"Путешествие домой" продолжается...
отрывки книги
Со временем я стал понимать, что вести жизнь садху — это непростое испытание. Мне пришлось терпеть зимние холода, не имея теплой одежды. Моим ложем была холодная земля на берегу реки, а крышей над головой мне служили кроны деревьев или своды пещер. И днем и ночью я был беззащитен перед насекомыми и дикими зверями, а в случае болезни мне не на кого было рассчитывать. Но самым тяжелым испытанием оказалось полное одиночество. Однако меня это не останавливало. Из Дехра-Дуна я направился на северо-запад, еще выше в Гималаи, в Уттар-Каши — место, которое многие называли Долиной Святых. С незапамятных времен йоги приходили сюда, чтобы в уединении заниматься здесь медитацией. Бродя по окрестностям Уттар-Каши, я нашел высоко в горах пещеру. Из нее можно было созерцать простирающийся внизу лес.
.... однажды увидел леопарда. Он выследив ничего не подозревавшую лань, он бросился на нее и сомкнул на ней свои мощные челюсти.
В лесу жила стая коричнево-белых обезьян. Они постоянно дрались друг с другом и, раскачиваясь на ветвях, перебирались с дерева на дерево в поисках плодов и ягод. Пятнистый олень жевал зеленую листву и траву и ощипывал кусты, то и дело тревожно оглядываясь по сторонам.
Птицы экзотических расцветок перелетали с ветки на ветку и питались насекомыми и ягодами. Королевская кобра в поисках добычи бесшумно скользила по земле между стволами деревьев, не замечая крадущегося сзади мангуста, готового растерзать ее.
Все они были моими соседями, а я — всего лишь гостем в их доме. Вспоминая, как Кайлаш-баба учил меня относиться к обитателям леса, я молился о том, чтобы сохранить бесстрашие.
Все живые существа, независимо от вида жизни, вынуждены вести борьбу за существование, в которой слабые становятся жертвой сильных. «Но в человеческой жизни, — думал я, — есть другое, куда более высокое, предназначение».
Сидя в своем лесном жилище, я часто доставал из сумки изображение юноши с кожей синего цвета, которое пришло ко мне в Нью-Дели, и медитировал на него. Чувствуя, что меня все больше влечет к этому прекрасному флейтисту, я снова и снова задавался вопросом, кто бы это мог быть? Но спрашивать об этом у других я не хотел, так как был уверен, что по воле Бога в должный срок эта тайна откроется мне сама.
Однажды весной я в полном одиночестве сидел во внутреннем дворе одного из гималайских храмов и вслушивался в утреннюю тишину. Неподалеку жужжала пчела, перелетая с цветка на цветок в поисках нектара.
Наблюдая за пчелой, я понял, что занимаюсь тем же самым — странствую повсюду ради нектара духовной мудрости и вдохновения, но пока еще не определился в своих желаниях, чтобы избрать для себя какое-то одно место, один путь и одного учителя.
Вдруг издалека раздался плач младенца, зовущего мать. В этот миг я тоже ощутил себя духовным младенцем, с той только разницей, что не умел плакать так искренне. Скорее бы наступил тот день, — подумал я, — когда я научусь взывать к своему возлюбленному Господу также искренне, как это дитя.
По двору пробежал порыв ветра с гор, всколыхнув молодую листву на деревьях. Я задумался о том, что помогает нам в постижении смысла жизни? Как дела по ту сторону Матери-Земли? Я думаю, чем добрее мы становимся, тем с большей добротой к нам относятся окружающие, и чем больше в нас хорошего, тем проще нам увидеть хорошее вокруг себя.
В Индии почитают йогов за их непревзойденную способность управлять тонкими энергиями. Честность Балашивы Йоги восхитила меня. Истинная духовность заключается в постижении Бога и обретении божественных качеств, а не в том, чтобы выставлять напоказ свои способности. Поскольку люди не способны по достоинству оценить всемогущество Бога, их привлекает демонстрация мистических сил.
Сев под раскидистым баньяном, я задумался, почему люди так жаждут чудес. Непревзойденные чудеса, творимые Богом, окружают нас повсюду, но мы видим их каждый день, привыкаем и потому не обращаем на них внимания.
Подняв с земли семечко баньяна, я стал, внимательно рассматривать его. Господь поместил в это крошечное семечко огромное дерево, и каждое такое дерево даст еще тысячи семян. Это ли не чудо? Есть и другие примеры. В одной туче, легко плывущей по небу, Бог хранит столько воды, что ею можно затопить целый город.
Когда мужчина и женщина соединяются для зачатия ребенка, они даже не задумываются о том, как будет развиваться зародыш в утробе. Это происходит само собой. Разве это не чудо? Разные виды жизни наделены разными способностями.
Живые существа летают, плавают, бегают, лазают по деревьям, ползают по стенам и даже создают цивилизации. Разве может это быть случайностью? Все мироздание — нескончаемая череда чудес. Конечно, способность человека управлять материальной энергией достойна уважения. Но, как справедливо укорил свою зачарованную аудиторию Балашива Йоги: «Я могу создать горстку пепла, но Бог создает вселенные».
Однажды, сидя на безлюдной горной тропе, я вдруг увидел, что ко мне приближаются два десятка мужчин весьма устрашающего вида. В руках каждый из них нес, словно знамя, железный трезубец, увенчанный человеческим черепом. Длинные дреды были уложены вокруг их голов, как короны, а спутанные бороды раскачивались из стороны в сторону в такт их шагам.
С ног до головы они были покрыты толстым слоем пепла, на шее в несколько рядов висели бусы из рудракши, а лоб украшали три горизонтальные линии, символизирующие Шиву. Несмотря на холод, из одежды на них были лишь ярко-красные набедренные повязки и пояса из железных цепей. А некоторые и вовсе шли полностью нагими.
Это были Нага-бабы, или Наги. Я знал, что они дают обет пожизненного безбрачия и, чтобы уничтожить в себе половое желание, сублимировать сексуальную энергию и превратить в мистические способности, нередко прибегают к тантрическим практикам. Пренебрегая принятыми в обществе условностями, многие из них ходят обнаженными; это — часть их духовной практики. Наги не стригут волос, чтобы не сосредоточиваться на теле — это своего рода форма умерщвления плоти. История Нагов уходит корнями в глубь веков. В разное время некоторые из орденов Нагов сражались с войсками Великих Моголов, английскими завоевателями, буддистами и даже представителями других школ индуизма.
Мне очень хотелось понять, почему люди выбирают такой суровый путь. Собравшись с духом, я отважился попросить у Нагов разрешения попутешествовать вместе с ними. Один из них, говоривший по-английски, перевел мою просьбу другим, и те, потрясая над головой трезубцами, возгласами «Джай Шанкар!» выразили свое согласие. Взяв меня за руку, они приняли меня в свое число, словно родного брата. Проделав долгий путь, мы наконец разбили лагерь на берегу реки. Жрец Нагов, по имени Дхуни Баба, собрал хворост и возжег священный огонь. Другие Наги устроились вокруг костра, и я тоже подошел к огню, чтобы сесть рядом со всеми.
Вдруг у меня за спиной раздался душераздирающий вопль. Обернувшись, я увидел Дхуни Бабу. Охваченный яростью, он бежал ко мне, размахивая над головой трезубцем. В глазах его плясало красное пламя, губы дрожали от гнева, а руки судорожно сжимали занесенное над головой оружие. Остальные Наги возмущенно заголосили, изрыгая проклятия и испепеляя меня своими взглядами. Я был полностью сбит с толку. Что я такого натворил? Неужели мне суждено завершить свою жизнь на трезубце Нага? Я стал молиться. В этот момент один из Нагов, с перекошенным от отвращения лицом, указал на мои резиновые сандалии. Я тут же снял их и закинул далеко в джунгли. Наги молча смотрели на меня. Воцарилась мертвая тишина, и я, затаив дыхание, ждал, что будет дальше.
Неожиданно Наги разразились дружелюбным смехом и пригласили меня сесть рядом. Почувствовав, что напряжение спало, я выдохнул и жадно глотнул морозного горного воздуха. Устроившись на холодной земле, я все еще не мог прийти в себя от потрясения. Нага-баба, который немного говорил по-английски, объяснил мне: «Священный огонь — это наш храм. Рядом с ним нельзя находиться в обуви. На самом деле мы не были разгневаны. Просто мы решили преподать тебе урок, чтобы ты запомнил его навсегда. Сегодня ты удостоился особой милости Дхуни Бабы».
Я торжественно поклялся, что в жизни не забуду этого урока, и Дхуни Баба снисходительно усмехнулся.
В центр жертвенного огня был воткнут трезубец, олицетворяющий Шиву. Читая нараспев мантры, Наги стали возливать в священный огонь топленое масло. В какой-то момент церемонии у импровизированного алтаря поставили чиллум — глиняную курительную трубку. Продолжая распевать мантры, Наги торжественно забили трубку ганджей (марихуаной) и поднесли ее самому старшему из них. Тот почтительно приложил трубку ко лбу и прочитал какую-то молитву. Раскурив трубку, Баба передал ее дальше, и каждый Нага, прежде чем затянуться, тоже читал молитву. Когда очередь дошла до меня, я заколебался, вспомнив об обете, который дал Господу в прокуренном кандагарском подвале.
Со всем уважением и деликатностью, на которые я только был способен, я отказался от трубки. Повисла неловкая тишина. Наги посмотрели на меня с неодобрением, а потом разразились криками: «Маха-прасад! Маха-прасад! Шанкар Маха-прасад!» Нага, говоривший по-английски, перевел мне: «Это — милость Шивы. Ты должен почтить его маха-прасад вместе с нами. Тогда ты сможешь медитировать на бесконечность. Отказавшись, ты нанесешь Шиве оскорбление и будешь за это жестоко наказан». Свирепый вид Нагов свидетельствовал о том, что их слова — не пустая угроза.
«Я поклялся не принимать одурманивающих веществ, это мой обет», — еле слышно выдавил из себя я.
Баба перевел мои слова остальным Нагам, и они как-то странно притихли. Один из них поднялся и бросил в священный огонь охапку хвороста. После недолгого молчания он пристально посмотрел на меня и неодобрительно покачал головой. В голове у меня промелькнула мысль: Похоже, этот огонь станет моим погребальным костром.
Неожиданно все Наги заулыбались. Дхуни Баба с любовью потрепал меня по голове и рассмеялся. Они с уважением отнеслись к моему обету никогда не курить ганджу.