Сергей Соловьев: «Мы с Тарковским проникли во ВГИК «по блату» Михаила Ромма»
Михаил Ромм снял такие великие картины как «Девять дней одного года», «Обыкновенный фашизм». Он был замечательным режиссером и не менее выдающимся педагогом, в мастерской которого учились Андрей Тарковский, Тенгиз Абуладзе, Григорий Чухрай, Резо Чхеидзе, Александр Митта, Василий Шукшин, Андрей Смирнов, Никита Михалков, Андрон Кончаловский, Сергей Соловьев, Динара Асанова, Вадим Абдрашитов...
В чем секрет Ромма-педагога, как он умел распознать талант в юном абитуриенте, мы поговорили с режиссером Сергеем Соловьевым.
- Для меня Михаил Ильич не столько воспитатель или педагог, сколько второй отец, - признался нам Сергей Александрович. - Он сделал мою судьбу, когда принял меня во ВГИК. Он открыл мне дверь во взрослую жизнь. За каждого своего студента он стоял стеной. Когда меня собирались забрать в армию, Ромм сказал: «Подожди. Я надену свой «сталинский иконостас» и пойду к министру обороны». У него был специальный пиджак с его орденами, медалями и пятью Сталинскими премиями. В то время в армию забирали всех студентов подряд, даже скрипачей Давида Ойстраха. Но Ромму было достаточно появиться в кабинете министра в своем «иконостасе», чтобы мне разрешили учиться дальше. И не только меня, он всех нас оберегал - всю свою мастерскую.
- Как раз, когда вы учились, в начале 60-ых годов, Михаила Ромма из ВГИКа «ушли» за то, что публично посмел раскритиковать борьбу с «безродными космополитами»...
- Это была омерзительная травля, когда в газетах писали пасквили на него, таскали «на ковер» в разные инстанции, указывали на его «идеологическую незрелость». И совершенно по-хамски убрали из института. Он написал заявление «по собственному желанию», чтобы прекратить эту кампанию, будучи уверенным, что ректор его заявление не подпишет. А тот взял и подписал. Ромма освободили от руководства режиссерской мастерской. Наш курс тогда завыл: «Михаил Ильич, мы будем вас отстаивать! Мы покончим с собой путем самосожжения на Красной площади». Но мудрый Ромм нам сказал: «Храни вас Господь, не надо глупостей. Я сделаю все, чтобы вы продолжили учебу у порядочного человека». Он привел в нашу мастерскую обаятельнейшего режиссера Александра Борисовича Столпера.
- Ромм был принципиальным человеком...
- Дело не в принципах, а в простой человеческой порядочности. Он никогда не поступал в разрез со своей совестью.
- Как же он увел Елену Кузьмина, жену своего коллеги кинорежиссера, сценариста Бориса Барнета? Еще и не побоялся: Барнет был боксёром и, как вспоминали современники, не было на ринге человека более красивого, чем он.
- Я его тоже об этом спрашивал. Ромм говорил: «Да, увел. Но увел честно». Барнет, приехал к Ромму на съемки фильма «Тринадцать» как раз по вопросу Кузьминой. Борису Васильевичу быстро донесли, что у его жены начался роман с Роммом. Съемки проходили в Средней Азии. Кругом - одна пустыня. Барнет предложил Ромму: пойдем поговорим... в пустыню. Ромм, конечно, знал, что Барнет превосходный боксер и замечательный режиссер. Но пошел. Что произошло между ними в пустыне, Ромм мне не рассказывал. Но вернувшись оттуда, он остался навсегда с Кузьминой. А Барнет уехал в Москву. Елена Александровна была прелестной женщиной, к которой Ромм относился бережно, как к фарфоровой вазе.
Ромм был безупречно порядочным человеком. Однажды он показал мне фотографию, где он еще молоденький стоит у какой-то дивной скульптуры. Он очень успешно учился на скульптора. Но бросил это занятие. Почему? Объяснил так: существовало одно противоречие, которое он не мог разрешить. «Когда я работал над скульптурными головами, у меня никак не получались уши, - рассказал мне Ромм. - Я не понимал, как их можно органично вписать в скульптурный облик человека. Эти уши меня и отвадили от профессии скульптура».
Эта история очень точно его характеризует. Свойство талантливого человека и большой личности - понимать, что и зачем он делает.
- Он вам случайно не объяснял, зачем он снимал пропагандистские фильмы «Ленин в октябре», «Ленин в 1918 году»?... Вряд ли он был согласен с линией партией и правительством, особенно если помнить, что эти фильмы были сняты в конце 30-ых, в годы сталинских репрессий.
- Я тоже его об этом спрашивал, но по-другому: Михаил Ильич, ну почему же вы взяли на роль Ленина именно Бориса Щукина, а не Максима Штрауха, который бы мог сыграть тоньше, умнее... «Потому, что Щукин был исключительно похож на Ленина», - говорил Ромм. Я уточнял: «Неужели вы так хорошо знали Ленина?». «Я его никогда не видел», - говорил Ромм. Эту репризу я потом использовал, когда меня спрашивали, почему на роль Анны Карениной я взял именно Таню Друбич. Да, потому что Таня была исключительно «похожа» на Анну Каренину.
- Как он воспитывал своих учеников, чтобы между ними не было творческой зависти?
- Как-то он даже сказал нам: «Я не требую от вас, чтобы вы любили друг друга или дружили всю жизнь. Но я требую от вас, чтобы вы относились друг к другу с абсолютной человеческой порядочностью». Мы старались этому следовать. Было чувство, что мы вылетели из одного гнезда, из одного отчего дома. И сейчас даже если между нами возникают разногласия, противоречия, они никогда не переходят границы порядочности.
У Михаила Ильича были разные отношения с его учениками. Но когда мы приходили к нему в гости, мы чувствовали, что приходим к себе домой. Однажды он случайно мне проговорился: «Андрея Тарковского я взял по блату». Ромм очень уважал отца Андрея, великого русского поэта Арсения Тарковского. Как-то Арсений Александрович позвонил Ромму: «Миша, мой сын выдумал, что хочет работать в кино. Я очень тебя прошу прими его, может он образумится». Дело, конечно, не в блате, а в том, что Тарковский сумел чем-то заинтересовать Ромма на вступительных экзаменах. Ромм это «загорание лампочки таланта во лбу» чувствовал с исключительной силой и ясностью. По-другому ведь не объяснишь, почему в его мастерской учились такие разные люди как Андрей Тарковский, Василий Шукшин, Андрей Кончаловский, Динара Асанова, Никита Михалков, Александр Митта, Андрей Смирнов...
И меня тоже он каким-то чудом разглядел среди тысячи других абитуриентов. Я приехал из Ленинграда не для того, чтобы поступить во ВГИК, а для того, чтобы посмотреть, как там проваливаются на экзаменах. Как раз в то время вышло постановление партии и правительства, чтобы на режиссерский факультет брать людей с жизненным опытом. А я только закончил школу. Мне было всего 16 лет. Внутренне себе отвел на поступление во ВГИК лет десять. Я точно знал, у кого хочу учиться: у Ромма или у Григория Козинцева. «Войну и мир» в качестве вступительной работы, конечно, я не прислал. Но все-таки тщательно подготовил режиссерский эскиз. Попросил своего товарища Валеру Плотникова (знаменитый фотохудожник- Ред.), который учился в школе при Академии художеств, он, кстати, однокашник Михаила Шемякина и прекрасный рисовальщик, помочь мне и сделать картинки к каждому кадру по моему описанию. Валера нарисовал точные графические рисунки. Я отправил работу по почте. Ромм посмотрел мою работу и написал карандашиком: «Довести до 4-го тура. Ромм». Что-то он разглядел. Вступительные экзамены я сдавал ужасно. На экзамене у Льва Кулешова получил «3», на экзамене по литературе - «2». При том, что конкурс был адский. Но поскольку в приемной комиссии, все читали резолюцию Ромма, меня не выгнали, а позволили сдавать экзамены дальше. Вот так с «тройкой» и с «двойкой» да еще с постановление партии и правительства не брать людей без жизненного опыта, я добрался до 4-го тура. Когда Ромм увидел мой экзаменационный лист, он перечеркнул красным карандашом мои «двойки» и «тройки» и написал: «Верить. Отлично. Три специальности - 15 баллов (то есть три «пятерки» - Ред.). Михаил Ромм».
- Сергей Александрович, так вы «блатной» да еще и везунчик.
- Да-да, по блату Ромма проник во ВГИК, - смеется Соловьев. - Я же в самом начале сказал: Михаил Ильич подтолкнул меня во взрослую жизнь. Чуть-чуть пальчиками толкнул в спину, дал направление и указал, как и куда «в этом пространстве» правильно двигаться. Этот толчок, даже легкую боль под лопатками, я ощущаю до сих пор с благодарностью и обожанием.