего, так развлекались. Тем более с нами сидели люди, понимающие подобный юмор, – бывшие министр финансов Грузии, начальник милиции, министр нефтяной промышленности. А затем меня перевезли в зону «Рустави №2» или «Рустави №1», уже не помню, в какой последовательности, но я в обеих побывал. И там встретился с еще одним олимпийским чемпионом, ставшим арестантом: Миша Коркия входил в состав нашей баскетбольной команды в Мюнхене-72, как раз когда она американцев обыграла.
– А его за что?
– Цеховые дела. Они на велотреке поставили ткацкие станки и начали производство текстиля. Встретил он меня хорошо, всем представил, а в тот момент на этой зоне сидело несколько воров в законе, в частности, Робинзон Арабули. Помню, сидим как-то с Мишей в компании воров, кто-то из них колбасу ножичком режет и говорит: «Эх, жизнь-то какая хорошая здесь!» Философски, в общем, относились ко всему.
– Фильм «Движение вверх» смотрели, похож там герой Коркия на себя настоящего?
– Смотрел, в фильме много неточностей, во всяком случае в той части, что рассказывает о людях, которых я знал. Сложно перечислять – возможно, сценарий не позволял показать их по-настоящему, возможно, актеры не вытянули всю глубину характеров.
- Что было дальше?
Затем меня перевезли в центральную тюрьму Тбилиси. Завершил, так сказать, экскурсию по региону. В тот период на многое открывались глаза, и становилось ясно, что ты за человек. Как раз в центральной тюрьме мне решили показать неприятные стороны арестантского быта, чтобы осознал всю глубину своего положения.
– Каким образом?
– Дали тоненький матрасик и нашли камеру где-то в подвале, человек на двадцать. Сидело там всего пять-шесть арестантов, но уже «полосатых», то есть на особом режиме. По закону меня вообще с ними не имели права сажать: разные статьи, разные люди. Нормальные шконки в камере были заняты, а свободные оказались не совсем нормальными. Поперек рамы была приварена арматура, сантиметров десять от прута до прута. Сквозь тоненький матрасик они врезались в спину, лежать невозможно, все время вертишься, заснуть не можешь. Продержали десять дней, так я под конец был готов признаться, что я немецкий шпион, лишь бы дали поспать. Но вот с этими людьми, кто на особом режиме, было по-своему интересно. Рассказывал им какие-то новые фильмы, потому что некоторые сидели очень давно и многого не видели. Один, например, не знал, что такое троллейбус.. Ну, а после централа меня отправили на пересылку. Уже не в самолете, а по классике – в столыпинском вагоне.
– Сколько было человек в купе?
– Примерно семнадцать. Три ряда полок с каждой стороны, мне удалось сразу запрыгнуть на третью, самую верхнюю, «пальму», как еще ее называли, и лечь. Кроме меня лежали человек пять, остальные сидели. И вот в этом вагоне мы из Тбилиси ехали во владимирский централ. Оттуда через несколько дней перевели в Калугу и под конец – в Тулу. Как раз из тульской тюрьмы освободили в декабре 1987 года. Коркия, кстати, в Грузии вышел на свободу за пять месяцев до этого.
– Дали пять - вышли через два. Удалось доказать невиновность?
– Доказать я ничего не мог, да и не пытался. Все улики были против меня. Еще в Тбилиси ко мне заглянул заместитель Александра Рекункова, генпрокурора СССР, и сказал: «Володя, ты зла на нас не держи, сам понимаешь, решение о твоей посадке было с самого верха. Пиши прошение о помиловании в Президиум Верховного Совета СССР, все подпишут». Я говорю: «Чего раньше не сказали, я бы и раньше написал». А он: время подошло, перестройка, и вроде получается, что ты ни в чем не виноват. В общем, через несколько дней выпустили.
Перед самым выходом из тюрьмы встретил там своего коллегу по сборной СССР Виталия Петракова (на фото выше), с ним вместе мы брали серебро Монреаля и золото в Москве. В приступе гнева он ударил свою жену по голове, та убежала, закрылась в ванной и там умерла. Сейчас, оглядывась назад, думаю, что только в те годы три олимпийских чемпиона одновременно были в тюрьме – Коркия, Петраков и я. Других случаев я не знал, а «клуб» у нас небольшой, информация бы дошла, если бы еще кто-то сел.
– Открыли ворота – и свободен?
– Вначале полностью обыскали, отобрали все номера телефонов, чтобы тюремные контакты не унес с собой на волю. Контактов-то набралось очень много: в Грузии набирал власть Гамсахурдия, и у меня были определенные связи по грузинским тюрьмам и зонам, которые сочли нежелательными. Меня же звали приехать, поучаствовать в каких-то политических делах, - слава богу, ни во что не вписался. Так вот, обыскали, дали десять рублей и выпустили. Еще и постригли прямо перед освобождением, хотя в тюрьме я не стригся и не был не похож на зэка. А тут – под машинку. И всем сразу ясно – зэк.
Исправительная колония № 2 в Туле находится в центре города, в нескольких шагах от велотрека. Я вышел из ворот и, перейдя улицу, оказался на треке. Согласитесь, есть в этом какой-то символизм.
– С убийцами в тюрьме пересекались?
– Разные попадались. На грузинских зонах соседом мог быть человек, который зарезал всю семью и считает, что он прав. И ты не имеешь права переубеждать, должен соглашаться, когда он рассказывает свою историю. Или, допустим, люди, обсуждая нюансы своего дела, говорят: «Жалко, что мы тогда не убили этого свидетеля – не сидели бы сейчас». А ты не можешь им ничего сказать, хотя внутри понимаешь – это полный бред. С другой стороны, если сохранить нужные ценности, можно извлечь уроки и даже укрепить внутреннюю составляющую.
– Статус чемпиона московской Олимпиады играл роль в заключении?
– Ну, как сказать. Сотрудники КГБ, которые вели мое дело, оказались удивительно хорошими людьми. Старались как-то помочь, подбодрить, облегчить жизнь. Таких было много, хотя, конечно, встречались и подонки. Но уже после освобождения несколько человек позвонили, извинились, что не могли поступить тогда иначе, потому что приказ шел с самого верха. В принципе это подтверждает тот факт, что ко мне в Тбилиси заглянул замгенпрокурора СССР и говорил от имени генпрокурора. Выходит, заказ на мою посадку спустился с еще более высокого уровня.
– Когда оказались за решеткой, кто-то вам помогал?
– Да, товарищи по сборной команде. Петр Чевардов, с которым мы вместе стали серебряными призерами ЧМ-79 в командной гонке преследования, замолвил за меня словечко. Он тогда был офицером МВД, поскольку всю свою жизнь выступал за «Динамо» и мог попросить, чтобы условия содержания были помягче. Еще один гонщик сборной, тбилисец Гиви Двалишвили, приезжал ко мне на зону, привозил продукты.
Обвинили в том, что готовлю чуть ли не боевиков
– После освобождения власть пыталась как-то загладить вину?
– Во-первых, с меня сняли судимость. Во-вторых, вернули государственные награды, которых лишили, когда сажали. Орден «Знак Почета», медаль «За трудовую доблесть» и другие. Я, правда, так их и не забрал, хотя звонили, предлагали приехать и получить. Тем не менее обиды нет. Часто цитирую академика Дмитрия Лихачева: «Сейчас я вспоминаю то время без чувства обиды, но с известного рода сознанием того, сколько оно мне дало для моего умственного развития».
– Чем занимались после освобождения?
– Вся моя жизнь связана со спортом. Я успешно выступал в пяти видах: плавании, трековом велоспорте, шоссейном велоспорте, аквабайке и триатлоне. В велоспорт, кстати, пришел только в 17 лет из плавания, где победил на юниорском чемпионате СССР. Сразу после того как перешел, выиграл спартакиаду школьников по велоспорту и юношеское первенство страны.
В аквабайке был третьим на чемпионате мира в 2005 году. Ну, по велоспорту все и так понятно. В последние годы увлекся боксом.
– Хобби или серьезно?
– Понимание этого спорта пришло не сразу, через несколько лет, а начал им заниматься где-то в 2000-м. Думаю, если бы пришел на ринг в юности, успехи были бы серьезными. А сейчас я тренер по боксу.
– В ринг сами выходили на высоком уровне?
- Да, но все-таки я пришел в бокс уже в возрасте, с кучей сотрясений мозга, которые получил во время велосипедной карьеры. Так что после нескольких боев понял: нужно беречь здоровье.
– Велоспорт и бокс – виды, мягко говоря, далекие.
– Не скажите. Например, Артур Абрахам, чемпион мира по версиям IBF и WBO, до начала боксерской карьеры был чемпионом Армении по велоспорту. Аргентинец Серхио Мартинес, бывший чемпион в среднем весе по версии WBC и WBO, обладатель Бриллиантового пояса WBC, в прошлом – профессиональный велогонщик. Обратный пример: французский спринтер Насер Буанни увлекается боксом на любительском уровне.
– Как тренер кого подготовили?
- В этом году мой воспитанник Расул Дибиров взял титул чемпиона мира в тяжелом весе по версиям WBF и WBL. Я с ним работаю уже лет пять. Бой был 30 апреля в столице Ганы Аккре, он туда поехал один, никто не верил в успех. Первые три раунда прошли тяжело, тем более соперник, Квеси Туту, был местным, но затем Расул переломил ход встречи и выиграл техническим нокаутом. В «Школе бокса», где я работал раньше, удалось подготовить Петра Хамукова, участника Олимпиады в Рио в полутяжелом весе. Но потом начались разборки, меня обвинили в том, что готовлю чуть ли не боевиков, которые потом уезжают в Чечню. Я, естественно, пошел в «Большой дом» на Литейном, рассказал, там посмеялись, человека, который все это затеял, уволили, но и мне пришлось уйти.
– Где теперь работаете?
– Виктор Романов – ректор «Тряпочки» (Санкт-Петербургского государственного университета промышленных технологий и дизайна. – «Матч ТВ»), сам велогонщик, бронзовый призер Олимпиады в Риме 1960 года, выделил нам зал, небольшой, но подходящий для тренировок. Мы его как-то оборудовали. Я собрал всех детей друзей и с ними работаю. Плюс еще веду одного триатлета, который в прошлом году за пять дней на Гавайях проехал пять дистанций Ironman.
– А туда-то вас как занесло?
– Этот парень, Анастас Панченко, занимался аквабайком, был чемпионом России. Затем увлекся триатлоном, физическая подготовка позволяла. Решили попробовать. А в прошлом году крупный производитель энергетических напитков отбирал в мире девять человек для этого турнира – пять Ironman за пять дней. И Панченко стал четвертым по итогам.
Доносов не писали, жили дружно
– После всего, что рассказали, у меня вопрос: как, пройдя через такое количество проблем и сложностей, не спиться и не сойти с ума, потеряв веру в себя?
– Нужно относиться ко всему с оптимизмом и философски. Конечно, немного подкосило увольнение из «Школы бокса», когда ее куратор по линии ФСБ решил от меня избавиться, причем не по указке сверху, а по личной инициативе. Спелись с моим замом и начали строить козни, писать доносы, подняли старые папки, вспомнили судимость, указали, что в школе тренируется много дагестанцев и чеченцев. Что ж мне, запрещать им? Они граждане России, входят в сборные, выигрывают турниры. Их президент страны награждает. В общем, очередное вмешательство «конторы» серьезно меня деморализовало. И даже когда я с их руководством разбирался, все эти комитетские уловки продолжались. «Вова, – говорят, – а ведь в 1985-м не мы тебя посадили, а военная контрразведка». Валят друг на друга что тогда, что сейчас.
– Чтобы не заканчивать на минорной ноте, расскажите читателям про фарцовку велотрубками во времена СССР. Занимались этим?
– Да, было, этот бизнес обеспечивал неплохой гешефт, им занимались все. Меня эти трубки однажды лишили золотой медали чемпионата мира. Дело было в Бельгии в 1975 году. Разминаюсь перед золотым финалом в индивидуальной гонке преследования, где соперником был Томас Хушке из ГДР. За соперника я его не считал. И вот во время разминки подходит бельгиец и начинает интересоваться, почем я продаю советские велотрубки. А мы продавали их примерно вдвое дешевле, чем стоила продукция европейских производителей. При этом в СССР брали в три-четыре раза дешевле, чем продавали. В общем, бельгиец предлагает купить у меня все. Я думаю – с Хушке и так разберусь, нет проблем, показываю трубки, бельгиец что-то начал пересчитывать, пошел за деньгами – дело затянулось. Затем он попробовал сбить цену, стали торговаться, смотрю – бежит тренер сборной Игорь Карлович, латыш, и кричит: «Володя, там уже соперник на старте, чего ты тут возишься?!» Я: «Игорь Карлович, разберитесь, пожалуйста, с этим бельгийцем, пока я еду!» В общем, в таком состоянии выскакиваю на трек, стартую – а все мысли там, рядом с трубками. Сейчас, прикидываю, бельгиец этот Игоря Карловича обманет, собьет цену, навар будет меньше! Пока таким образом переживал, гонка закончилась, проиграл. Думаю: ну, как так, блин, - Хушке проиграть финал ЧМ!
– Комитетчики на дела с трубками глаза закрывали?
– Конечно. Официально это было запрещено, но имелась возможность хорошо заработать. Кроме того, мы же призовыми с гонок, а они были в валюте, делились со всеми. Так принято в велоспорте. Тренеры, механики, кураторы из «конторы» – каждый получал долю с призовых. Все были довольны, никто ни на кого доносов не писал. Жили дружно.
Фото: РИА Новости/Юрий Абрамочкин, архив Владимира Осокина, РИА Новости/Михаил Воскресенский, Reiche/ Hartmut