«Бывало, клюшки в раздевалке летали». «Записки тренера»: Андрей Мартемьянов
Герой новой серии проекта «Записки тренера» – наставник «Сибири» Андрей Мартемьянов: в интервью он рассказал о своих методах работы, приметах, эмоциональности в раздевалке и атмосфере взаимовыручки в команде.
«Крепкое словцо в раздевалке? Обязательно, русский язык прекрасен»
– Андрей Алексеевич, как проходит ваше обычное утро?
– Если брать время – два с половиной часа до раскатки, то в 7 часов просыпаешься, готовишься к тренировке, смотришь по составам, разбираешься соперника. Затем обед, отдых, собрание, бой и либо поздравления, либо нет.
– Есть ли у вас какой-то ритуал: например, чашка кофе по утрам?
– Стараюсь соблюдать определённый порядок вещей, когда собираюсь на игру. У меня есть четкая последовательность, когда надевать брюки, какой ботинок первым и всё-всё-всё.
– Это осталось ещё с игроцких времен?
– Нет, здесь как-то зацепило, и я стараюсь делать всё это в своей последовательности. При этом неважно, выиграли мы прошлый матч или нет.
– Если говорить о тренерском деле, как в процентном соотношении делится работа на льду и работа стратегическая: изучение соперника, формирование звеньев и так далее?
– Думаю, подготовка к матчу занимает гораздо больше времени, чем работа на льду. Этим занимаются мои помощники и я сам. И работа идёт очень хорошо. Выбираем именно те моменты, которые нам пригодятся, которые часто делаются на раскатках. Показываем свою работу ребятам и разбираем. Плюс очень важно в нынешнем чемпионате восстановление команды. Не в физическом, а в психологическом плане, потому что они тратят много эмоций. Этот чемпионат сложный, впервые столько матчей (68). И для нас это вызов, но мы перестраиваемся, игроки тоже. Даём больше теории, и требуем от них, чтобы они понимали и делали как можно меньше ошибок. Сейчас у нас идёт видеоразбор предыдущего матча. Сказал им: «Ребят, ошибки, которые вам покажут, не надо делать в любом состоянии. Мы два предыдущих матча вытащили по буллитам, в овертаймах отдали очень много». Плюс переезды, перелёты, смена часовых поясов – всё это тоже влияет. Стало больше анализа и меньше тренировок. Стараемся подтянуть некоторые моменты, ведём индивидуальную работу.
– Стараетесь беречь физические силы игроков?
– Копить. Многие вещи построены на самосознании. Нужны физические упражнения – они делают, надо больше отдыха – пожалуйста. Самое главное, чтобы это было эффективно.
– Насколько вы даёте свободу своим хоккеистам? Чтобы они сами принимали решение, что им нужно?
– Когда идёт серия из трёх-четырёх матчей за семь дней, то там даём больше свободы. Бывает, что отменяем тренировки полностью и заменяем их часовой прогулкой. Ребята гуляют, общаются, отвлекаются от хоккея. Стараемся чувствовать команду в такие моменты, когда дать видеоматериал, а когда нет, и ребята это видят и знают.
– Кроме видеоматериала бывает, что можете сказать им крепкое словцо?
– Это обязательно. Русский язык прекрасен.
– Интуитивно чувствуете, когда следует это сделать?
– Думаю, да, со многими парнями работаю второй год, и они понимают, что я хотел выразить тем или иным словом или даже интонацией. Иногда даже похвала после выигранного матча бывает очень скупой. И ребята понимают, что что-то было не так. Стараюсь восторженных эпитетов не говорить. Работу свою сделали – уже молодцы. Через 15 минут надо готовиться к следующему матчу.
– То есть, вы – строгий тренер?
– Справедливый. Если человек делает кучу ошибок, но отдаётся игре на все сто, я не смогу повысить на него голос – он играет, переживает за результат и за команду. С ним лучше поговорить. С теми, кто может, но не делает, проводим индивидуальные беседы. Если уже совсем недоволен, можешь покинуть состав. Но сейчас у нас есть ротация – хочется, чтобы все были здоровы и на ходу, находились в игровом тонусе, поэтому искусственно даём кому-то отдохнуть. При лидеры тащат на себе большую часть игрового времени.
«Честно скажу, сейчас хвалю команду меньше»
– Вы одинаково относитесь ко всем игрокам вне зависимости от того, кто и сколько играет?
– В быту – конечно, могу пошутить и с лидером, и с молодыми парнями. В плане подготовки к лидерам чуть больше внимания, потому что они на себе мост тащат, груженую телегу в гору везут большую часть времени. И это не то, чтобы привилегия, просто по-человечески подходишь.
– Двери вашего кабинета открыты для игроков?
– Всегда. Даже если кто-то из ребят, уходя, закрывает её за собой, я всегда подхожу и открываю. Хочешь пообщаться – пожалуйста, о чем угодно – о работе, игре, бытовых вопросах, психологически стараюсь помочь. Что я, что мои помощники всегда открыты.
– Главный тренер – кто он в вашем понимании? Отец, старший товарищ, наставник?
– Разные бывают ситуации. Рабочий день окончен, ты все сделал, подготовился к тренировке, морально и физически, отработал, сделал все восстановительные мероприятия, если надо, то теорию – всё. Потом можно пошутить, посмеяться, где-то покаламбурить. Бывает, ребята надо мной шутят – ничего зазорного в этом не вижу. С кем-то как старший товарищ разговариваешь, с кем-то по-отцовски, с кем-то как руководитель. тут индивидуальный подход нужен. Это мое личное убеждение.
– Как вам удаётся лавировать между этими ипостасями?
– Бывает сложновато. Иногда в голове очень много мыслей околохоккейных – почему это, почему то, почему так или не так? Бывает, что запланируешь с кем-то разговор, а потом откладываешь его, потому что бываешь не готов к нему. И для него это будет профанация и что из моих уст это прозвучит как разговор провел – поставил галочку. Нет. Бывают такие моменты. Стараюсь чувствовать команду. Хвалю сейчас поменьше, честно скажу. А как похвалю, так беда. Надо пуд соли съесть, чтобы узнать друг друга и понять, что и как. В нашем современном мире много изменений происходит – игроки приходят и уходят, кто-то заканчивает, кто-то новый приходит. И очень важно – подобрать ключи к каждому человеку, чтобы он выдал максимум, и не со всеми получается это, к сожалению. Здесь есть одна вещь – парни взрослеют, и им надо быть профессиональным по отношению к себе. Понимать самому, что у тебя получается или не получается. Что не получается – надо подтягивать, а что получается – надо развивать.
– Вы тоже руководствуетесь этим принципом?
– Я руководствовался, когда только начинал играть в хоккей, когда мне хотелось играть. Я начинал кататься в снегу – ходить пешком на коньках. Потихоньку-потихоньку я сам себя делал. Старший брат играл в хоккей, но уже на заводском уровне. А мне эта игра очень понравилась. Я сам себя старался сделать. И раньше не были ни видео, ничего – сейчас намного проще объяснить человеку. А раньше ты должен был понимать, что тренер хочет, и сам анализировать. Мы очень много времени проводили на сборах. Между собой там просто делать нечего. Мы садимся, макет положили и давай делать так и так. То есть та же теория, только сами разбирались. Где-то тренер подскажет, но в основном сами разбирались. Потому что команда была 21-22 человека и ротации фактически не было. В Челябинске играли челябинские, в Свердловске – свердловские, в Уфе – уфимские, единственное – в Москве было по-другому немного, в Питере - питерскиъ много. Из школы вышел – попадаешь в команду, и тебя уже учат, что надо делать и как. Сейчас это проблема большая, потому что мало общения у парней. Заставляем их даже на площадке обязательно разговаривать. Не на какие-то отвлеченные темы, а именно, чтобы партнер слышал твой голос.
– Это та самая «химия» между игроками?
– Да, это коммуникация. Между вратарем и полевым игроком, между защитником и нападающим, между нападающими в тройке. Какие-то вещи мы даем: “Вот, ребята, есть нюансы, которые вы сами можете сделать. Сделать и договориться». Это нормальное явление. Эта химия оттуда и получается. В хоккее всегда меняется ситуация, доли секунды. Коньки развернулись и уже голевого момента нет, всё. И парни должны между собой все нюансы обговаривать.
«Эмоции игрокам нужно давать дозированно, не перегибать»
– Вы приводите себя в пример игрокам, рассказываете о каких-то ситуациях из игровой карьеры?
– Я стараюсь о своей жизни не рассказывать, потому что предыдущие поколения будущему всегда говорят: «Вот, мы играли…». Хоккей становится другим, всё быстрее и быстрее. Думать уже некогда, решение должно приниматься очень быстро, где-то –просто делать наигранные комбинации, играть схематично: выходы из зоны, проход средней зоны. Нужно знать, кто откуда отрывается, кто куда бежит, нужна определенная подготовка, та же теория.
– Игроки больше любят теорию или физическую работу?
– Им нравится и то, и то. Многие вещи делают мои помощники, я им доверяю – в обороне в своей зоне, в построении защиты, в прессинге. Я обычно наблюдаю со стороны, недели подсказываю и объясняю. И по глазам парней вижу, что многим очень интересно.
– Всем интересно, что же такого вы говорите в перерывах матчей своим игрокам, что они выходят и вытаскивают игры?
– Опять же, смотришь по ситуации в команде. Где-то нужно дать эмоции парням, где-то чуть сбросить с них груз, если видишь, что они закрепощены: «Давай, вперёд!». Тут же внутри что-то ломается, гол забили, и уже другими становятся. Бывает, и жестко говоришь, если видишь, что надо действовать. Но надо понимать, когда это делать – если слишком часто, то игроки не будут реагировать на эти эмоции, надо дозированно. Но много парней понятливых – с такими надо работать.
– Эмоционально ведёте себя в раздевалке?
– Безусловно.
– Клюшки когда-нибудь по раздевалке летали?
– Пару раз было – палки летали, клюшки. Это тоже демонстративный момент, в этом нет ничего страшного. Все способы хороши. Перевернул игру – никто не обижается, все довольны, всё хорошо. Ослабляем эмоции, восполняем здоровье.
– Бывало такое, что вы заходили после игры и не знали, что сказать?
– Никогда. У нас сейчас достаточно нужно до раздевалки пройти. Перестраиваешься, понимаешь, о чем и как говорить, в какой тональности. Бывает, говоришь им: «Пацаны, мы сделали все». И не надо ничего добавлять, это уже слова поддержки.
– Ваша эмоциональность менялась с возрастом? Если сравнить вас в начале тренерской карьеры и сейчас.
– Честно скажу, до сих пор меняется. Сейчас я веду себя более спокойно, адекватно в плане того, что если я что-то делаю, значит, так надо. Когда начинал, немного стеснялся, кипело внутри – правильно ты делаешь или нет. А сейчас уже есть опыт. Если твоя манера поведения постоянно негативная, это неправильно – надо где-то прижать, а где-то отпустить. Бывают такие моменты, что такое поведение идёт только во вред.
– Как понять эту тонкую грань?
– Надо быть психологом. Я сказал бы так: «Надо жить в команде и жить с командой». Здесь, с ними. Ты с ними общаешься и видишь, как и что, даже по глазам игроков.
«Выигрываем и проигрываем всей командой»
– Если хоккейная команда – это единый организм, то главный тренер – это что? Сердце, мозг?
– Скорее всего, тренерский штаб – голова, а главный тренер – это мозг. От меня многие вещи зависят, и когда команде надо дать какой-то импульс, то я всегда беру это на себя. Я не доверяю никому. И бывают такие вещи, что понимаешь – допустим, видеоразбор не нужен, я его просто убираю. Даже если плохо сыгран матч, я могу поменять ситуацию для ребят: «Давайте забудем это все, все убираем и начинаем готовиться с чистого листа. Поехали!». И те, кто это понимает, они с себя сбрасывают этот груз, потому что многие парни переживают, начинают в голове крутить. Я говорю: «Да бросьте, плюньте. Будьте полезны для команды. Не обязательно, чтобы забить. Ты принес шайбу, сохранил ее, сделал наложение, отработал в оборону, то есть ты хорошие действия делаешь». Часто от парня требуют забитых голов, но у него не получается. Ему забить надо, чтобы всё пошло. Они суеверные, особенно это нападающих касается. Но он пользу приносит команде. И я его оставлю. Терпеливо, терпеливо, терпеливо.
– Есть ли какой-то принцип, которым вы руководствуетесь? Что в хоккее важнее – работа или удача, везение?
– Момент удачи имеет место быть. Но я считаю, что труд прежде всего. Без труда любой талант не пройдет. Еще и в юношестве своим трудом добивался и считаю, что если ты талантлив и еще трудишься – это огромный плюс. Я был в команде с суперзвездами, и они много работали. За полчаса до начала они уже в зале и после окончания тренировки еще в зале. Эти люди отыграли до неимоверных высот, и их хоккейный век был длинным. Для меня это был очень хороший пример. Раньше родители работали, и мы на улице жили. Мяч, шайба, клюшка – все это с утра до вечера.
– Чем помимо физики вам помог этот дворовый хоккей?
– В плане коллективного общения. У нас сплоченная кучка была. В советские времена такое было, сейчас я не знаю, есть такое или нет – мы друг за друга всегда были горой. Именно сплоченность и помощь партнеру. Я парням в команде говорю: «Ребята, у вас должна быть такая атмосфера, что если человек споткнулся, мы его поддержим, если упал, то мы его поднимем, если надо тащить – мы его потащим». Всё это идет из моего детства. Раньше так воспитывали, и так оно и было. И люди, кто хотел быть в коллективе, а его характер или воспитание ему немного не позволяли, сами менялись. Потому что коллектив тебя не выдержит, если ты не такой. Я знаю одну историю, что в одном из городов бизнесмен содержал команду – покупал форму, оплачивал сборы. И привел своего сына. Говорит: «Я буду вам все оплачивать. Но мне из него хоккеиста делать не надо. Сделайте из него человека, чтобы он жил в коллективе и умел там общаться». Я тогда спрашивал: «Ты сделал?» Мне ответили: «Да, сделал». Он потом подошел, руку пожал и сказал: «Спасибо. Теперь мой сын стал настоящим человеком».
– Получается ли создавать такую атмосферу во взрослых командах?
– Это сложный процесс, но хочется привить это, возродить. Потому что команда превыше всего, свои интересы выше командных никогда ставить нельзя. Это вообще мое кредо. Без команды ты никто, ты хоккеист отдельный. Тебе партнеры помогают. Кто за тебя тащит этот воз тяжелый? Кто-то шайбы ловит, кто-то обороняется, вратарь по 35 бросков отбивает. Что, если ты забил гол, то ты король? Нет. Короли вон там сидят (жестом указывает на трибуну). У нас девиз такой есть – «Выигрываем и проигрываем всей командой».
– Говорят, что тренеру необходимо убить в себе игрока. Вы сейчас с ностальгией смотрите на лёд, ещё хочется выйти?
– Уже нет. Азарт есть, он появляется, когда команда работает, этот раж. Сегодня на тренировке даже видно, что горят, и сам внутри горишь, а играть уже не хочется. Ну, хоккеист не умирает. Ему еще надо умереть. Года два-три на это уходит времени. Через два-три года ты начинаешь уже маленько перестраивать мировоззрение и начинаешь смотреть как тренер. А первые годы, когда я стал тренером, то был живой и горел хоккеем еще: «Вот тут, так, а здесь так. Я все знаю!». Мне отвечают: «Хорошо, все правильно сказал. Только ничего больше говорить не надо». Я немного был обескуражен, всё же правильно сказал. Потом по прошествии нескольких лет сказал себе: «Да-а-а. Выслушай хоккеиста и сделай все наоборот». Потому что опытные игроки меня понимают, а ребята помоложе не совсем – мы видим общую картину, а молодые еще видят узко.
– Каким был ваш хоккейный путь – прямым или извилистым?
– Извилистым, конечно. В детстве не понимал, что буду хоккеистом, просто доставляла удовольствие постоянная возня в коробке: хоккей, футбол, играли кожаным и плетеным мячами. Весело было, все пацаны здесь – класс! Через гол – второй финал «Золотой шайбы», я стал уже с окраины города ездить. У нас была хорошая команда, мы по молодёжке всех обыгрывали, в финале в Новосибирске заняли второе место, хотя были шансы и на победу. Шесть человек в итоге пригласили в команду мастеров, потом тренер посчитал, что шесть – это слишком, и убрал именно меня. Я пришёл в «СКА Свердловск», начал тренироваться, вокруг – молодые ребята. «Автомобилист» уже тогда был флагманом, и там были сложные ребята. А в «СКА Свердловск» большинство – новички, было комфортно, давали играть. Потом помощник главного тренера обратился вновь, чтобы меня взять. И взяли [в «Автомобилист»]. И опять там были разделения. У нас могли играть за молодежную команду. У нас либо пять человек ехали парней моих однополчан, либо ехал один я. Там приходилось играть впереди, в обороне и везде – с поля вообще не уходили.
– То есть, вы были один за пятерых?
– Получалось, что да. И я в этом минусов не вижу. Я наигрывался столько, что просто… Выносливость была. Я же вообще начинал лыжным спортом заниматься. Как между спортсменами говорят – «лошадиный» вид спорта, и там сумасшедшая выносливость, если они 50 км бегут, бегут и бегут. Там действительно тяжело очень. И трудностей я не боялся никогда. Может, лыжный спорт и помог, характер закалил, что стал стойким. И какие-то нюансы переживал просто. Если кого-то они могли сломать, то меня нет. Были и тяжелые ситуации. Мог вообще закончить с хоккеем. Тяжелые 90-е были, было всякое. Но друзья из команды помогли, на путь истинный наставили.
– Помните момент, когда вы стали тренером?
– Случайно вышло. Мне было 38-39 лет, за молодёжную команду могли играть пять человек из команды мастеров. Мне предлагали ещё контракт, но я сказал: «В хоккей больше играть не могу, потому что была травма спины. Я бы пошел поиграл еще тренером». Заканчивать очень тяжело, ты не можешь понять, куда двигаться, кем ты будешь. И когда я заканчивал, у меня не было ни кола, ни двора, двое детей, жена, ни квартиры, ничего не было. Надо было где-то зарабатывать. Что умею? Ничего, ведь у меня только хоккей. Повезло, что так получилось – нашлось место, начал с тренера молодежной команды. Потом я прошел путь: и селекцией занимался, и защитниками, и молодежь курировал, и детскую школу защитников курировал, то есть у меня объем работы сумасшедший. Но это очень интересно и очень полезно. Просто первые плоды своей работы я именно с пацанами увидел. Когда он не может конек развернуть, и ты ему руками разворачиваешь, учишь его, учишь. Занятие второе, на третье смотришь – дошло. И самая радость, самый кайф, когда он начинает понимать мысли, что ему подсказываешь, и он эти ошибки не делает. Это вообще сказка. За это зацепился, и честно скажу, работал практически бесплатно. Семья за плечами, но даже таксовать приходилось. И ничего страшного. В те времена это было нормальное явление.
– Прямо по ночами катались?
– Нет, на тренировку едешь, если кто-то голосует, то подвезешь обязательно. Не то, чтобы на вокзале стоял, нет. Но подзаработать денег лишним не было, тогда вообще не платили. С супругой года три или четыре назад пережили эти кризисы тяжелых времен. Я ее спрашиваю: «Тебе страшно?». «Мне с тобой ничего не страшно». Говорю: «Ты представь какой мы путь тернистый прошли! В жизни все было. Лихие 90-е, перестройки пережили». Она говорит: «Не знаю. Мне вообще ничего не страшно». Я спрашиваю: «Ну какие-то хоть коллизии из нашей бытовой жизни?». Она отвечает: «Нет». Настолько затвердел, адаптировался – тяжело и тяжело, надо двигаться дальше, поехали.
– Какие требования к себе как к тренеру вы предъявляете?
– Я всегда старался спросить с себя, что не доделал. Не команда, а я. Начинаешь копаться, тренировка или упражнение не то было, начинаешь искать. Прежде, чем с них спрашивать, надо с себя спросить. Они ложь увидят сразу. И я себя от команды не дистанцирую никогда. Это бесчестно по отношению к парням, потому что я знаю, что это адский труд, и себя никогда выше этих дел не ставлю. Потому что я понимаю сколько они занимаются, сколько сил отдают моральных и физических. Как их девчата, жены тоже не видят их неделями. Это все я проходил. У меня супруга – моя боевая подруга – везде со мной, некоторым еще предстоит это дело. Спрашиваю с себя сначала, потом уже с других.
– Как-нибудь хвалите себя, поощряете?
– Стараюсь не делать этого, надо быть более критичным. Сделал дело – молодец. Это вообще-то твоя работа. Кайфуешь от того, что люди радуются. Здесь в Новосибирске публика – не знаю какими словами описать. Мы проигрывали матчи и свиста не слышали, а только поддержку трибун. Мы в прошлом году проиграли 0:5 московскому «Динамо» беспросветно. Я не видел вариантов, где мы можем пролезть. В раздевалке всё бросили, пошли вперед, публика завелась. 5:4. Там еще пять минут бы сыграли, и мы бы сравняли счёт. После игры никто не ушел с трибун – все аплодировали. Это то, что мы что-то делаем и доставляем стольким людям много удовольствия. Много людей в возрасте приходят с пятидесятилетним стажем, малыши приходят. Они все приходят, и им такие эмоции даешь – и радость и это самая наивысшая точка удовлетворения. А то, что там узнают на улице – я всегда отказываюсь. У меня правило – в день игры фотографии не делать ни с кем. Автограф обязательно, на улице всегда пожалуйста, это часть моей работы получается. Я как публичный человек. Сначала стеснялся этого, а потом… Ты людям приятное делаешь, они приходят за тебя болеть, переживают, им в радость. Поздоровались, автограф оставил. А самое лучшее, когда тебя любит публика, команду любит. Им нравится, они переживают. В Новосибирске очень добрые болельщики. Прям на улице говорят: «Проиграли? Ничего, парни. Завтра мы будем за вас болеть». Идешь, думаешь: «Игру проиграли». Не знаешь куда себя деть. Подходят, руку жмут, обнимают: «Все в порядке. Еще игры будут, выиграете». Это очень вдохновляет.
Досье
Андрей Алексеевич Мартемьянов
Родился 30 марта 1963 года в Екатеринбурге
Карьера игрока: «Автомобилист» – 1980-1983, 1984-1991, 1995; ЦСКА – 1983-1984; «Металлург» Магнитогорск – 1992-1993, 1996-1997; «Кёльн» – 1993-1994; «Ратинген» – 1994-1995; ЦСК ВВС – 1997-2000.
Достижения игрока: чемпион мира среди молодёжи до 20 лет (1983).
Карьера тренера: ЦСК ВВС – 2000-2001; «Газовик» – 2001-2006, 2009-2010; «Химик» – 2006-2007; «Автомобилист» (КХЛ) – 2007-2009, 2011-2012, 2018-2020; «Рубин» (ВХЛ) – 2010-2012; «Сокол» (ВХЛ) – 2013-2015; «Южный Урал» (ВХЛ) – 2015-2016; «Амур» (КХЛ) – 2016-2018; «Сибирь» (КХЛ) – 2021-н.в.